У Траута все тело зудело оттого, что Двейн полубезумным взглядом уперся в его крахмальную грудь. Глаза Двейна подернулись слезой. Траут решил, что это явное влияние алкоголя. Откуда он мог знать, что в эту минуту Двейн видел масляное пятно, радужно расплывшееся на поверхности Сахарной речки сорок лет назад?
И меня Траут тоже заметил, хотя и не был я ему виден как следует. Но беспокоил я его еще больше, чем Двейн. А дело было вот в чем: только у Траута, единственного из всех созданных мной персонажей, хватило бы воображения, чтобы заподозрить, не выдумал ли его другой человек. Он даже говорил об этом со своим попугаем. Например, он как-то сказал: «Честное слово, Билл, от такой жизни невольно приходит в голову, уж не выдумал ли меня кто-то для книжки про человека, которому все время плохо приходится».
Теперь Траут стал догадываться, что он сидит совсем рядом с тем, кто его создал. Он растерялся. Трудно ему было решать, как на это реагировать, особенно потому, что любая его реакция будет такой, как я захочу, и он это знал.
Но я его не стал особенно тревожить не махал ему рукой, не глядел на него в упор. Я и очков не снял. И снова стал чертить пальцем по столу изобразил формулу взаимосвязи энергии и материи, как это понимали в мое время. Вот она:
Но в моем представлении эта формула была неполной. Надо было как-то включить в нее «S», то есть Сознание, без чего «Е» (Энергии) и никакого «М» (Материи) и даже математической постоянной величины, означающей скорость света, существовать никак не могло.
Кстати, все мы были прикреплены к выпуклой поверхности. Наша планета была шаром. И никто не понимал, почему мы с него не скатываемся, хотя все притворялись, что они чего-то соображают.
Но настоящие хитрецы сообразили, что один из лучших способов разбогатеть состоит в том, чтобы завладеть порядочным куском той поверхности, к которой прикреплены люди.
Траут боялся встретиться глазами с Двейном Гувером или со мной, поэтому он просматривал содержимое толстого конверта, который ему выдали в гостинице.
Первым делом он прочитал письмо от Фреда Т. Бэрри председателя фестивального комитета, мецената, выстроившего Центр искусств имени Милдред Бэрри, а также основателя и председателя совета директоров фирмы «Бэрритрон лимитед».
«Дорогой мистер Траут, писал Фред Т. Бэрри. Для нас не только огромное удовольствие, но и большая честь, что такая выдающаяся творческая личность, как Вы, жертвует своим драгоценным временем ради фестиваля искусств в Мидлэнд-Сити. От души желаем, чтобы Вы во время пребывания здесь чувствовали себя членом нашей семьи. С этой целью дать Вам и другим почетным гостям глубже ощутить свое участие в жизни нашего города я вручаю каждому из вас небольшой презент: одну акцию фирмы, основанной мною, фирмы, где я состою председателем совета директоров. Теперь фирма принадлежит не только нам, но и Вам.
Наша фирма была основана в 1934 году как «Американская компания Робо-Мажик». Вначале в ней служило всего три человека, проектировавших и собиравших первые полностью автоматизированные стиральные машины для использования их в домашнем хозяйстве. На наших акциях, как Вы увидите, сохранилась эмблема той первой фирмы».
На эмблеме была изображена греческая богиня, раскинувшаяся в вычурном кресле. В руке у нее был небольшой флагшток, с которого струился длинный вымпел. Вот он:
В рекламе старой стиральной машины были остроумно использованы два разных смысла, которые люди вкладывали в слова «черный понедельник». Во-первых, женщины обычно по понедельникам стирали белье. Понедельник был просто днем стирки, и ничего особенно «черного» в этом дне не было.
Но люди, которые всю неделю страшно много работали, часто называли понедельник «черным», потому что с отвращением выходили в понедельник на работу после дня отдыха. Фред Т. Бэрри был совсем молодым, когда он придумал этот девиз для стиральной машины «Робо-Мажик»: он хотел сказать, что понедельник называют «черным», потому что женщины работают до упаду и страшно устают в этот день.
А от «Робо-Мажика» им станет легко и весело.
Кстати, далеко не все женщины стирали по понедельникам в те времена, когда изобрели «Робо-Мажик». Стирали они когда хотели. Одно из самых отчетливых детских воспоминаний Двейна Гувера, относящееся ко времени Великой депрессии, был день, когда его мать вдруг затеяла стирку в сочельник. Она очень огорчилась, видя, до какой бедности дошла ее семья, и в тот же вечер ни с того ни с сего вдруг потопала в подвал, где кишели тараканы и мокрицы, и стала там стирать кучу белья.
Самое время заняться негритянской работенкой, сказала она.
Фред Т. Бэрри начал рекламировать «Робо-Мажик» задолго до того, как собрали первую надежную машину для продажи. И он был единственным жителем Мидлэнд-Сити, которому было по средствам вывешивать рекламы на специальных досках во время Великой депрессии, так что рекламам «Робо-Мажика» не приходилось расталкивать и перекрикивать другие рекламы, привлекая внимание прохожих. Фактически никаких других реклам в городе не было.
Одна из реклам Фреда Т. Бэрри висела на доске у главных ворот безвременно усопшей автомобильной компании Кидслера, где разместилась фирма «Робо-Мажик». На рекламе была изображена дама аристократического вида, в мехах и жемчугах. Она выходила из своего особняка провести вечерок в блаженном безделье. Из ее губ вылетела надпись вот она:
Одна из реклам Фреда Т. Бэрри висела на доске у главных ворот безвременно усопшей автомобильной компании Кидслера, где разместилась фирма «Робо-Мажик». На рекламе была изображена дама аристократического вида, в мехах и жемчугах. Она выходила из своего особняка провести вечерок в блаженном безделье. Из ее губ вылетела надпись вот она:
Другой плакат, у железнодорожного депо, изображал двух посыльных, выгружавших стиральную машину «Робо-Мажик» у дома. На них, выпучив глаза, глядела черная служанка, а из ее губ тоже вылетали слова. Говорила она вот что:
Фред Т. Бэрри сам придумывал рекламу. Он любил предсказывать, что со временем разные механические приспособления фирмы «Робо-Мажик» смогут на всем свете делать то, что он называл «негритянской работенкой», то есть подымать тяжести, мыть, и варить, и гладить, и нянчить ребят, и убирать грязь.
Многие белые женщины относились к этой работе так же, как и приемная мать Двейна Гувера. Моя собственная мать, да и моя сестра мир праху ее тоже так думали. Обе решительно отказывались брать на себя «негритянскую работенку».
Белые мужчины, разумеется, тоже избегали ее. Но они обычно говорили: «Это женская работа», а женщины говорили: «Это негритянская работа».
Сейчас я выскажу одно дикое-дикое предположение. По-моему, Гражданская война на моей родине здорово пришибла победителей-северян, хотя об этом никто никогда и не заикался. Потомки северян, по-моему, до сих пор подавлены своей победой, хотя понятия не имеют почему.
А причина в том, что победители в этой войне лишились самой желанной добычи, а именно: рабов.
Мечта о чудо-роботах была прервана Второй мировой войной. Бывший автомобильный завод Кидслера из фабрики хозяйственных автоматов превратился в военный завод. От «Робо-Мажика» остался только «мозг», программировавший всю машину на разные действия: когда выпускать воду, когда ее выливать, когда простирывать белье, когда полоскать, когда выжимать, когда сушить и так далее.
И этот «мозг» во время Второй мировой войны стал управлять так называемой системой КРИБ. Она устанавливалась на тяжелых бомбардировщиках и приводилась в действие, когда командир нажимал ярко-красную кнопку.
Система КРИБ метала бомбы по определенным, заранее намеченным целям. Так сокращенно назывался Компьютер, Регулировавший Интервалы Бомбометания.
Глава двадцать вторая
А я все сидел в баре гостиницы «Отдых туриста» и смотрел, как Двейн Гувер не спускает глаз с крахмальной груди Килгора Траута. На мне был браслет с надписью:
BOI означало: вольноопределяющийся первого класса такое звание было у Джона Спаркса.
Браслет обошелся мне в два с половиной доллара. Ношение этого браслета означало, что мне очень жаль тех американских солдат, которые попали в плен во время войны во Вьетнаме. Такие браслеты пользовались большой популярностью. На каждом было обозначено имя пленного, его звание и дата, когда его захватили.
Обладатели браслетов не должны были снимать их, пока военнопленный не вернется домой или не погибнет в плену.
Я не мог придумать, как бы мне всадить мой браслет в этот роман, и вдруг меня осенило: я его уроню, а Вейн Гублер его подберет. И пусть Вейн Гублер решит, что браслет уронила женщина, влюбленная в человека по имени Вои Джон Спаркс, и что этот Вои и эта женщина то ли обручились, то ли поженились словом, сделали что-то для них важное именно 19 марта 1971 года.
И Вейн будет прикидывать как звучит это странное имя. «Вой? будет спрашивать он себя. Вуи? Воо-а?»
Там же, в коктейль-баре, я придумал, что Двейн Гувер прошел курс скоростного чтения в вечерней школе Христианской ассоциации молодых людей и это дало ему возможность прочитать книгу Килгора Траута за несколько минут вместо нескольких часов.
Там же, в баре, я проглотил белую пилюльку: доктор разрешил мне принимать их от плохого настроения, но умеренно не больше двух штук в день.
Там же, в баре, от пилюльки и алкоголя я вдруг почувствовал настоятельную потребность поскорее рассказать все, что я не успел толком объяснить, а потом уж побыстрей кончить всю эту историю.
Погодите: я уже объяснил, почему Двейн Гувер умел так необычайно быстро читать. А Килгор Тра-ут, вероятно, не мог бы проехать расстояние от Нью-Йорка за такое короткое время, как я его провез, но теперь слишком поздно что-то перекраивать, пересобачивать. Ну и ладно, ладно
Погодите, погодите Ах да, надо объяснить, какую куртку Траут увидел в больнице. Со спины вид у нее был такой:
Вот вам объяснение: в Мидлэнд-Сити была только одна негритянская школа, и до сих пор школа осталась чисто негритянской. Она носила имя Криспаса Аттакса так звали чернокожего, которого пристрелили британские солдаты в Бостоне в 1770 году. В центральном коридоре школы висела картина, изображавшая это событие. На ней были и белые люди, тоже служившие мишенью для пуль. У самого Криспаса Аттакса во лбу была круглая дырка, похожая на леток скворечника.
Но черные люди давно перестали называть школу «школой имени Криспаса Аттакса» они ее называли «Невинножертвенной школой».
А когда после Второй мировой войны выстроили еще одну школу для черных, ей присвоили имя Джорджа Вашингтона Карвера, тоже черного, который родился в рабстве, но тем не менее стал знаменитым химиком. Он открыл множество способов применения арахисовых орешков.