Я думала, что он поведет меня в темную безопасность нашей спальни, прежде чем что-нибудь начать, зная его отвращение к внезапности и веселью, но вместо этого этот поганец стянул с меня спортивные шорты и трусы и начал трахать пальцем прямо возле раковины. И сам был весь поглощен процессом терся об меня членом и чуть не кончил об мою шею и мочку уха.
Я думала, что он поведет меня в темную безопасность нашей спальни, прежде чем что-нибудь начать, зная его отвращение к внезапности и веселью, но вместо этого этот поганец стянул с меня спортивные шорты и трусы и начал трахать пальцем прямо возле раковины. И сам был весь поглощен процессом терся об меня членом и чуть не кончил об мою шею и мочку уха.
А когда я обернулась поцеловать его, Кен зажал меня в угол, взгромоздил на стойку, раздвинул мне ноги и, в первый раз за полтора года, зашел на огонек.
Но и это еще не самое лучшее. Во время всего этого он, на хрен, ГУДЕЛ.
Я чуть не захлопала в ладоши, как фигова шаманка. Сара, это было то самое, о чем я написала в том дневнике! Сработало, как по волшебству! Наверное, так чувствуют себя ведьмы, когда у них получается заклинание! Муа-ха-ха-ха!
Конечно, мне все еще надо работать над тем, чтобы научить его говорить комплименты, придумать мне прозвище и сделать тату про меня, но пока вся эта Подсознательная Семейная Библиотерапевтическая фигня похожа на черную семейную магию! Я готова расцеловать твой злобный мозг!
ОТ КОГО: САРА СНОУ
КОМУ: БИБИ ИСТОН
ДАТА: СРЕДА, 2 ОКТЯБРЯ, 11:14
ТЕМА: ГУДКИ
Вот спасибо. Я должна была к полудню прочесть диссертацию одной девочки, но после твоего письма провела все утро, подбирая наряд для «Доброе утро, Америка». Я уже почти выбрала платье-футляр от Стеллы МакКартни, телесные лодочки от Кейт Спейд, и еще я хочу надеть такие большие профессорские очки для достоверности, но надо будет найти без линз, как у актеров на телевидении, чтобы в них не отражались софиты.
Сара Сноу, ДМПрофессор, Факультет Психологии(название университета удалено)16
Нет, у меня инцест
Тайный дневник Биби
19 октября
Дорогой Дневник.
Сегодня утром на меня нашло озарение.
Это выходной, а на выходных у меня всегда одна задача: уложить детей спать одновременно, чтобы мы с Кеном могли потрахаться в дневное время. Это лучшее время для нас обоих. Он не слишком устал, я не слишком пьяна. И это прекрасно.
Ну и вот. Я наконец дождалась благословенных двух часов дня. Время сна. Я взлетела по лестнице с полной охапкой детей, прочла сыну бесстыдно укороченную версию «Кошкиного дома», в ускоренном темпе укачала дочку и ссыпалась по ступенькам вниз, прямо на колени ничего не подозревающего Кена, и все за двадцать минут. К несчастью, он был глубоко увлечен созерцанием очередной серии «Политически некорректно» с Биллом Майером, которую нашел на кабельном канале, пока я там возилась, так что я поняла, что и тут тоже придется повозиться.
Когда наконец Кен начал отрывисто дышать, а наша одежда постепенно сниматься, я только отстегнула чашки кормительного лифчика и завернула их кверху, обнажив свою набухшую грудь и оставив ее сексуально приподнятой корсетным поясом лифчика. И, пока Кен втянул в рот один сосок и начал поглаживать другой, я, затаив дыхание, молилась про себя, чтоб он не получил в глаз молочной струей.
И тут до меня дошло. Всего лишь десять минут назад этот самый сосок был во рту моего младенца. А несколько лет назад во рту у нашего сына. «Так вот, что такое семья, подумала я. Полон дом народу, и все сосут твои сиськи. И все, так или иначе, побывали у тебя в вагине».
17
Толстовка с капюшоном и прочее
СуперТайный Дневник, Который Кен Не Должен Увидеть Никогда Ни За Что (СТДККНДУНЗЧ)
Дорогой Дневник.
Мне так нравится, когда у Кена простуда. Я знаю, что это садизм, радоваться несчастью других, но Кен такой невозможно милый, когда болеет. Он никогда не жалуется. Он просто заматывается в самую мягкую, толстую, уютную из своих толстовок с капюшоном, надевает капюшон и тихо смотрит телевизор, сложив руки на груди. Так что, в общем, больной Кен это обычный Кен в мягком капюшоне. И он сводит меня с ума.
Чертовы капюшоны и вязаные шапки всегда меня заводят. Кому-то нравятся мужчины в форме. А мне нравятся мужики, которые выглядят, словно их только что выпустили из полицейского участка. Предпочтительно молодые, накачанные парни ростом с отметки метр девяносто на измерительной рейке, которых выпустили только потому, что их татуировки не совпали со свидетельским описанием. Ты заметил, Дневник, что я не сказала «подозреваемых в вооруженном ограблении»? Потому что те ходят в лыжных масках, а не в шапках. Это не так круто.
Так вот, прошлой ночью, уложив детей спать, я спустилась вниз и обнаружила своего мужа свернувшимся на диване в виде сексуально-больного Кена. Вид этой мужественной челюсти, покрытой щетиной, и этих обычно сияющих глаз, прикрытых чернильно-синим капюшоном, кричали о скрытой опасности, в то время как уютная мягкость хлопковой толстовки и уязвимость позы шептали: «Обними меня. Люби меня».
Не в силах сдержаться, я забралась на диван рядом с ним и обняла его, просунув руки в теплоту под толстовкой. Вообще-то на самом деле мне хотелось оседлать его и сунуть свои сиськи ему в лицо, но я знала, что он неважно себя чувствует, и поэтому просто прижалась лицом к его плечу, готовая удовлетвориться незатейливыми обнимашками. Я заурчала ему в ухо и прошептала что-то типа какой он милый, когда болеет, довольная тем, что могу хоть какое-то время побыть рядом с этим внезапным источником жара.
Это был прекрасный момент, но, как во всех случаях близости с этим человеком, я в какой-то момент осознала, оплакала и с горечью приняла тот факт, что мое чувство не взаимно. Кен, судя по всему, был где-то далеко на Острове Кена, население которого равняется одному человеку, а воздух наполнен белым шумом бейсбольных матчей и щелканьем датчиков биржевого рынка. Он, возможно, даже не заметил, что я тут. Или, что хуже, стиснул зубы и терпел мои прикосновения, надеясь, что мне надоест и я уберусь отсюда, оставив его с «Чудной жизнью футбола».
Так что я терлась и жалась к нему, пытаясь выдавить все капли нежности, какие возможно, когда Кен вдруг повернул ко мне свое прекрасное лицо в капюшоне, наклонился и начал покрывать нежными поцелуями мою шею чуть пониже уха.
А потом он прошептал:
Я не хочу передать тебе то, что у меня Но я хочу дать тебе кое-что мое. И чуть сильнее прижался ко мне губами.
Я глянула вниз, а там!..
Черт возьми!
Кен вовсе не был на Острове Кена. Он был тут, со мной, впитывая мое внимание и отвечая с большим чувстленом.
ОУ!
Нечего и говорить, что я не собиралась позволить небольшой простуде встать между мной и таким прорывом. Я затащила Кена в ванную за шнурки от капюшона, быстро содрала завязку от детей с ящика с мочалками, пинцетами для бровей, прокладками, воском для депиляции, свечками с анальгином, тюбиками клея и прочими мелочами и стала судорожно рыться среди всего этого дерьма, пока не нашла вибропулю размером с палец, которую мы тоже там храним. Если у нас из-за этой простуды не получится все, что было задумано, мне может понадобиться подкрепление.
Не теряя времени, Кен начал раздеваться на месте, и я тут же последовала его примеру. Когда я вылезала из джинсов, его прекрасная толстовка с капюшоном упала на пол передо мной. Но чувство потери, мелькнувшее во мне при виде этого сексуального предмета, лежащего в куче на полу, быстро сменилось нарастающей дрожью между ног, когда мой взгляд заскользил по его телу. От мускулистых лодыжек и бедер Кена он поднялся вверх, задержался на головке его впечатляющей эрекции, скользнул по краям его плоского живота, проехал по тугой груди, пронесся по жесткой щетине на квадратной челюсти и мягко остановился на четко обрисованных губах, которые были слегка приоткрыты (возможно, потому, что у него был заложен нос и он не мог им дышать, но это не важно). Кен выглядел так, словно только что сошел с рекламы одеколона «Old Spice», возможно, будучи уволенным за то, что не смог удержать под полотенцем этот двадцатипятисантиметровый поршень.
Прежде чем я успела дотронуться до него, Кен ухватил меня за бедра и развернул мое обнаженное тело так, что я оказалась лицом к большому зеркалу, висящему над раковиной. Подвинувшись ко мне вплотную сзади, он провел руками по моей набухшей груди, тяжелой от молока, и зарылся лицом мне в шею. Я смотрела в остолбенении.
Я никогда прежде не видела себя в процессе занятий любовью. Конечно, мне удавалось что-то увидеть урывками, когда доводилось заниматься сексом в чьей-нибудь ванной или в дешевом отеле на пляже с зеркалом в двери шкафа, но вид себя, стоящей перед зеркалом, и Кена, который обнимает, целует и лижет мое тело, позволил мне почувствовать себя всемогущей и обожаемой.
Спустя всего полгода после родов я не особенно рассматривала себя в зеркало в полный рост. Я еще не вернулась к своему добеременному весу, и, как любой человек, проведший большую часть своей жизни с пищевым расстройством (или тремя), я знала, что зеркала и весы лгут. Они шепчут твоей душе разные лживые вещи про твою красоту, про твою значимость. Так что чем меньше с ними общаться, тем лучше.
Спустя всего полгода после родов я не особенно рассматривала себя в зеркало в полный рост. Я еще не вернулась к своему добеременному весу, и, как любой человек, проведший большую часть своей жизни с пищевым расстройством (или тремя), я знала, что зеркала и весы лгут. Они шепчут твоей душе разные лживые вещи про твою красоту, про твою значимость. Так что чем меньше с ними общаться, тем лучше.
Но прошлым вечером, в том зеркале, тело, которое я увидела, было на удивление возбуждающим.
Поскольку я кормила, моя обычно маленькая грудь была больше размера на два, а с руками, закинутыми за голову, живот казался почти плоским. Мои бедра, немного шире, чем раньше, уравновешивали размер груди и придавали моему силуэту очертания песочных часов. Я никогда в жизни не думала, что моя мальчишеская фигура на такое способна. В этой богине похоти, глядящей на меня из зеркала, не было ничего мальчишеского. У нее были формы. Она была плодородной. И вся она была окутана густой волной рыжевато-пегих волос, словно шалью из меха норки.
Кен слегка развернул меня боком, приникая ртом к моему правому соску, который был трижды за три года подвергнут пирсингу в мои подростковые годы.
(Мое тело дважды отвергало пирсинг с этой стороны, но я повторяла: «Тело, иди к черту! У тебя будет ДВА проколотых соска, а не ОДИН. Не учи меня, как мне жить!» И продолжала перепрокалывать его, потому что раз уж ты уродилась единственной на планете девочкой без сисек, то тебе совершенно необходимы проколотые соски, чтобы не было стыдно снимать с себя майку перед парнями. Так что это просто чудо, что я вообще смогла кормить грудью из этого соска, с учетом всех шрамов, оставшихся от моей юности, исполненной мазохизма.)