Про революцию для нас Маяковский напишет, не удержался Басаргин. Черта с два он кому уступит свое место
Ну вот, видишь, продолжал Степа, обращаясь к посетителю, который молчал, буравя его взглядом. Про революцию, чтоб тебя напечатали, надо очень хорошо писать. Или у тебя про деревню? Лучше бы про завод, газета-то рабочая. Сразу же тебе скажу: лирика не пойдет, упадочное сейчас не годится. Нужно про классовую борьбу, актуальные проблемы
Незнакомец вздохнул и полез в карман.
Московское управление угрозыска, помощник агента Опалин, заученной скороговоркой пробубнил он, предъявляя удостоверение. Ваши документики, граждане, а затем мы с вами побеседуем под протокол.
Глава 2
Потревоженный улей
Опалин сразу почувствовал, что его собеседники насторожились. Румяный пижон с трубкой, тыкавший ему, нашелся быстрее, чем второй худощавый остролицый блондин с прозрачными глазами и независимым выражением лица.
Э-э это вы по поводу украденной машинки пришли?
Какой еще машинки? хмуро спросил Опалин и прикусил язык, но было уже поздно. Надо было потянуть время, послушать, что они будут говорить, а теперь они точно знают, что он тут не из-за машинки вовсе.
«Ундервуд», хорошая машинка была, вздохнул блондин. Весной пропала из кабинета машинисток. До сих пор не могут понять, как ее вынесли.
800 рублей стоила, добавил пижон. Тогда еще гражданин какой-то ходил по коридорам, книжки пытался продавать. Наверное, он ее и спер.
Но если вы не из-за машинки, зачем же вы здесь? осведомился блондин, испытующе глядя на посетителя.
Вам известен гражданин Колосков Алексей Константинович? спросил Опалин официальным тоном, который плохо вязался с его тонкой шеей и молодым лицом.
Конечно, известен, он зам Оксюковича! вскинулся пижон. А что с ним такое?
Конечно, известен, он зам Оксюковича! вскинулся пижон. А что с ним такое?
Опалин кашлянул:
Ну пропал. Вот, разбираемся.
Это вы зря разбираетесь, не удержался Степа. Он в Харькове, с одной С любовницей своей, короче.
Вы его там видели?
Вопрос был задан вполне вежливо, но Глебов почему-то смутился.
Я мне Марья Дмитриевна сказала
А Марья Дмитриевна это кто?
Тетерникова, наша старшая машинистка, ответил за Глебова Басаргин.
Работает в этом же здании?
Да, кивнул пижон.
Вот и отлично. Давайте ее сюда.
На лице Степы выразилось смятение. Не то чтобы он не привык быть на посылках, но ему куда больше нравилось выполнять поручения лиц, более значительных, чем он сам, а Опалин с его юношеским лицом и странной одеждой не внушал достаточного пиетета. Помявшись, Глебов скрылся за дверью: он рассудил, что произведет в редакции впечатление известием о появлении агента, который расследует бегство Колоскова. На столе Должанского зазвенел телефон, но Басаргин и не подумал брать трубку.
Я не знаю, что там сказала Марья Дмитриевна, начал он, но учтите, пожалуйста, что наши барышни любят пофантазировать
Это кто сейчас вышел? спросил Опалин, покосившись на дверь.
Только теперь Басаргин разглядел возле его виска довольно широкий зарубцевавшийся шрам, отчасти скрытый давно не стриженными темными волосами. «Однако кастет, что ли? Нет, не похоже А может быть, и кастет Опасно у них там, в угрозыске, ох, опасно»
Его зовут Глебов, Степан Сергеевич, ответил он на вопрос собеседника. Он тут работает.
А вы?
Басаргин назвал себя и добавил, что тоже трудится в «Красном рабочем». В доказательство ему пришлось предъявить редакционное удостоверение с фотографией, печатями и подписями.
Профсоюзная книжка у меня дома хранится, пояснил он.
В то время профсоюзная книжка была основным документом, удостоверяющим личность, но так как далеко не все граждане состояли в профсоюзах, то показывали любой документ, который был под рукой. Мысленно Басаргин приготовился к вопросу о том, почему книжка находится дома, но Опалин ничего не стал говорить, а сел за стол и внимательно прочитал все, что значилось в удостоверении, включая адрес и телефон редакции.
Вы хорошо знали Колоскова? спросил он, подняв глаза на Басаргина.
Мы работали вместе. Конечно, знал. А что с ним случилось?
С чего вы взяли, что с ним что-то случилось? осведомился Опалин неприятным голосом.
«Щенок», неожиданно рассердился писатель. Корчит из себя важную персону, пользуясь тем, что он представитель власти, у которого есть право задавать любые вопросы.
Вы о нем говорите в прошедшем времени, язвительно напомнил Басаргин. Так, словно его больше нет.
И он с удовлетворением отметил, как нахмурился его собеседник. Тоже мне, вздумал таинственность разводить! Мальчишка.
Ну, есть или нет, еще предстоит разобраться, проворчал Опалин, исподлобья глядя на собеседника. Знаете, обычно, когда люди исчезают, их потом находят не очень живыми.
Выражение «не очень живые» живо напомнило Басаргину Матюшина, который в газете отвечал за хронику происшествий и периодически выдавал перлы вроде «был убит насмерть». Но тут вернулся Должанский и с удивлением поглядел на юнца, устроившегося за его столом. В нескольких словах Максим Александрович объяснил, в чем дело.
Очень приятно, я Должанский, Петр Яковлевич кхм Да, конечно, можете взять бумагу. Чернила не очень, но уж какие есть
Опалин стал заполнять протокол. Переписав из удостоверения Басаргина сведения о нем, он вернул писателю документ и стал задавать вопросы по существу. Когда Максим Александрович последний раз видел Колоскова? Не казался ли он встревоженным? Были ли у зама враги?
Ну, видел его, бормотал Басаргин, морща лоб, в середине августа, перед тем, как он должен был уехать в отпуск Где? Да здесь же в смысле, в этом здании. Враги? Ну мы не были с ним коротко знакомы, чтобы я знал такие, гм, интимные подробности
Все происходящее начало его забавлять: серьезность агента МУУРа, который расследует таинственное исчезновение человека, удравшего к любовнице, казалась нелепой, вопросы лобовыми и глуповатыми. «Ему бы подучиться где-нибудь, подумал Басаргин, заметив, что Опалин пишет с орфографическими ошибками, лицо-то у него неглупое А вот шрам нехороший. Кто-то пытался ему голову проломить интересно, кто это был?»
Меж тем Степушка Глебов суетился, бегая из кабинета в кабинет, и рысцой преодолевал извилистые и длиннейшие, как путь к духовному очищению, коридоры трудового дворца. Хотя Опалин недвусмысленно послал Степу за старшей машинисткой, инстинкт подсказал Глебову, что прежде всего о визите незваного гостя надо поставить в известность редактора.
Он метнулся к Оксюковичу, но узнал: тот только что уехал по делам в казенном автомобиле. Тогда Степа побежал искать заведующего и настиг его в одной из курилок.
Поликарп Игнатьевич, там агент МУУРа выпалил запыхавшийся Глебов. Про Колоскова вопросы задает
Поликарп раздавил окурок папиросы и пожелтел лицом.
Это Ксения, идиотка, везде бегала и требовала, чтобы ей вернули мужа, проворчал он. Ксения Александровна была супругой без вести пропавшего зама. Как зовут-то?
Кого? спросил Глебов, всем лицом, интонацией, наклоном фигуры и даже трубкой выражая готовность услужить.
Да агента этого.
Фамилия незваного гостя меж тем вылетела у Степы из головы.
Павлов, что ли, неуверенно сказал он, поразмыслив. Молодой совсем. Я ему сразу выложил, что Колоскова в Харькове с бабой видели. Он очень заинтересовался
Разве в Харькове? хмуро спросил Поликарп Игнатьевич. Я слышал, в Ялте
Да он бы в Ялту не поехал, там после землетрясения до сих пор дома рушатся, жизнерадостно встрял Степа.
Грандиозное землетрясение[3] предыдущего года до сих пор аукалось Крыму, и хотя «Красный рабочий» время от времени публиковал бодрые заметки о том, что все санатории уже восстановлены и опасности для жизни нет никакой, ехали туда отдыхать в 1928-м лишь самые отчаянные люди. Насколько Поликарп знал Колоскова, к таковым зам не относился.
Черт знает что такое, проворчал заведующий. Где сейчас этот Павлов?
У Должанского. Потребовал, чтобы я привел Марью Дмитриевну. Это от нее я услышал насчет Алексея Константиновича
Ну раз Марья Дмитриевна сказала каким-то неопределенным тоном протянул Поликарп Игнатьевич.
Глебов постоял на месте, ожидая дальнейших распоряжений, но их не последовало. В курилку вошли посторонние, и Степа удалился, а заведующий отправился на поиски Матюшина.
Вася, с места в карьер начал заведующий, поймав репортера в коридоре, я прямо удивляюсь, ей-богу. С угрозыском постоянно на связи, а нас предупредить не мог?
О чем предупредить? изумился тот.
О том, что они агента к нам пришлют, насчет Колоскова.
Матюшин насупился. Он был мелок, рыжеват и невзрачен, страдал от язвы желудка и больше всего боялся, что она перейдет в рак, как у одного из его родственников. Положение Матюшина в редакции было незавидное, несмотря на то что рубрика «Происшествия» оставалась неприкосновенной и публиковалась в каждом номере. Он не любил материал, с которым приходилось иметь дело, и, хотя рисовался этаким циником, не мог избавиться от подспудного чувства неловкости, описывая приметы найденных трупов, разложившихся утопленников и рассказывая о задавленных трамваем детях. Больше всего он хотел попасть в рубрику о театре и кино, но там распоряжался вальяжный Гомберг, к которому редакционные барышни бегали за контрамарками и билетами на лучшие фильмы. Матюшин завидовал Гомбергу: еще бы, ведь тот вращался среди драматургов и киношников и всякий раз приносил в трудовой дворец свежие сплетни из этого манящего и далекого мира. Самого Матюшина в редакции с легкой руки Басаргина величали «убитый насмерть», из-за чего он сильно невзлюбил Максима Александровича. Ну подумаешь, допустил человек ошибку, так обязательно надо к нему цепляться. (Того, что такие ошибки он допускал постоянно, репортер, разумеется, упорно не замечал.)
Ну она в угрозыск бегала промямлил Матюшин, почесав щеку.
Кто?
Да Колоскова. Наверное, они и прислали человека, чтобы отвязаться от нее.
А ты позвони им и спроси, тихо, но веско молвил заведующий. Смешно! Из газет мы теснее всего с ними сотрудничаем, а они даже не предупредили
Дав задание Матюшину, он пошел искать журналиста Беспалова, который нашелся в кабинете машинисток. Беспалов писал для рубрики «Из зала суда» и давал отчеты обо всех мало-мальски значимых уголовных процессах, которые происходили в Москве. Расхаживая по кабинету, репортер диктовал Леле текст для очередного номера, который сочинял на ходу. Из его кармана торчал засаленный блокнот, в котором он обычно делал заметки во время заседаний, но Беспалов в него даже не заглядывал, так как все обстоятельства и фамилии помнил наизусть.