Коллен снова подумал о пиве и покачал головой. Если он сейчас выпьет, это будет проявлением слабости. Он стянул с себя джинсы и зашел в крошечную ванную, под душ.
И снова напомнил себе, что сегодняшний вечер и Бодин гораздо ближе, чем понедельник и кладбище.
Приблизительно в то же самое время, когда Коллен вышел из-под душа, а Бодин стояла перед зеркалом и поочередно мерила платья, выбирая, что надеть в «Кораль», Эстер, когда-то звавшаяся Элис, прикладывала к разбитому лицу тряпочку, смоченную холодной водой.
Она уже поплакала немножко, зная, что потом поплачет еще; холод облегчал пульсирующую боль.
Сэр был такой сердитый. Она слышала, как он кричал, а кто-то кричал в ответ, и потом он ворвался к ней. Она еще не закончила уборку, и это разозлило его еще сильнее. Он давно не бил ее, но тут ударил, схватил за волосы, поднял на ноги, ударил по лицу, потом в живот, воспользовался своим супружеским правом грубо, жестоко, больнее обычного.
Кто-то разозлил его до бешенства она отчасти понимала это, но по давно укоренившейся привычке корила себя.
Она не закончила уборку. Хотя ее внутренние часы и лучи солнца, проникавшие в крошечное окошко, говорили ей, что до его обычного визита к ней оставалось еще несколько часов. Ее дом должен содержаться в порядке. Дом, который он подарил ей.
Она заслужила наказание.
И вот он ушел. Она слышала, как отъехал его пикап, как слышала до этого, что кто-то тот, кто кричал на Сэра, уехал за пару минут до того, как он ворвался к ней.
Глаза его были темными и злыми, лицо побагровело от ярости, а руки не знали пощады.
А ведь это был ее день недели, когда она сидела часок на улице, просто дыша воздухом и ничего не делая. Ей было позволено сидеть и любоваться закатом.
Она грустно посмотрела на дверь, которую он захлопнул, уходя, а перед этим обругал ее ленивой шлюхой. Хотя у нее болело лицо, живот и то место, куда он так грубо но она закончила уборку, используя уже остывшую воду, которая растеклась по полу.
Он опрокинул ведро. Или она. Вероятно, она, ведь она такая неуклюжая, ленивая и неблагодарная.
Она сказала себе, что сейчас приготовит чай и станет читать Библию, каяться в своих грехах, но на глаза опять навернулись слезы, когда она смотрела на дверь.
Как эгоистично с ее стороны мечтать об этом часе на свежем воздухе, когда она сидит на скамейке и смотрит, как наполняется красками небо, а иногда даже видит над головой первые звезды. Эгоистично, потому что она не заслуживала этого.
Но она все-таки зашаркала к двери, погладила ее пальцами, прижалась к ней горевшей щекой. Она могла бы даже услышать чириканье птиц, если бы прислушалась. Но вот шорохи воздуха в ветвях слышны только там, по ту сторону двери.
Воздух он остудит ее больную щеку и успокоит сердце
Эстер случайно нажала на дверную ручку, и она подалась.
Потрясенная, она в ужасе отпрянула от двери. Ручка никогда не подавалась. Даже когда Эстер начищала ее до блеска.
Она нерешительно снова потрогала ручку, потом слегка нажала на нее. Ручка опять подалась, послышался щелчок, как всегда, когда Сэр открывал дверь.
Учащенно дыша от волнения, Эстер осторожно потянула дверь на себя.
Дверь открылась.
На какой-то страшный миг Эстер показалось, что за дверью стоял Сэр и уже занес кулаки, чтобы наказать ее за такую вольность. Она даже отшатнулась и вскинула руки, закрывая лицо.
Но удара не последовало. Когда она снова опустила руки и посмотрела на улицу, там никого не было, даже Сэра.
Воздух ласкал ее кожу, манил из дома.
Она вздрогнула, когда за ее спиной захлопнулась дверь. Она открыла ее и вбежала в дом. С бешено стучавшим сердцем упала на колени, бормоча молитвы.
Но воздух был таким сладким, и ей так хотелось подышать им еще хоть чуточку. Она подползла на коленях к порожку и снова открыла дверь.
Но воздух был таким сладким, и ей так хотелось подышать им еще хоть чуточку. Она подползла на коленях к порожку и снова открыла дверь.
Затем Эстер медленно поднялась на ноги. Может, Сэр специально оставил ее незапертой? В награду? Или он испытывал ее?
Она посмотрела на снег, покрывший землю. Вот придет весна, можно будет работать в саду. Неподалеку спала под кривым навесом собака.
Эстер сделала два шага, остановилась, подождала.
Несколько тощих кур что-то клевали в курятнике, старая корова жевала жвачку. Лошадь с провисшей спиной дремала стоя.
Больше никаких живых существ. Но Эстер слышала птиц, шум воздуха в кронах деревьев и сделала еще шаг по плохо расчищенной дорожке, которая вела от ее домика к дому Сэра.
Она шла и шла, словно опьянев, забыв про боль от побоев, и просто радовалась, что идет свободно, без веревки, и может направиться в любую сторону.
Наклонившись, она зачерпнула пригоршню снега и приложила его к лицу. Ой, как хорошо!
Она взяла еще горсть и лизнула снег. Звук, вырвавшийся из ее груди, был незнакомым, и она даже не поняла, что сама издала его. Не поняла, что засмеялась.
Но ее смех услышал пес, проснулся и с яростным лаем бросился к ней. Она напугалась и побежала прочь, хромая. Она бежала и бежала, пока ее легкие не запылали огнем, а ужасный лай больше не был слышен. Обессилев, она споткнулась и рухнула в снег.
Эстер перекатилась на спину, хватая ртом воздух, а потом просто тихо лежала, глядя с восторгом на небо, видневшееся сквозь верхушки деревьев, и на причудливые облака.
Что-то давало о себе знать, пульсировало в глубине ее сознания, какое-то глубинное воспоминание, заставившее ее пошевелить руками, ногами и снова рассмеяться.
Потом она поползла, подняла голову и увидела на снегу ангела. Он указывал рукой на запад. Да, на запад, туда, где садилось солнце.
Сэр наверняка хотел бы, чтобы она послушалась ангела.
Она захромала на запад в своем длинном платье из хлопка и домашних тапках.
Тем временем небо загорелось красным огнем, замерцало золотом, по нему поплыли лиловые перья облаков. Охваченная восторгом, она шла и шла. Шорох льдинок, падавших с веток, казался ей музыкой. Ангельской музыкой, указывавшей дорогу. Она дошла до места, где маленькие камешки гравий, подсказала ей память, виднелись из-под снега.
Она не заметила, как гравий сменился грунтовой дорогой, как она миновала развилку. Она увидела птицу и, завороженная, пошла за ней.
Птицы летали, ангелы летали.
Воздух стал холодным, очень холодным, когда зашло солнце. Но теперь над головой светила луна, и Эстер шаркала и шаркала по дороге, улыбаясь ночному светилу.
Олени, маленькое стадо, выскочили перед ней, перебегая дорогу. Она замерла, а ее сердце застучало от страха, когда сверкнули их глаза желтые в темноте.
Дьяволы? Глаза дьяволов горят желтым огнем.
Тут она вдруг поняла, что не знает, куда попала, не знает, в какой стороне ее дом.
Ей надо было вернуться, вернуться и закрыть дверь, которую ей запрещалось открывать.
Сэр так рассердится на нее. Рассердится и отхлещет ремнем, как всегда делал, чтобы научить ее слушаться.
В полной панике она уже чувствовала на спине удары ремня Эстер побежала назад. Она бежала, подволакивая ногу. Поскользнулась и упала на гравий, ободрав до крови коленки и ладони, затем снова встала.
Она должна вернуться домой и покаяться, покаяться в своем большом грехе.
Слезы лились по ее щекам, дыхание судорожно вырывалось из легких. Она остановилась, обессилев, и подождала, когда перестанет кружиться голова.
И она вновь бежала, шла, опять бежала, хромая, рыдая от отчаяния, и в очередной раз упала. Ее колени почувствовали гладкую поверхность, уже не гравий. Дорога. Она вспомнила про дорогу. Они ехали по дороге. Дорога приведет ее домой.
В груди затрепетала надежда, и Эстер захромала по дороге. Из ее разбитых коленок по ногам текла кровь. Дорога приведет ее домой. Она приготовит чай, будет читать Библию и ждать, когда Сэр вернется домой.
Она не скажет ему, что он забыл запереть дверь. Это не будет грехом, если она не скажет ему. Она рассудила, что, наоборот, проявит неуважение, если сообщит ему об этом. Получится, что это он совершил ошибку.
Она приготовит чай, согреется и забудет и ангела в снегу, и птиц, и небо. Ее дом, который подарил ей Сэр, только он ей нужен в жизни.
Эстер шла и шла, но так и не могла его найти. Шла и шла, пока не подогнулись ноги и снова не закружилась голова. Ей надо было отдохнуть, одну минутку отдохнуть. Вот она отдохнет и тогда отыщет дорогу домой.
Эстер шла и шла, но так и не могла его найти. Шла и шла, пока не подогнулись ноги и снова не закружилась голова. Ей надо было отдохнуть, одну минутку отдохнуть. Вот она отдохнет и тогда отыщет дорогу домой.
А луна кружилась и кружилась над ней, спускаясь вниз по спирали, пока вдруг не упала, оставив Эстер в темноте.
Часть третья
Закат
Порой закаты танцуют, прощаясь,
Взмахивают легким шарфом облачков.
Струи лиловых лент в их волосах
Тянутся над розовым горизонтом.
И к тебе прилетают, шурша крыльями,
Тихие сны.
Карл СэндбергГлава пятнадцатая
В «Корале», танцевальном баре, разместившемся в просторном амбаре, все было просто. Музыка в субботу вечером, а изредка и по пятницам, с ноября по первое мая. С мая по ноябрь по средам добавлялся «Открытый микрофон».
В остальное время старший бармен ставил записи для тех, кто грел задом барный табурет или жевал за столиком начо или бургер.
Музыка от кантри до вестерна преобладала, иногда звучал кроссовер. Рок здесь не был королем, хотя иногда его терпели в маленьких дозах.
Коллен вырос под ритмы кантри и вестерна, слушая истории, которые рассказывались в песнях. Но его музыкальные предпочтения существенно расширились во время путешествий.
Независимо от этого в тот вечер он не очень слушал, как музыканты играли диско, поскольку его больше интересовали ноги Бодин.
Они были безупречно красивыми, как он и ожидал.
Она надела платье с большим вырезом на груди; оно приятно облегало талию и расширялось книзу, не закрывая красивые коленки.
Коллен всегда ценил красивые женские колени, хотя не мог сказать почему.
Он не сразу определил цвет платья, но ему понравился веселый голубой с маленькими розовыми и зелеными разводами поверху. И ее ботинки, сочетавшиеся по цвету с зелеными разводами.
Волосы Бодин распустила, и они падали на плечи, длинные и прямые.
Он не жалел, что они приехали сюда первыми. Они могли чокнуться пивом до появления остальных, а у него было время для легкого флирта.