И он подошел к своему сыну-гомосексуалисту. Кролик увидал, что дело плохо, решил, что ему сейчас смерть. Он мог бы защититься без всякого труда недаром в военной школе его обучили всем приемам кулачной драки. Но вместо этого он предпочел впасть в медитацию, в транс. Он закрыл глаза и отключился, погрузившись в затишье выключенных участков мозга, и мерцающей лентой развернулось перед ним слово:
Двейн толкнул Кролика в затылок. Он стал катать его голову, как дыню, по клавишам рояля. Двейн хохотал и вовсю честил своего сынка:
Ах ты, вонючая машина, педик несчастный!
А Кролик не сопротивлялся, хотя вся физиономия у него была разбита. Двейн поднял его за волосы и снова грохнул о клавиатуру. Все клавиши покрылись кровью, слюнями и соплями.
Рабо Карабекьян, Беатриса Кидслер и Бонни Мак-Магон схватили Двейна, оттащили его от Кролика. Тут Двейн взыграл еще пуще.
Никогда не бил женщин, верно? крикнул он Создателю вселенной. И как даст Беатрисе Кидслер по челюсти, как врежет Бонни Мак-Магон под вздох. Ведь он честно верил, что они бесчувственные машины. Что, роботы вы эдакие, хотите узнать, почему моя супруга наелась «Драно»? крикнул Двейн обалдевшим зрителям. Сейчас объясню: такой она была машиной вот и все!
На следующее утро в местной газете появилась карта следования Двейна по городу. Его путь был обозначен пунктиром, начиная от коктейль-бара, через асфальтированную дорожку в контору Двейна, к столу Франсины Пефко, потом обратно к гостинице «Отдых туриста», потом пунктир пересекал Сахарную речку и западную половину автострады и шел по травяной разделительной полосе. На этой полосе Двейна и схватили два полисмена, случайно оказавшиеся там. И вот что Двейн сказал полисменам, когда они, надев на него наручники, сковали ему руки за спиной:
Слава Богу, что вы оказались тут!
Двейн никого по дороге не убил, но одиннадцать человек он избил так сильно, что их пришлось поместить в больницу. И те места, где Двейн серьезно кого-то поранил, в газете на карте были отмечены крестиками. Вот так выглядел этот крестик в сильном увеличении:
На этой карте, в том месте, где находился коктейль-бар, стояли три крестика: там Двейн начал буйствовать и здорово отделал Кролика, Беатрису Кидслер и Бонни Мак-Магон.
Оттуда Двейн выскочил на асфальтовую площадку между гостиницей и стоянкой подержанных автомашин. Он стал кричать и требовать, чтобы все негры немедленно шли к нему. «Нам надо поговорить!» кричал он.
Он был там один. Никто за ним из коктейль-бара не вышел. Правда, отец Мэри-Элис Дон Миллер ждал в машине поблизости от Двейна, пока Мэри-Элис выйдет с короной и скипетром, но он не видал, какой цирк устроил Двейн. В машине Дона сиденье было откидное, и можно было превратить его в кровать. Дон лежал на спине, голова его находилась ниже окна, он смотрел в потолок и отдыхал. И, отдыхая, он старался выучить французский язык с помощью магнитофонной записи. Demain nous allons passer la soirée au cinéma[10], говорила лента, и Дон повторял эту фразу. Nous espérons que notre grand-pure vivra encore longtemps[11], говорила лента. И так далее.
Двейн все еще звал негров выйти и поговорить с ним. Он широко улыбался. Он думал, что Создатель вселенной над ним подшутил и нарочно запрограммировал всех негров так, чтобы они от него спрятались.
Двейн хитро поглядел вокруг. И вдруг прокричал условный сигнал: бывало, в детстве он так давал знать мальчишкам, что игра в прятки кончилась и пора всем выходить из засады и отправляться по домам.
Вот что он кричал, а пока он кричал, зашло солнце. «Олли-олли-окс-ин-фри-иииииииииииии», кричал он.
И ответил на этот крик тот человек, который никогда в жизни не играл в прятки. Ответил ему Вейн Гублер, спокойно выйдя из-за подержанных машин.
Он заложил руки за спину и слегка расставил ноги. Он стал так, как в строю становятся по команде «вольно». Принимать такую позу учили не только солдат, но и арестантов: стоя вольно, они всем своим видом выражали внимание, доверие и уважение к начальству и добровольную покорность. Вейн был готов ко всему, даже к смерти.
Ага, вот ты где! сказал Двейн и прищурил глаза с кисло-сладкой усмешкой. Он понятия не имел, кто такой Вейн Гублер. Он обрадовался ему, как типичному черному роботу. Любой другой чернокожий мог бы послужить для этой цели. И Двейн снова завел неопределенный разговор с Создателем вселенной через Вейна Гублера, пользуясь им просто как предлогом для этого разговора, как роботом, как бесчувственным предметом. Многие жители Мидлэнд-Сити любили ставить какую-нибудь совершенно бесполезную штуку из Мексики, с Гавайских островов, словом, из каких-то экзотических стран на свой кофейный столик, или на полочку в гостиной, или в горку с безделушками и такие штуки считались «предлогом для разговора».
Вейн так и стоял «вольно», пока Двейн рассказывал, как он целый год был председателем окружной организации «Американские бойскауты» и как за этот год в бойскауты поступило больше черных юнцов, чем за все предыдущие годы. Двейн рассказал Вейну, как он старался спасти жизнь молодого негра по имени Пейтон Браун: в пятнадцать с половиной лет тот был приговорен к казни на электрическом стуле самый молодой из осужденных в Шепердстауне. Двейн что-то нес про то, как он всегда нанимал чернокожих, которых никто больше брать не желал, и как они вечно опаздывали на работу. Но про некоторых он сказал, что они были очень работящие, очень аккуратные, и, подмигнув Вейну, добавил:
Так уж их запрограммировали!
Потом он заговорил про жену и сына, признал, что белые роботы, по существу, ничем не отличаются от черных роботов, потому что и те и другие запрограммированы.
Потом Двейн замолчал.
Тем временем отец Мэри-Элис Миллер продолжал заучивать французские фразы, лежа в своей машине, в нескольких ярдах от Двейна. И тут Двейн вдруг замахнулся на Вейна. Он хотел дать ему хорошую пощечину, но Вейн здорово умел изворачиваться. Он упал на колени, и рука Двейна свистнула в пустоте, где только что была голова Вейна. Двейн захохотал.
«Африканский ловчила»! сказал он. Так назывался аттракцион на ярмарке, пользовавшийся огромным успехом у публики, когда Двейн был мальчишкой. На будке висел кусок парусины с дыркой, и в эту дырку то и дело на миг высовывался черный человек. А публика платила деньги за то, чтобы попасть в его голову твердым бейсбольным мячом. Кто попадал, тот получал приз.
«Африканский ловчила»! сказал он. Так назывался аттракцион на ярмарке, пользовавшийся огромным успехом у публики, когда Двейн был мальчишкой. На будке висел кусок парусины с дыркой, и в эту дырку то и дело на миг высовывался черный человек. А публика платила деньги за то, чтобы попасть в его голову твердым бейсбольным мячом. Кто попадал, тот получал приз.
Вот Двейн и решил, что Создатель вселенной дал ему поиграть в «Африканского ловчилу». Он стал хитрить и, чтобы не выдать свои жестокие намерения, притворился, что ему скучно. И вдруг неожиданно лягнул Вейна ногой.
Но Вейн опять увернулся, и тут же ему снова пришлось увернуться. Двейн стал нападать, размахивая кулаками, неожиданно целясь то ногой, то рукой. Тут Вейн вскочил в кузов очень странного грузовика: этот кузов был приделан к шасси старого «кадиллака» 1962 года. «Кадиллак» когда-то принадлежал строительной компании «Братья Маритимо».
Вдруг с высоты Вейн увидал через голову Двейна и через обе трассы автострады чуть ли не милю посадочного поля аэропорта имени Вилла Фэйрчайлда. Тут очень важно понять, что Вейн никогда в жизни не видел аэропорта и потому был совершенно не подготовлен к тому, что произошло на поле, когда ночной самолет пошел на посадку.
Ладно, ладно, теперь все! уверял Двейн Вейна. В таких делах он всегда вел себя очень честно. И сейчас он совсем не собирался залезть в грузовик и еще раз напасть на Вейна. Во-первых, он задыхался. Во-вторых, он понял, что Вейн был превосходной машиной-ловчилой. Только превосходная машина-драчун могла его настичь. Ты для меня слишком ловок, сказал Двейн.
И тут Двейн отступил и вместо драки стал читать Вейну проповедь. Он говорил о рабстве и не только о черных рабах, но и о рабах белых. Двейн считал, что все шахтеры, все сборщики на конвейерах рабы, независимо от цвета кожи.
Я всегда думал, что это беда, сказал он. Я и электрический стул считал нашей бедой. Думал война тоже большая беда, и автомобильные катастрофы, и рак. И так далее.
Но теперь-то он решил, что все это вовсе не беда.
Чего мне огорчаться из-за роботов, да будь с ними что будет.
Лицо Вейна Гублера до сих пор ничего не выражало. Но вдруг все его черты озарил восторженный испуг.
Только что на посадочной дорожке аэропорта имени Вилла Фэйрчайлда вспыхнула цепочка огней. Эти огни показались Вейну многомильным сказочно прекрасным ожерельем. Он увидел, как там, по другую сторону автострады, сбывается наяву его мечта.
В мозгу Вейна снова засияла эта знакомая мечта, она вспыхнула цепью электрических огней, сложилась в детские слова в имя этой мечты:
Глава двадцать четвертая
Слушайте: Двейн Гувер так здорово избил несколько людей, что пришлось вызывать специальную карету «скорой помощи» под названием «Марта». «Марта» была крупным трансконтинентальным автобусом завода «Дженерал моторс», из которого были вынуты сиденья. Внутри помещались койки для тридцати шести жертв разных несчастных случаев, да еще кухня, туалет и операционная. В машине был запас пищи и всяких медикаментов, так что она могла независимо просуществовать целую неделю без помощи извне.
Полностью эта карета «скорой помощи» называлась «Санитарный отряд скорой помощи имени Марты Симмонс». Она была названа в честь покойной жены Ньюболта Симмонса, уполномоченного по охране общественной безопасности округа. Умерла Марта от водобоязни ее укусила бешеная летучая мышь, запутавшаяся в длинной, до полу, оконной гардине в гостиной дома Симмонсов. В это утро Марта как раз читала биографию Альберта Швейцера, который считал, что люди должны с любовью относиться к более простым живым существам. Летучая мышь только слегка куснула руку Марты, когда та заворачивала зверька в бумажную салфетку. Марта осторожно отнесла мышь на клумбу из искусственной травы, называемой «Астро-газон», во внутреннем дворике.
Муж Марты на некоторое время сблизился с Двейном, потому что обе их жены умерли такой странной смертью в один и тот же месяц.
Они вместе купили песчаный карьер, но потом Строительная компания братьев Маритимо предложила им двойную цену против того, что они заплатили. Они продали карьер и поделили прибыль, а потом их дружба постепенно как-то выдохлась. Но они по-прежнему посылали друг другу поздравительные открытки к Рождеству.