Куда ты идёшь? спросила Рэйчел.
Прости?
Мне нужно знать, куда ты идёшь. «Правила здоровья и безопасности». Я объясняла раньше.
Да. Да, конечно.
Рэйчел всё ещё была на кухне, стояла, потому что сесть было негде, с куском тоста в руке. Грэйс положила свою карту на пластмассовую скамью.
Я думала начать недалеко от коттеджа. Просто пройдусь вдоль ручья, присмотрюсь, поищу экскременты, погляжу, какой здесь берег. К двум должна вернуться.
Хорошо.
Грэйс увидела, что она успокоила Рэйчел, которая до этого странно на неё поглядывала. Надо быть осторожнее. Внезапно ей пришло в голову, что Рэйчел сама похожа на выдру крупные передние зубы, каштановые волосы, которые поседеют до того, как она успеет состариться, пушок над губой.
Ты возьмёшь сэндвичи? спросила Рэйчел. Есть сыр, и хлеб ещё нормальный.
Нет. Затем, понимая, что требуется объяснение: Я поем, когда вернусь. На самом деле еда её никогда особенно не интересовала, что было достаточно странно с учётом профессии её отца.
Выйдя из дверей кухни на улицу, она обошла дом, мимо сарая для трактора к саду. Там была лужайка, на которой студенты, видимо, играли в крикет летом, но трава ещё не была подстрижена. Лужайку окружали кустарники. Граница сада была обозначена сложенной без раствора каменной стеной. Ворот, выходящих на склон, не было, но проход ограждали каменные глыбы по обе стороны стены и деревянный столб рядом с ней. Там находилась тропа, предположительно вытоптанная студентами и овцами, которая вела через папоротник к ручью. В некоторых местах Скёрл был широким, словно река, и казался Грэйс неплохим местом для выдр. Ей казалось, что она их чует.
Она пересекла ручей по группке плоских скал, уходивших под воду. Вода была очень прозрачной. Яркий солнечный свет, отразившись от поверхности, ослепил её, и она почти потеряла равновесие. Берег с другой стороны обрывался и образовывал илистый пляж. Она вскарабкалась на берег и отправилась к старому свинцовому руднику.
Она медленно шла вдоль берега, ища место для остановки и экскременты, помёт, который очень выделялся, потому что сильно пах рыбой. В университете именно благодаря исчерпывающему исследованию экскрементов выдры Грэйс получила степень бакалавра с отличием. Благодаря этому и её увлечённости. Её никогда сильно не отвлекало общение или мужчины. Во время собеседования на эту работу Питер Кемп сказал:
Знаете, здесь, в горах, заняться особо нечем. Особенно вечерами. Вам не будет скучно?
О нет, сказала она вполне искренне, не сообщив ему, конечно, что у неё были свои причины желать участия в этом проекте.
Она прошла вдоль ручья от земель фермы Блэклоу до усадьбы и старого свинцового рудника. Там ручей шёл по каменным тоннелям. Она предположила, что когда-то он был частью процесса добычи. Возможно, мыл руду или приводил в движение колесо. Граница между Холм-Парком и фермой не была отмечена на карте, но Грэйс добавила её карандашом и знала, что скорее всего угадала, поскольку, миновав рудник и место, где ручей вновь выходил наружу, она нашла мёртвую ласку, которую бросили в воду. Её рыжеватый мех был нетронут, но тельце уже окостенело. Рядом она обнаружила ловушку в тоннеле, которая убила животное. Ловушку на пружине поместили в старый кусок трубы в водостоке и прикрыли камнями. Она не нашла рядом других трупов, но возле ловушки чувствовался запах гниющей плоти. Должно быть, это была земля Холм-Парка, потому что только лесник мог так постараться. Грэйс пришло в голову заблокировать вход в ловушку, но это была глупая идея. На этом этапе ей не хотелось привлекать к себе внимание.
Знаете, здесь, в горах, заняться особо нечем. Особенно вечерами. Вам не будет скучно?
О нет, сказала она вполне искренне, не сообщив ему, конечно, что у неё были свои причины желать участия в этом проекте.
Она прошла вдоль ручья от земель фермы Блэклоу до усадьбы и старого свинцового рудника. Там ручей шёл по каменным тоннелям. Она предположила, что когда-то он был частью процесса добычи. Возможно, мыл руду или приводил в движение колесо. Граница между Холм-Парком и фермой не была отмечена на карте, но Грэйс добавила её карандашом и знала, что скорее всего угадала, поскольку, миновав рудник и место, где ручей вновь выходил наружу, она нашла мёртвую ласку, которую бросили в воду. Её рыжеватый мех был нетронут, но тельце уже окостенело. Рядом она обнаружила ловушку в тоннеле, которая убила животное. Ловушку на пружине поместили в старый кусок трубы в водостоке и прикрыли камнями. Она не нашла рядом других трупов, но возле ловушки чувствовался запах гниющей плоти. Должно быть, это была земля Холм-Парка, потому что только лесник мог так постараться. Грэйс пришло в голову заблокировать вход в ловушку, но это была глупая идея. На этом этапе ей не хотелось привлекать к себе внимание.
Грэйс расстроилась, когда обнаружила ласку, хотя и не совсем могла понять почему. Возможно, из-за того, что не было внешних повреждений. Она постаралась выкинуть это из головы и продолжила путь, но почти сразу же услышала шаги на некотором расстоянии от неё, плеск воды. Она обернулась, но на холме никого не было. Здесь негде было прятаться, кроме выемок старого рудника, и кто захочет там скрываться? Так что она поняла, что ей снова чудится.
Она пошла дальше и начала считать впрочем, не следы выдр на берегу. Сейчас она считала приёмных родителей, которые о ней заботились, хотя уже знала цифру. Она называла их по очереди. Недавно перечислять их имена стало навязчивой идеей. Она знала, что такая озабоченность прошлым нездорова, и, скорее всего, не обнаружь она ласку, солнечный свет и запах торфа не дали бы вернуться старым воспоминаниям.
Впрочем, возможно, это не так. История Рэйчел о том, как она нашла тело Беллы, белеющее в свете фонарика, перемешала в её сознании прошлое и настоящее. С этого и началась путаница. Словно ребёнок потряс пазл в коробке. Картинка сломалась. Мать Грэйс совершила самоубийство, повесилась.
Было шесть приёмных семей. В отделе социальной службы она установила своеобразный рекорд среди детей вроде неё. Вначале все были уверены, что Грэйс удочерят. Она была достаточно хорошенькая, белая, всего четыре года. Она была хорошо воспитана и уже умела вежливо разговаривать. У неё не было истерик. Иногда она писалась в кровать, но этого следовало ожидать после того, как она зашла из сада в дом и увидела свою мать, свисающую на поясе от халата со светильника. Тогда тоже было солнечное утро. Психолог говорил, что Грэйс очень умненькая.
Первой парой были тётя Салли и дядя Джо. Она едва помнила их, потому что пробыла там совсем недолго. Наверное, это было временное размещение, но она знала их имена, потому что они были в памятном альбоме, который хранила её социальный работник. Фотографий не было.
Она вернулась на южный берег ручья, на этот раз вброд, чувствуя, как вода давит на мягкую резину её дорогих сапог. Хоть это и было глупо, она старалась избегать построек рудника и ловушки в тоннеле. Грэйс произнесла вслух:
Тётя Салли и дядя Джо, и мельком ей вспомнилось платье в цветочек, запах сигаретного дыма, как её держат на коленях против её воли.
Вторую пару она помнила лучше. Планировалось, что они её удочерят. В последнее время она постоянно возвращалась к этому воспоминанию. Это было словно ощупывать больной зуб кончиком языка.
Глава двадцатая
Она пробыла в этом доме долго, несколько месяцев точно, возможно, год. Она пошла в школу. Школа была современным кирпичным зданием с большими окнами и серой ковровой плиткой на полу. Из-за ковра им приходилось быть очень аккуратными и вытирать ноги перед тем, как войти. Каждое утро Лесли шла с ней к белым деревянным воротам, которые были широко открыты, чтобы могли проехать машины учителей. Лесли провожала её в раздевалку и вешала её пальто. Там она целовала Грэйс на прощание. В классе было две коробки одна для книг для чтения, вторая для упакованных ланчей. Коробка Грэйс для ланча была сделана из розового пластика с изображением Барби сбоку. Каждый день она возвращала книгу для чтения. Она уже перешла к тем, у которых были оранжевые наклейки на корешках; большинство детей в классе все ещё читали голубые.
Если шёл дождь, Дэйв подвозил их в школу на машине, а она тогда надевала резиновые сапоги розовые, чтобы сочетались с коробкой для ланча, которые надо было переодеть в гардеробной. Имена её приёмных родителей были Лесли и Дэйв, но она называла их мамой и папой. Ей хотелось быть такой же, как другие дети в классе. Она могла уже дойти до книжек с зелёными наклейками, но замедлилась, чтобы не слишком отличаться.
Они жили в новом доме в новом районе. Он тоже был сделан из кирпича, с большими окнами. Там был гараж, где стояли трёхколесный велосипед Грэйс и её детская коляска, маленькая лужайка и альпийская горка впереди, сад за домом. Летом, говорила Лесли, будут качели. Дорога ещё строилась, и повсюду были грязные лужи. Лесли терпеть не могла грязь, как и Грэйс. Они обе были очень опрятны и оттого, казалось, отлично подходили друг другу.
Так социальный работник и сказала, когда Дэйв и Лесли объявили ей, что не хотят, чтобы Грэйс продолжала с ними жить.
Но я думала, что вы отлично подходите друг другу.
Грэйс знала, что так она и сказала, потому что слушала у двери. Та была слегка приоткрыта, но никто её не заметил. Она должна была слышать, как Лесли, извиняясь, объясняет, что, им кажется, удочерение проходит не слишком хорошо, но позже не помнила тот кусок. Она просто услышала, как социальный работник сказала:
Она такая милая малышка. Что с ней не так?
С ней всё так. Лесли и Дэйв поглядели друг на друга, каждый надеясь, что другой объяснит. С таким же успехом они могли сказать, что с ней всё не так.
Вы не звонили, чтобы сообщить о каких-либо проблемах. Теперь социальный работник постепенно приходила в отчаяние. Если удочерение сорвётся, это сочтут её виной. Она была неряшливой женщиной с непослушными волосами. Подол её юбки разошёлся, а длинная кофта была застёгнута не на те пуговицы. Грэйс не одобряла подобного отсутствия порядка. Она сама очень заботилась о своей одежде, особенно о бело-голубом школьном платье. Женщина продолжила: Я хочу сказать, мы могли бы помочь. Она снова писалась в кровать?
Это никогда не было проблемой. Это был Дэвид. Он работал главным механиком в большой автомастерской на главной дороге города. Грэйс видела его там. Он носил синий комбинезон с его именем, вышитым на груди, и иногда спортивную куртку с золотыми пуговицами. Ради этой встречи он рано вернулся домой. Он оттёр ногти и надел пиджак и галстук. Неловкость сделала его агрессивным.