В этот момент в неверном свете газового фонаря позади него мелькнула тень, и Пётр Иванович непроизвольно обернулся. Какой-то человек быстро шмыгнул в подворотню и, видно, там затаился.
«Вот же чёрт, сдвинув на затылок шапокляк, инспектор вытер платком мгновенно вспотевший лоб, не иначе злоумышленник. Вот и верь этому Муравьёву-Апос тьфу, Муравьёву-Афинскому, что в городе по ночам всё спокойно. Эх, жаль, нет с собой никакого оружия, да та же трость пришлась бы ко времени».
Он ускорил шаг, едва удерживая себя, чтобы не побежать. Ему казалось, что если побежит, то выдаст свой страх, и тогда уже мало что заставит следившего за ним человека отступиться от своих чёрных замыслов. А в том, что они чёрные, Копытман ни секунды не сомневался.
Однако нападать на него никто не спешил, и Пётр Иванович уже на подходе к постоялому двору даже осмелился оглянуться. Нет, никого не видно, ну и слава богу. Может, и показалось, у страха, как говорится, глаза велики.
В хозяйстве Гусака ещё кипела жизнь. В трактире сидели люди, по большей части путешественники, но были и местные завсегдатаи: раскидывали картишки, выпивали, закусывали. Одним словом, обычная кабацкая жизнь.
Копытман хотел побыстрее подняться к себе в нумер, но вдруг его кто-то легко тронул за локоть. Обернувшись, Пётр Иванович увидел рядом с собой невысокого, согбенного человека в сильно потёртом сюртуке, относившем его обладателя к чиновникам низшего пошиба. Картину дополняли редкие мелкие зубы, изо рта исходил неприятный запах, а глаза смотрели куда угодно, но только не на собеседника.
Ваше сиятельство, позвольте обратиться, громким шёпотом произнёс он, испуганно оглядываясь по сторонам.
Ну, прежде всего, не ваше сиятельство, а ваше высокоблагородие.
Надо сказать, Копытман уже порядком вжился в свой новый образ. Современность проникла в глубины его естества, подчиняя и растворяя его в себе, как серная кислота растворяет в своём текучем пламени любую органику. Но растворение это происходило без боли, напротив, даже доставляло Петру Ивановичу какое-то подспудное удовольствие. И он уже был не против, когда его величали «ваше высокоблагородие», чувствуя себя при этом выше ростом и шире в плечах.
Христа ради простите, ваше высокоблагородие, это я от волнения-с.
А вас-то как звать, представьтесь, не сочтите за труд.
Огоньков Влас Мефодьевич, коллежский регистратор.
Так чем обязан, Влас Мефодьевич? поинтересовался инспектор.
Дело государственной важности, не для чужих ушей, негромко ответил незнакомец, по-прежнему озираясь.
Раз уж так, поднимемся наверх, в нумер. Только времени у меня не так много, лучше бы вы с утра подошли.
Дело не терпит отлагательства, ваше высокоблагородие, промедление смерти подобно.
Ох, заинтриговали вы меня Ладно, идёмте.
В номере Копытман уже по привычке предложил посетителю стул, а сам уселся на кровать, размышляя, что не мешало бы попросить у Гусака ещё один стул, раз уж просители зачастили.
Итак, извольте объяснить, что за дело такой срочности.
Ваше высокоблагородие, в городе зреет заговор.
Так-так, интересно, продолжайте
Выяснилось, что некий студент Нехлюдов, изучающий в Петербургском университете юриспруденцию, прибыл в родной N-ск на летнюю побывку. А между делом проповедует революционные идеи. Как то: призывает к отмене крепостного права, как изжившего себя дикарского обычая, говорит, что Бога нет, а попы паразиты на теле общества и, наконец, выступает за полное и безвозвратное уничтожение самодержавия.
Огоньков поискал глазами образ, не нашёл и просто перекрестился на угол.
Действительно, обвинения серьёзные, откинулся спиной на стенку Пётр Иванович, переплетя пальцы на начавшем обрисовываться после обильного ужина у градоначальника животике. За такие речи можно и на каторгу угодить. А что же вы не пошли к местному исправнику или чиновнику тайной канцелярии?
Думал, ваше высокоблагородие, да всё не решался, студент тот мне как-никак племянником приходится. А тут вы вот приехали, ну я и набрался смелости.
Племянником? Однако поразился больше про себя, чем показал, инспектор. Ладно, берите перо, бумагу и пишите всё, что только что мне рассказали. А я уж подумаю, каким образом дать делу ход.
Спровадив неприятного во всех отношениях посетителя, Пётр Иванович занялся небольшой постирушкой. Попросил принести два тазика: один с мыльной водой, другой с водой обычной для ополаскивания, после чего приступил к стирке, пардон, носков и трусов.
Как следует отжав, повесил интимные принадлежности своего туалета на спинку стула, затушил свечу и лёг в постель. Однако сон долго не шел, виной тому была обильная трапеза у градоначальника или недавний визит коллежского регистратора Да клопы ещё принялись покусывать. Но спустя какое-то время он всё же забылся тревожным, беспокойным сном.
Глава 4
У тро началось с очередного просителя. Вернее, жалобщика, представившегося владельцем скобяной лавки Семёном Полищуком. Это был тощий косоглазый мужичонка лет пятидесяти, с жидкой бородёнкой на вытянутом лице, одетый в сапоги с заправленными в них штанами, косоворотку в синий горошек и жилетку. Он нервно мял в руках картуз с кожаным козырьком.
Так что у вас? спросил Копытман, пребывавший в относительно неплохом настроении и надеявшийся, что его не испортит появление утреннего гостя.
Ваше сиятельство
Высокоблагородие.
Ваше высокоблагородие, хитро косясь на инспектора, поправился лавочник, только на вас уповаю. Ежели вы не защитите, то уж никто не заступится.
Ближе к делу.
У нас на рынке две лавки скобяных изделий моя и Бурцева. Столько лет вели коммерцию, не мешая друг другу, а тут недавно-с он нанял мальцов, сунул каждому по полушке, они и принялись бегать по рынку, народ в его лавку завлекать.
А вам-то что мешает поступить так же? начиная хмуриться, поинтересовался Копытман.
Так ведь я и сделал так, перебил его предложение, заплатил им по копейке, а на следующий день смотрю они опять в его лавку зазывают-с. Этот щучий хвост им уже по грошику заплатил.
А вы мальцам по алтыну положите.
Дык ведь таким макаром они скоро богаче меня станут, дёрнул бородёнкой Полищук. Может, вы ревизию проведёте в его лавке? При желании-то завсегда можно найти, к чему придраться. Закрыли бы Бурцева, у меня конкурентов и не осталось бы. А я уж век вашей доброты не забуду.
На стол легла двадцатипятирублёвая ассигнация, вид которой вызвал у Петра Ивановича неоднозначные чувства.
Сударь, как вам не стыдно отвлекать от дел государственного человека сущей ерундой? Для решения такого рода вопросов существует коммерческий суд, да и то не всякий возьмётся, учитывая, что закон в вашей ситуации никем не нарушается, это всего лишь обычная конкуренция.
Сударь, как вам не стыдно отвлекать от дел государственного человека сущей ерундой? Для решения такого рода вопросов существует коммерческий суд, да и то не всякий возьмётся, учитывая, что закон в вашей ситуации никем не нарушается, это всего лишь обычная конкуренция.
Не возьмётся, ваше превосходительство, как есть не возьмётся!
С этими словами к прежней купюре добавилась ещё одна такого же номинала.
Ладно, подумаем, чем вам можно помочь, вздохнул Копытман. А теперь ступайте, у меня на утро запланированы важные дела.
Премного благодарны, ваше превосходительство, премного вам благодарны-с!
Не переставая кланяться, лавочник задом толкнул дверь и покинул нумер, а Пётр Иванович сгрёб ассигнации и убрал их в ящик комода. Что ж, курочка, как говорится, по зёрнышку клюёт, на ловца и зверь бежит и так далее и тому подобное. Одним словом, утро началось относительно неплохо.
К десяти часам заявился шляпник. Шмулевич держал в руках круглую коробку, словно собирался представить заказчику дамский чепец, и с видом фокусника извлёк из неё фуражку налогового инспектора.
Недурно, констатировал Копытман, водружая убор на голову и смотрясь в зеркало. Вот вам ваш шапокляк и пятирублёвая ассигнация.
И заметив, что шляпных дел мастер достал из кошелька два целковых с намерением вернуть сдачу, добавил:
Сдачу оставьте на чай. Не отказывайте, иначе обижусь, ваша работа достойна похвалы, и вы вполне могли за неё и пять рублей попросить.
Премного благодарны-с, ваше высокоблагородие, согнулся пополам шляпник, сжимая в пятерне ассигнацию, а когда разогнулся купюра чудесным образом из его ловких пальцев куда-то исчезла.
Спровадив гостя, Пётр Иванович почувствовал лёгкое удовлетворение. Теперь он был одет по форме. Единственное, что его смущало, наличие всего одного комплекта одежды. А он уже после вчерашнего дня порядком вспотел, вон, у рубашки и воротник затемнился. Надо было вечером отдавать в стирку, а сейчас уже, пожалуй, поздно, раз днём городничий обещал заехать с намерением прихватить его в местную богадельню. Инспектор решил, что надо бы пошить гражданское платье, попросить того же Гусака свести его с приличным портным.
И снова раздался деликатный стук в дверь. Новый посетитель представился хозяином скобяной лавки Василием Бурцевым. Одевался он как близнец Полищука, только горошек на косоворотке был не синего, а красного цвета. А вот габаритами отличался очень. Был Бурцев коренаст, щекаст, пузат, глаза навыкате, а лопатообразная борода спускалась чуть ли не до пояса.
Узнав, кто к нему заявился, Копытман едва не воскликнул: «Эк вы друг за другом ходите, сначала ваш конкурент Полищук, теперь вы!» однако что-то заставило его промолчать. Как он и предполагал, лавочник пришёл с той же челобитной, что и его товарищ по несчастью, то бишь умолял принять меры к недобросовестному конкуренту, перебивавшему у него юных глашатаев. На этот раз Пётр Иванович не стал миндальничать, сразу намекнул, что содействие столичного чиновника обойдётся в сотню целковых. Предприниматель вздохнул и ничтоже сумняшеся выложил на стол требуемую сумму, после чего с надеждой в глазах на светлое будущее откланялся, а Копытман добавил ассигнации Бурцева к купюрам его предшественника. Получилась весьма приятная сумма.
«Ну и дураки же они, эти Полищук с Бурцевым, подумал инспектор, задвигая ящик комода. На мальчишек тратили копейки, а на меня потратили 150 рублей. Вот что значит человек из столицы!»
Тут взгляд Петра Ивановича упал на свёрнутый пополам лист бумаги, и он разом вспомнил вечернего посетителя.