То, что теперь обычно называют Утрехтским договором, на самом деле представляло собой целый ряд соглашений, в которых после европейской смуты, продолжавшейся одиннадцать лет, Франция и Испания пытались снова урегулировать свои отношения с соседями. Договор признавал Филиппа V королем Испании, но взамен Филипп был обязан отказаться от всех прав на французский престол для себя и своих потомков. Франция сохранила, более или менее, свои существующие европейские границы, но за Атлантическим океаном потеряла Ньюфаундленд и Новую Шотландию. Император Карл воевал до 1714 г., и окончательный мир подписали без него. В основном в его интересах последние двенадцать лет шла большая война, а дистанцируясь от миротворцев, он нанес своей империи серьезный ущерб. Во время долгих переговоров в Утрехте интересы империи не игнорировали полностью, но, поскольку они существенно противоречили интересам Франции, бурбонской Испании и Республики Соединенных провинций, а Англии по большому счету было все равно, их, естественно, отодвигали на второй план. Например, Карла вынудили отказаться от Испании. Тем не менее, когда переговорщики разъехались по домам, под управлением Карла осталась не только его империя, но и католические Соединенные провинции, Милан, Неаполь и Сардиния. Едва ли у него были основания жаловаться, однако, применив некоторые дипломатические усилия, он, наверное, смог бы добиться и большего.
Что же касается испанского трона, то он, конечно, являлся самым главным вопросом, изначальным casus belli[100], причиной гибели сотен тысяч людей на двух континентах. Разумеется, Филипп V сохранил Испанию за собой, император Карл оставил ему страну. Правда, Королевство Испания заметно подсократили, но Филипп наверняка не сожалел о потере Соединенных провинций, которые долгое время камнем висели на шее Испании. В любом случае он получил компенсацию. Он сохранил испанские владения в Америке, а с ними и все богатства, которые те давали, а его право на корону больше никто не оспаривал с того момента и последующие тридцать лет.
Людовик XIV, который в последние годы правления явно страдал диабетом, умер от гангрены в Версале 1 сентября 1715 г., за четыре дня до своего семьдесят седьмого дня рождения[101]. Наступил конец целой эпохи: во Франции совсем немногие могли помнить правление его отца. В культуре это был Золотой век: век великих французских драматургов Корнеля, Расина, Мольера, философов, таких как Паскаль, и моралистов Ларошфуко и Лабрюйера, писателей Сен-Симона и мадам де Севинье; художников, вспомните Пуссена или Клода, архитекторов уровня Мансара и создателей выдающихся садов Ленотра, например. Однако у этой медали была и обратная сторона: даже младший современник Людовика герцог де Сен-Симон писал, что, когда король-солнце умер, «страдающие от разорения и упадка провинции трепетали от радости. Разоренный, притесняемый, несчастный народ, скандально ликуя, возносил благодарности Господу за освобождение, о котором все страстно мечтали». Распространилась популярная молитва: «Отче наш в Версале, уж не святится имя твое, прекратилось царствие твое, и нет воли твоей ни на земле, ни на небесах. Дай нам хлеб, которого нет» К 1751 г., когда Вольтер написал «Век Людовика XIV» (Le Siècle de Louis XIV), уже немногие историки поминали добрым словом короля-солнце. Даже сам Версаль признавался ужасной ошибкой: вырождение дворянства вследствие переезда ко двору и ослабление его до полного бессилия нанесло смертельный удар органам управления в провинциях. Более того, неискоренимая расточительность Людовика дважды (в 1690 г., а потом в 1709-м) довела Францию до такого состояния, что ему самому приходилось наблюдать, как его золото, серебро и даже трон расплавляли в слитки.
Однако культура в конечном счете, должно быть, важнее экономики, а французское наследие эпохи Людовика XIV принадлежит к самым блистательным достижениям всего мира во все времена. Конечно, никакую культуру нельзя отнести на счет одного человека или приписать единственной причине, однако тот факт, что две высочайшие точки культурного расцвета во Франции по сей день совпадают с периодами правления двух самых великолепных французских королей, Франциска I и Людовика XIV, неизбежно наталкивает на мысль о существовании определенной закономерности блеск великих монархов может каким-то образом обогащать и стимулировать гений их подданных. Людовика, обязанного своей славой исключительно собственному положению, нельзя, наверное считать великим человеком, но нет сомнений, что сила характера, энергичность и непоколебимая уверенность в себе сделали его великим королем. Он поднял свою страну на такой уровень, какого она не достигала ни при каком другом монархе. Никогда в истории Европа не видела подобного величия и великолепия, да вряд ли увидит и в будущем.
12. Письмена на стене. 17151789
Представьте себе пригоршню промасленных шариков из слоновой кости, которые вы пытаетесь удержать в руке.
Граф дАртуа (впоследствии король Франции Карл X) о своем брате Людовике XVIНемногим монархам удается передать престол правнуку, но именно такова была судьба Людовика XIV. Его сын Людовик, Grand Dauphin, скоропостижно скончался в 1711 г., сделав своего старшего сына Людовика, герцога Бургундского, новым дофином. Однако в следующем году и герцог, и герцогиня умерли от оспы с разницей в неделю, а вскоре после родителей и их старший сын. Младший брат герцога Бургундского герцог Беррийский погиб после падения с лошади. Таким образом, младший сын Людовика, Grand Dauphin, в возрасте двух лет перенесший оспу, всего через три года стал королем Людовиком XV.
И опять случилось регентство. Филипп Орлеанский приходился Людовику XIV племянником (он был сыном Monsieur) и зятем, женившись на младшей узаконенной дочери Людовика Франсуазе. (Он никогда не любил ее, а впоследствии дал ей прозвище Madame Lucifer, несмотря на тот факт, что она выносила ему восемь детей.) Он был очень умным человеком сорока одного года. Образцом для него служил Генрих IV, хотя Филипп превзошел своего кумира в количестве любовниц, которое существенно перевалило за сотню. Он радикально сократил расходы двора и временно отказался от Версаля: юного короля поместил в Тюильри, а сам управлял из Пале-Рояля. Филипп, презирая цензуру, приказал переиздать все книги, запрещенные во время правления своего дяди, сам играл в пьесах Мольера и Расина, сочинил оперу, был одаренным живописцем и гравером. Снова изменив политику дяди на прямо противоположную, он заключил союз с Британией, Австрией и Нидерландами, провел успешную войну с Испанией, а на дипломатическом поле завел отношения с Россией, которые привели к государственному визиту во Францию русского царя Петра Великого. Одним словом, он достойно служил своей стране и оставил ее в заметно улучшенном состоянии, когда 15 февраля 1723 г. молодой Людовик формально достиг совершеннолетия и регентство закончилось. В конце того же года Филипп Орлеанский скончался, и король, по совету своего наставника, будущего кардинала Флёри, весьма неблагоразумно передал государственное управление в руки безнадежно некомпетентного кузена герцога Бурбонского.
Одной из первых трудных задач, с которыми пришлось столкнуться Бурбону, стал выбор королевы. Еще двумя годами ранее было решено, что французский король женится на испанской инфанте Марианне Виктории. Ее тут же должным образом отправили в Париж. Единственная проблема заключалась в том, что ей было всего три года. Прежде чем девочка вступит в детородный возраст, пройдет больше десяти лет, а кто знает, будет ли Людовик, недавно перенесший серьезную болезнь, к тому времени еще жив? Понятно, что он должен как можно скорее произвести на свет наследника мужского пола, и терять время было недопустимо. В марте 1725 г. инфанта поехала обратно в Мадрид, а герцогу Бурбонскому потребовалось снова включиться в поиски.
Недостатка в подходящих принцессах не наблюдалось (составленный Бурбоном список претенденток насчитывал девяносто девять фамилий), однако на окончательное решение, похоже, в основном повлияла его любовница маркиза де При. Она склонила Бурбона выбрать одну из самых бедных (и, как уверяют, уродливых) кандидаток Марию Лещинскую, дочь бывшего короля Польши. Главной причиной для выбора маркизы, судя по всему, послужила уверенность, что она сможет полностью контролировать молодую королеву, которая будет всем ей обязана[102], но у этого выбора существовали и другие преимущества: в свои двадцать два года Мария, в отличие от инфанты, могла немедленно обеспечить «непрерывную» череду рождений королевских отпрысков[103], к тому же полячка была целомудренной, доброй и благочестивой католичкой. Она впервые увидела своего мужа накануне венчания, которое состоялось 5 сентября 1725 г. в Фонтенбло. Вопреки ее внешности, оба, как говорят, полюбили друг друга с первого взгляда, и Людовик, похоже, сохранял верность жене первые восемь лет их супружества, только потом начав увлекаться другими женщинами. У Марии возникли трудности с завоеванием авторитета при дворе (придворные не обращали на нее внимания, поскольку она не принесла приданого и была, по их мнению, низкого происхождения), и в результате она стала приверженцем этикета и церемониала. Мария добросовестно исполняла свои королевские обязанности и сохраняла дружеские отношения с королем, появляясь с ним рядом, когда того требовали обстоятельства.
Король в момент их женитьбы был совершенно невыразительным: достаточно приятной наружности со слегка девичьим лицом, но вялый, равнодушный и склонный к унынию. Людовика XIV закалила Фронда, Людовик XV не знал ничего, кроме низкопоклонства и лести. Его бывший воспитатель, а теперь фактически первый министр, кардинал Флёри (Жюль Мишле описывал его как «миролюбивое ничтожество») совсем не повлиял на него. Однако, будучи безнадежным наставником, в роли министра он проявил себя лучше, чем можно было ожидать. Как и его современник в Англии сэр Роберт Уолпол, Флёри не вдохновлялся великими идеями, не жаждал славы; если бы эти двое шли своим путем, Европа, наверное, жила бы в прочном мире.
Людовик, однако, испытывал несколько иные чувства. После смерти короля Польши (и курфюрста Саксонии) Августа II Сильного в 1733 г. он поспешил вмешаться в борьбу за польское наследство на стороне своего тестя Станислава Лещинского, которого Август сверг с престола примерно четверть века тому назад. Успех Франции в этой войне был весьма умеренным. Станислав тайно возвратился в Польшу, и подавляющим большинством голосов сейм избрал его королем. Однако Россия и Австрия не желали франко-польского союза. Еще до церемонии коронации их силы вторглись в страну, снова сместили Станислава и возвели на престол Августа III, сына Августа II. Станислав бежал в Данциг, где ожидал помощи французов. Когда поддержка подошла, она оказалась абсолютно бесполезной, но он продолжал отчаянно сражаться, пока не попал в плен к русским. В конце концов Венский мирный договор 1738 г. позволил Станиславу пожизненно сохранять королевский титул и стать герцогом Лотарингии[104] с условием, что после его смерти эта провинция вернется в состав Франции.