Могли бы. Но у меня тоже есть интересное предложение. Приходи вечером ко мне домой. Я приготовлю тебе ужин.
Ты умеешь готовить?
Я люблю готовить. Мне хочется приготовить что-нибудь для тебя. Хочется, чтобы ты пришел ко мне. Хочется, чтобы ты лег на мою кровать.
Он улыбнулся так, словно уже делал все это. Медленно. Он всегда сначала представлял себе что-либо.
Я бы не отказался от всего этого.
Я приготовлю что-нибудь такое, что мы сможем съесть в любое время. А ты приходи, когда сможешь.
Никогда еще не встречал такую, как ты.
Могу сказать тебе то же самое, так что мы квиты. Она осмотрелась по сторонам и улыбнулась. Я уже еду на лошади. Еду и даже не замечаю этого.
Так бывает, когда тебе удобно сидеть в седле. Ты в хорошей форме.
Никогда еще не встречал такую, как ты.
Могу сказать тебе то же самое, так что мы квиты. Она осмотрелась по сторонам и улыбнулась. Я уже еду на лошади. Еду и даже не замечаю этого.
Так бывает, когда тебе удобно сидеть в седле. Ты в хорошей форме.
Она искоса взглянула на него:
Правда?
Во многих отношениях. Хочешь, попробуем перейти на рысь?
Ладно. Она посмотрела на небо, на горы; в воздухе уже пахло весной. Мне понравилось ездить на улице. Ладно, ковбой, показывай, что мне делать.
Глава двадцатая
Элис вся дрожала, когда ехала на ранчо из больницы где кровать в палате движется вверх и вниз, где дают красное желе, а дверь открывается и закрывается, а замка нет.
В ее памяти всплывали смутные воспоминания о доме, где много-много окон, а не одно маленькое. О собаке, которая не рычит и не кусается, о комнате с ярко-розовыми стенами и белыми занавесками.
В ее ушах звучали забытые голоса, они звали ее Элис, бродячая кошечка! Хватит морду кривить! Ешь горох, тебе говорю. Мороженое ей подавай!
Запах лошадей и пирогов. Ванна с горячей водой и пышной пеной.
Все это пугало ее, заставляя сердце биться слишком сильно и быстро, хотя мать и держала ее за руку.
Более того, все происходило слишком быстро. Все. Автомобиль, за рулем которого сидела ее сестра, мчался по дороге, а ее бабушка («Бабушка, какие красивые красные волосы. Я тоже хочу красные волосы», звучал в ее голове голос маленькой девочки, и затем слышался смех.)
Бабушка с рыжими волосами сидела впереди, а Элис на заднем сиденье с матерью. Она крепко держала мать за руку, потому что машина ехала очень быстро, а мир вокруг продолжал меняться.
Она скучала по своему тихому дому, тихому, спокойному дому. Может, сейчас это был просто сон, один из снов, которые она держала в секрете от Сэра?
Сэр. Он тоже будет в том доме? Он ждет ее там, чтобы снова забрать в тот спокойный дом?
Запоры, запоры на двери, крошечное окно. Грубые руки бьют ее, ремень хлещет ее
Она опустила голову и вздрогнула.
Мы скоро приедем, доченька, сказала мать.
Женщина-доктор говорила, что это нормально, когда ты нервничаешь или даже боишься. Что Элис очень давно не ездила на машине, и все покажется ей новым и изменившимся. А если она слишком разнервничается и испугается, то может закрыть глаза и думать о чем-нибудь приятном и радостном.
Что же было приятного в ее жизни? О чем она могла думать? Да, она радовалась, когда сидела на улице и смотрела на закат. Поэтому она закрыла глаза и представила вечернее небо на закате.
Но когда дорога перестала быть гладкой и машина запрыгала по неровностям, Элис открыла глаза и испуганно вскрикнула.
Все в порядке. Просто мы уже едем по дороге, которая ведет на ранчо, успокоила ее мать.
Она не хотела смотреть по сторонам, не хотела ничего видеть, но не удержалась. Она увидела поля и деревья, снег, таявший под солнцем. Коров не с торчащими ребрами, а скот вспомнила она слово. Больших, здоровых животных, которые щипали появившуюся на проталинах траву.
Через минуту дорога повернет направо. Неужели все это сон?
Когда она поняла, что угадала, ее дыхание участилось. Она мысленно увидела красивую, молодую девчонку ох, такую красивую! с ярко-красными прядями, как она ехала в пикапе и подпевала радио.
«Я вижу, как ты мчишься мимо будто реактивный «Фантом».
Она услышала голос. Он звучал не только у нее в голове. Это поразило ее, она вздрогнула, и мать крепче сжала ее руку.
Сестра посмотрела на нее в зеркало заднего вида и пропела дальше:
«Твоя рука обнимает маленькую брюнетку».
Из горла Элис вырвался смех, тихий, странный и хриплый. Поля, небо боже, какое огромное! Горы, выглядевшие не так, как близ ее маленького домика, почти перестали ее пугать, и она пропела следующую строчку. А сестра пропела еще одну.
И они запели вместе, хором.
Мать рядом с ней издала какой-то тихий звук. Элис повернулась к ней и увидела, что она плачет.
Элис снова задрожала:
Я плохо сделала. Я плохая. Я плохая.
Нет, нет, нет. Мать поцеловала руку Элис, чмокнула ее в щеку. Это слезы счастья. Я всегда любила слушать, как мои девочки пели вместе. У моих дочек такие красивые голоса.
Я не девочка. Я женщина
Элис, ты всегда будешь моей девочкой. Как и Рин.
Дорога поднялась в гору, и Элис увидела дом. Она слабо вскрикнула, потому что ее сознание металось между воспоминаниями о том, что было четверть столетия назад, и увиденным только что.
Дом немного изменился, сказала мать. Мы добавили несколько комнат, две выходят на ту сторону. Теперь у него другой цвет, продолжила она, когда сестра остановила машину. Появилась новая мебель. Больше всего переменилась кухня, я бы сказала. Но в ней те же стены и потолок. Говоря это, мать обняла ее и погладила по спине, прогоняя мурашки. За домом по-прежнему амбар, конюшни, загон. Мы держим кур, а недавно завели и свиней.
К машине подбежали собаки, и Элис съежилась.
Собаки! Они рычат, кусаются.
Только не эти. Наши собаки не кусаются. Это Честер и Клайд.
Вон, видишь? Виляют хвостами. К ужасу Элис, бабушка вышла из кабины. Собаки кружили вокруг нее, но не рычали и не кусались. Они припадали к земле и виляли всем телом, а бабушка их гладила.
Виляют хвостом, повторила Элис.
А ты хочешь их погладить? спросила мать. Элис лишь молча втянула голову в плечи. Ну и не надо. Но они не укусят тебя и не будут рычать.
Мать распахнула дверцу и ступила на землю. Горло Элис сдавила паника, но мать протянула ей руку:
Пойдем, Элис. Я рядом.
Взяв мать за руку, она подвинулась на сиденье. Снова съежилась, когда одна из собак сунула нос и обнюхала ее.
Сидеть, Честер, приказала сестра. И тут, вызвав удивление Элис и пробудив какое-то еще забытое ощущению, в котором она не узнала восторг, пес шлепнулся на попку. Ей показалось, будто у него смеялись глаза. В них не было злости. В них было счастье. У него были счастливые глаза.
Она еще немного подвинулась на сиденье, и пес завилял попой, но остался сидеть.
Она поставила ногу на землю. На ноге была розовая кроссовка с белыми шнурками. С минуту она завороженно смотрела на нее и пошевелила ногой, убеждая себя, что это не сон.
Она поставила на землю другую ногу в розовой кроссовке, вздохнула и выпрямилась.
Мир так и норовил закружиться вокруг нее, но мать держала ее за руку.
Доверившись матери, она с трудом передвигала ноги.
На ней была джинсовая юбка она не смогла надеть ни брюки, ни джинсы, купленные для нее. Но юбка закрывала ей ноги, как того требовала скромность. И белую блузку можно было застегнуть доверху, до шеи. Пальто было теплое, не то что старая шаль, которую она носила дома. Вся новая одежда была мягкая и приятно пахла. И все-таки Элис дрожала, поднимаясь по ступенькам.
Она посмотрела на пару кресел-качалок и тряхнула головой.
Мы покрасили их в прошлом году, сказала ей сестра. Я люблю голубой цвет. Как летнее небо.
Элис посмотрела на открытую дверь и попятилась.
Бабушка обняла ее за талию.
Я знаю, тебе страшно, Элис. Но мы все с тобой. Все мы.
Два пирожка после работы, пробормотала Элис.
Правильно, милая. Я всегда давала моим девочкам по два пирожка, когда они делали что-то полезное по хозяйству. Но сегодня никакой работы, добавила бабушка. А пирожки есть будем. Как насчет чая с пирожками?
Сэр в доме?
Нет. Теперь в голосе бабушки слышался гнев. Его ноги никогда не будет в этом доме.
Ма
Помолчи, Кора. Бабушка повернулась к Элис. Это твой дом, а мы твоя семья. Мы стоим тут, три поколения женщин, которые могут одолеть все невзгоды. Ты сильная, Элис, и мы будем тебя поддерживать, пока ты не вспомнишь, какая ты сильная. А теперь пойдем в дом.
Ты тоже останешься со мной? Ты останешься в доме, как и мама?
Конечно, останусь.
Элис подумала, что из незапертой двери можно будет, если что, легко выйти, и вошла в дом.
Там были цветы в вазе и столы, там были стулья, и диваны, и картины. Огонь не в костре, не в печке. В камине. Пламя мерцало в камине.
Окна.
Завороженная, она переходила от окна к окну и любовалась. Все было такое большое, просторное, опрятное. Внутри дом уже не казался пугающим. Внутри он казался безопасным.
Ты хочешь взглянуть на остальные комнаты? спросила сестра.
Неужели там много комнат? Такие большие, такие далекие, такие близкие.
Ах да
На комнату с розовыми стенами и белыми занавесками.
Твою комнату? Она наверху. Сестра направилась к лестнице так много ступенек, так много пространства. Бабушка вспомнила, как ты мечтала о розовых стенах, вот я и попросила мальчиков покрасить их. Мы старались, чтобы они выглядели так, как когда-то. Пойдем наверх, посмотрим, что ты скажешь.
Только сними сначала пальто, попросила мать.
Элис втянула голову в плечи.
Можно я оставлю его?
Только сними сначала пальто, попросила мать.
Элис втянула голову в плечи.
Можно я оставлю его?
Конечно, можно, доченька. Кора ласково сняла с Элис пальто. Оно твое, только в доме оно тебе не нужно. У нас тут тепло и хорошо, правда?
В моем доме холодно. Я греюсь чаем.
Скоро мы тоже выпьем чаю. Кора повела Элис к лестнице. Я помню тот первый раз, когда попала в этот дом. Мне было шестнадцать, и твой папа ухаживал за мной. До этого я никогда не видела такой величественной лестницы. Она идет наверх, потом расходится в обе стороны. Ее сделал ваш прадед. Легенда гласит, что он решил построить самый роскошный дом в Монтане, чтобы убедить вашу прабабку выйти за него и жить в этом доме.
Сэр построил мне дом. Мужчина он кормилец.
Кора промолчала, отвела Элис через просторный холл в комнату с розовыми стенами и белыми занавесками.