Ай!
В ту минуту, когда я дула на ладони, в спальню вошла Эйзер, а вслед за ней невысокий мужчина с гладко выбритыми висками и ушами острыми, как сарказм моей сестры.
Аэльвэйн Лавиния! Кто вам разрешил подниматься?!
Кто мне разрешил, кто мне разрешил
Сама я себе разрешила!
Немедленно возвращайтесь в постель! Эйзер шагнула ко мне, но ее оттеснил мужчина, кажется, тоже элленари: это я поняла по его меняющим цвет глазам. Из рыжих они становились красными и снова возвращались к огненным.
Занятно, произнес мужчина. Очень занятно.
У него на лице тоже присутствовал узор, на висках: два тонких, иссиня-черных вьюна, перетекающих на скулы.
Что именно вам занятно? уточнила я.
Вы пережили первый пространственный переход, открытый самостоятельно. Мужчина посмотрел мне в глаза, но я не испытала даже легкого головокружения. В Аурихэйме способности смертных магов
У-у-у!
Я была бы вам признательна, если бы вы говорили о людях с большим почтением.
Серебристые брови приподнялись. У него была очень занимательная внешность, если не сказать больше: серебро волос и огненные глаза. Зрачок то и дело вытягивался в горизонталь, но, наверное, к этому стоит привыкать.
Как скажете, аэльвэйн Лавиния. Словом, способности тех, кто перешел в наш мир из вашего, очень нестабильны в первые дни. Возможно, именно за счет этого вы и совершили пространственный переход.
Тут только до меня дошел смысл его слов.
Пространственный переход? переспросила я.
Именно. Он провел ладонями в нескольких дюймах от моего лица. Но я не чувствую ни малейшего колебания силы, хотя вчера, когда я вас осматривал, вы были полностью истощены.
Так.
Вы хотите сказать, что я воспользовалась магией искажений? Порталы можно открыть только с помощью магии искажений.
В вашем мире.
Ой нет.
Что значит в вашем мире?! Магия везде одинакова
Если магия везде одинакова, как вы объясните это? Он кивнул на видоизменяющийся на стенах узор и бутоны, которые медленно раскрывались цветами без малейшего намека на то, откуда они могут черпать силу.
Определенно, это я объяснить не могла.
То, что вы, люди, называете магией искажений и приписываете мааджари, одной из сильнейших и страшных цивилизаций вашего мира, продолжал мужчина, на самом деле источник всего. Без нее ни одна магия не могла бы существовать. Об этом вы когда-нибудь задумывались?
Определенно, это я объяснить не могла.
То, что вы, люди, называете магией искажений и приписываете мааджари, одной из сильнейших и страшных цивилизаций вашего мира, продолжал мужчина, на самом деле источник всего. Без нее ни одна магия не могла бы существовать. Об этом вы когда-нибудь задумывались?
Не уверена в том, что об этом положено было задумываться леди (по крайней мере, матушка считала, что не положено, и все наше общество было с ней солидарно). Но, кажется, сейчас я начинаю понимать, насколько они были не правы.
Именно поэтому она настолько сильна. Именно поэтому овладеть ею может любой маг, обнаруживший древние знания и обладающий высоким потенциалом. Вы же сделали это бессознательно.
Почему?
Давайте познакомимся. Меня зовут Хьерг. Мужчина чуть склонил голову. Я магистр исцеления при дворе повелителя Золтера Первого.
Очень приятно познакомиться.
Дважды.
Леди Лавиния Биго. Реверанс я изобразила неосознанно и только потом это поняла. Буду признательна, если вы будете называть меня именно так.
Леди Лавиния, произнес Хьерг. Позвольте мне вас осмотреть.
Для этого нужно мое разрешение?
Мужчина снова приподнял брови, и я вздохнула.
Прошу прощения. У меня выдалось несколько очень трудных дней.
Я не стану к вам прикасаться, но мне нужно, чтобы вы были расслаблены и спокойны. Поэтому придется лечь.
В целом я даже была не против. Учитывая то, что от новостей, падающих на меня как перезревшие фрукты в летнем саду (одна за другой), снова начала кружиться голова. Хотя, может, дело было в душившем меня «подарочке».
Вы не знаете, как это снять? спросила я, указав на шею.
Голову?
Всевидящий, здесь у кого-то есть чувство юмора!
Нет, с головой я пока повременю. Украшение.
Хьерг, едва уловимо улыбающийся, тут же стал серьезным.
Подарок повелителя может снять только он сам.
Потрясающе! Отлично. Почему я совершенно не удивлена?
Опустившись на кровать, закрыла глаза, позволяя целителю (да простит меня магистр исцеления за эту фривольность в отношении его ранга, а он простит, потому что никогда не узнает) меня осмотреть. Ни на минуту не сомневалась в том, что он ко мне не прикоснется, потому что если Льера за один поцелуй ожидало такое
Мысли о Льере вернули меня с небес на землю, то есть в размышления о том, как отсюда выбраться как можно скорее. По сути, об элленари я знала немного, но то, что знала из легенд, рассказывало о существах небывалой красоты и столь же небывалой жестокости. Если верить книгам, они обитали между мирами (потусторонним и нашим), из-за этого впитав в себя совершенно непонятные людям черты, зачастую до неузнаваемости меняющие внешность населяющих Аурихэйм рас. Была и еще одна особенность: за счет близости ко всему сущему элленари могли менять форму, превращаясь в животных, растения, камни словом, во все сущее. Согласно этой легенде первый таатрин птицеообразный оборотень, некогда существовавший в нашем мире, был наполовину элленари.
Вопрос в том, насколько это правда.
Аэльвэйн Лавиния совершенно здорова. Сообщи повелителю.
Голос Хьерга выдернул меня из мира легенд, которые я быстро перебирала в уме, и в эту же минуту я осознала, что ничего не почувствовала во время осмотра. Не то что прикосновения, даже на уровне магии.
Как вы это делаете? спросила я, усаживаясь на кровати.
Эйзер уже вышла, но, как ни странно, я не чувствовала ни малейшей неловкости, хотя леди не полагается оставаться наедине с мужчиной, тем более когда на ней только легкий пеньюар поверх ночной сорочки.
Что именно?
Осмотр. Я ничего не почувствовала.
Не зря же я магистр исцеления. Хьерг снова улыбнулся уголками губ и направился к двери.
Как себя чувствует Льер?
Слова сорвались с губ, подействовав на элленари как магическая преграда. Он остановился слишком резко и столь же резко обернулся.
Осторожнее с подобными вопросами, леди Лавиния, предупредил он. Это может плохо кончиться и для него, и для вас.
Да, кажется, я прекрасно понимала, о чем он говорит, но прежде, чем меня посетило желание откусить себе язык, Хьерг произнес:
Я вас не выдам, но на будущее: для вас он Ангсимильер Орстрен, главнокомандующий его аэльвэрства повелителя Аурихэйма.
Его зверства, я бы сказала.
Спасибо, Хьерг, поблагодарила искренне.
Хорошо.
Его зверства, я бы сказала.
Спасибо, Хьерг, поблагодарила искренне.
Хорошо.
В ответ на мой незаданный, а если быть точнее, недозаданный вопрос элленари произнес:
Тот, о ком вы спрашивали. Сейчас с ним все хорошо.
Я не успела спросить про Амалию, элленари вышел, плотно притворив за собой дверь. Впрочем, я недолго оставалась одна, вернулась Эйзер и сообщила:
Аэльвэйн Лавиния, повелитель желает разделить с вами завтрак.
Завтрак со мной пожелали разделить в зале, который превосходил даже нашу столовую в Мортенхэйме. Длинный стол на более чем двадцать персон врастал мраморными ножками в пол, и веяло от него холодом. Впрочем, чем еще может веять от стола, когда за ним сидит его аэльвэрство.
Себе он не изменяет, весь в черном, спасает этот наряд только серебристая окантовка. Пожалуй, еще цвет волос элленари, на который больно смотреть, но, принимая во внимание то, что мне на него смотреть не очень-то хочется, сойдет. Он поднимается из-за стола, чтобы подать мне руку, до которой мне не хочется дотрагиваться. Мне вообще не хочется к нему прикасаться, но кто бы меня спрашивал, правда? Ни один уважающий себя мужчина в Энгерии не возьмет женщину за руку, пока она не позволит, этот же сжимает мои пальцы, и в грудь ударяет тягучий, зыбкий жар.
Отнять руку не представляется возможным, поэтому приходится делать вид, что мне все равно. Все равно получается как-то странно, я бы сказала, даже чересчур, потому что чем сильнее я пытаюсь избавиться от этого чувства, тем ярче полыхает в груди.
Это знак моей принадлежности, сообщают мне тем же ровным тоном, которым вчера сообщили, что мы идем смотреть на пытки. После обручения станет проще.
Я вам не принадлежу. С трудом справляюсь с охватившими меня чувствами. Никакого обручения не будет.
Разумеется, будет. В ночь схождения луны и солнца, под Аркой Благоденствия.
Разумеется.
Глубоко вдыхаю и выдыхаю, когда мне отодвигают стул рядом с ним.
В моем мире я не должна сидеть рядом с вами.
Вы в моем мире, леди Лавиния.
Ах так? Хорошо.
Устроившись на стуле, хочу расправить платье, но пальцы хватают пустоту: забыла, что здесь нет кринолинов. Здесь нет ни белья, ни нижних сорочек, поэтому я чувствую себя почти раздетой, особенно под его взглядом, которым он, не стесняясь, меня обводит. Мы сидим так непростительно близко, что при желании он может коснуться моих пальцев, поэтому я убираю руки и складываю их на коленях. Еще один минус Аурихэйма здесь никто не носит перчаток, и каждое прикосновение как беспардонная близость. К счастью, тарелки здесь самые обычные и приборы тоже. А вот блюда
Что из этого можно есть, чтобы не отравиться?
Взгляд Золтера темнеет.
За моим столом вы не будете отравлены, леди Лавиния.
Правда? У меня в этом серьезные сомнения.
Его глаза темнеют еще сильнее, и вместе с ними темнеет узор на лице, из насыщенного темно-зеленого становясь почти черным.
Позвольте спросить почему.
Начнем с того, что меня притащили сюда помимо моей воли.
Мои слова провоцируют такую тишину, что у меня начинает звенеть в ушах. Если до этого слышались едва различимые шаги прислуги, сейчас от них остаются одни воспоминания, так же как от звука расставляемых на столе блюд. У меня такое чувство, что время снова застыло, но на этот раз по моей воле.
Продолжим тем, что вы ничего не желаете слышать о моем возвращении домой и о моих желаниях в принципе. Хотя бы потому, что вчера вы заставили меня смотреть на то, что я считаю жестоким и бесчеловечным. А после нацепили на меня ошейник под предлогом подарка.
Выйдите.
Его голос звучит тихо, но проносится как раскаты грозового эха. Теперь я слышу не только шелест и шорохи, но, кажется, даже шуршание крыльев. Хотя последнему вроде бы неоткуда здесь взяться, но я все-таки невольно оглядываюсь, чтобы увидеть легкую рябь, скользнувшую по стене под ожившей картиной, в которой краски сменяются на пепел и тлен. От неожиданности замираю, а в себя прихожу от жесткого прикосновения пальцев к подбородку.