СЛОВО у меня в голове буквально взвыло. Я впился глазами в Асю. Неужели
Березняк пошустрее оказался. Обвел вокруг пальца самого начальника абверкоманды. Они готовили взрыв Кракова.
Боже ты мой! Передо мной легендарная «Груша»! Радистка майора Вихря. Я судорожно стал вспоминать свое прошлое. Когда Юлиан Семенов написал свой знаменитый роман? Точно, 67-й год. Тогда же и одноименный фильм сняли. Там еще Бероев играл, Ширвиндт
Ты сейчас не смотри на меня, я в двадцать лет была ого-ого красивая, продолжала тем временем женщина. В самом соку. Все мужики слюни пускали. Курт Хартман тоже запал. Был у них в зондеркоманде такой фельдфебель. Он-то и сообщил о планах по уничтожению города. Ну мы в центр, конечно, сообщили. Оттуда прислали еще одну группу. Там Леша Ботян главный был. Шустрый парень, скрал немецкого инженера. Тот рассказал о местонахождении огромного склада с боеприпасами и взрывчаткой, предназначенными для уничтожения города. Склад находился в Ягеллонском замке. Ребята смогли пронести туда английскую мину. Ну и взорвали там все к чертям.
Ася Федоровна поставила на стол дымящуюся паром картошку, бросила туда сливочного масла, нарезала крупными кусками сырокопченую колбасу. Рядом примостилась двухлитровая банка с солеными огурцами.
Вот это история! искренне удивился я. Роман написать можно.
Напиши, если сможешь, равнодушно произнесла хозяйка. Только не издадут такое.
Это почему же?
Да потому, зло вскинулась Ася, что по возвращении домой нас арестовали. И посадили в лагерь. Там-то мы окончание войны и встретили.
Как это арестовали? Да за такой подвиг Героев должны были дать!!
Потом-то наградили, а так посидели, да
Ася замолчала, загремела посудой. Потом повернулась ко мне, вздохнула:
Их тоже можно понять, ну, представь: руководитель группы Березняк попал в руки гестапо, но через неделю, 27 августа, убегает. 16 сентября гестаповцы арестовывают меня, радистку этого же Березняка, но через десять дней я возвращаюсь в разведгруппу. Да еще Хартмана приношу им на блюдечке Будь я в Смерше, в контрразведке, тоже усомнилась бы в том, что такое возможно. Это бывает один раз на десять тысяч случаев и как в такую ситуацию поверить? Только когда Хартман сдался и рассказал всю историю только тогда отпустили.
Как вам такое название? «Город не должен умереть»! Я решил ковать железо пока горячо. Семенов, может быть, уже придумал свое название с майором Вихрем, но я его опережу.
Ты это серьезно?
Серьезнее некуда. Сейчас ребята уйдут, сядем, я все запишу. По дням. Кто, что, когда. Пишу я быстро, так что через неделю рукопись будет готова. Вычитываем, и я несу
Кому? Ася Федоровна снисходительно на меня посмотрела.
Есть кому, я вспомнил про фронтового друга отца Мезенцева. Тоже в Смерше служил, сейчас в КГБ.
Страница машинописного текста содержит 1800 печатных знаков. Опытная машинистка печатает со скоростью 400 знаков в минуту. И делает три ошибки на лист. Это получается 67 знаков в секунду. То есть одна страница за 5 минут. Средний роман 1213 авторских листов. Один авторский лист 2223 машинописные страницы. Машинистка наберет роман за 25 часов непрерывной работы.
Я посмотрел на минутную стрелку часов. Я выдавал всего сто знаков и десяток ошибок. Три дня непрерывно или неделя в спокойном режиме.
Дело было в библиотеке журфака на Моховой, куда я отправился сразу после встречи с Асей. Массивное здание с ротондой и высокими окнами. Внутри красивый атриум в древнегреческом стиле. Опять мраморные колонны, ковровые дорожки
Ребята, конечно, удивились моему вниманию к женщине, но проявили уважение. Сразу после окончания шефской помощи поехали обратно, а я засел за записи. Три часа делал алиби. Ясно же, что в ГРУ и в Главлите меня проверят. Какой-то студент залез в «святое». Хоть и рассекреченное. Поэтому позарез нужен черновик.
После стенографирования, забив на учебу, рванул на Моховую. Там нашлась вполне приличная «Башкирия» Уфимского завода. Не компьютер, конечно, с CTRL C и CTRL V и даже не печатная машинка с электроприводом, но на безрыбье и рак рыба. На первом листе я просто тренировался. Долбил пальцами по клавишам, приноравливался к ходу каретки. Раскладка была привычная ЙЦУКЕН (по названию первых букв верхнего ряда). За 50 лет ничего не поменяется, так что мой слепой десятипальцевый метод, освоенный в 2010 году, все еще работает. Я даже умилился.
Это умиление быстро закончилось после второго листа.
Мне нужно 300 листов чистой бумаги, моя наивность поразила молодую симпатичную библиотекаршу. А лучше 600 и копирка. Три копирки.
На этих словах девушка, скорее всего студентка старших курсов, прыснула.
Молодой человек! Копирку я вам найду, но писчую бумагу в таких объемах распределяет лично замдекана.
Черт! Как же я мог забыть, что в стране дефицит. Тут даже с туалетной бумагой проблемы. Точнее, будут проблемы. Просто потому, что туалетная бумага еще не производится. Первый рулон увидит свет в 69-м году. Дефицит еще не так масштабен, как это будет в 80-х, но что есть, то есть.
Оглядываюсь в поисках помощи. Студенты, в основном первокурсники, корпят над учебниками. Делать нечего, надо идти к начальству. Взбегаю по лестнице на третий, административный, этаж. Декан сидит в отдельном кабинете с приемной. В ней полно народу; секретарша, женщина бальзаковского возраста, фильтрует публику, стараясь не пускать попрошаек. В основном это двоечники, которые пытаются продлить зачетную сессию. А то и вовсе соскочить в академку. Меня, впрочем, долго не маринуют. Я захожу в кабинет, который обставлен совсем не в чиновничьем стиле. Легкая красивая мебель, вместо тяжелых штор прозрачные занавески. Обязательные портреты основоположников разбавлены Марком Твеном и Джозефом Пулицером. Ах да, они же были самыми известными журналистами своего времени. Смело. Просто огромная библиотека приковывает мой взгляд. С трудом отрываюсь от многочисленных томов, рассматриваю черно-белый телевизор «Рубин».
Оглядываюсь в поисках помощи. Студенты, в основном первокурсники, корпят над учебниками. Делать нечего, надо идти к начальству. Взбегаю по лестнице на третий, административный, этаж. Декан сидит в отдельном кабинете с приемной. В ней полно народу; секретарша, женщина бальзаковского возраста, фильтрует публику, стараясь не пускать попрошаек. В основном это двоечники, которые пытаются продлить зачетную сессию. А то и вовсе соскочить в академку. Меня, впрочем, долго не маринуют. Я захожу в кабинет, который обставлен совсем не в чиновничьем стиле. Легкая красивая мебель, вместо тяжелых штор прозрачные занавески. Обязательные портреты основоположников разбавлены Марком Твеном и Джозефом Пулицером. Ах да, они же были самыми известными журналистами своего времени. Смело. Просто огромная библиотека приковывает мой взгляд. С трудом отрываюсь от многочисленных томов, рассматриваю черно-белый телевизор «Рубин».
Наконец дело доходит до Заславского. Высокий, подтянутый, в больших очках с массивной оправой. Уже лысеет.
Декан откладывает какой-то документ, молча разглядывает меня и мой шрам.
Русин. Алексей. Третий курс.
Ах, да! Заславский выходит из-за стола, жмет руку. Я уже хотел вызвать тебя сам. Звонили из органов. Просили выразить благодарность от лица университета. За активную гражданскую позицию. Что там произошло вчера вечером? Только честно!
Рассказываю о стихотворном вечере на Маяке, потом о драке у Елисеевского. Заславский просит прочитать стихи. Причем и мои, и диссидентов. Внимательно слушает.
Талантливо, ничего не скажешь, хмыкает декан, что-то рисуя на листке бумаги. Есть в тебе что-то
Заславский делает непонятный жест рукой. Берет трубку телефона, набирает чей-то номер.
Паша, ты? Заславский беспокоит. Как мы? Да все так же, в трудах праведных. Готовим вам смену. А у вас что нового? Квакаете в своем мелкобуржуазном болоте? Молодцы. Я вот насчет чего звоню. Про вчерашний инцидент на улице Горького слышал? Не слышал. Плохо, плохо работаете.
Декан задумчиво смотрит на меня, прижимая трубку телефона к уху.
А я тебе вот что скажу. «Комсомолка» должна быть на передовом крае информационного фронта. А не в тылу ошиваться.
Визави ему что-то отвечает, видимо, оправдывается.
Записывай, декан начинает пересказывать журналисту мои вчерашние приключения. Причем делает это коротко, лаконично, красиво просто бери и печатай в газете. Профессионал за работой. Не забывает про стихи и даже предлагает заголовок. Когда только успел придумать? «Комсомол устал терпеть». Смело! Через два года китайские студенты-хунвейбины поднимут восстание в Поднебесной и будут избивать партократов прямо на улицах. Культурная революция! У нас тоже «комсомол устал терпеть»?
Не пропустит главный? А если ему из Комитета позвонят? Какого комитета? Паша, не тупи. Глубокого бурения. Заславский хмыкает в трубку. Да, так и скажи ему! Мне-то позвонили. Если надо, я еще раз наберу ему в приемную. Нет, «вертушку» мне еще не поставили. Хотя уже пора. Поговорить с Русиным? Ну приезжай. Пашка, ты же ленивый черт, задницу от стула не оторвешь, чтобы заехать к нам на Моховую. Ладно, на, поговори с Русиным, он у меня сидит
Теплая трубка перекочевывает ко мне. Прокуренный мужской голос интересуется подробностями происшествия. Вспоминаю детали, делаю реверансы столичной милиции в обоих случаях сработали быстро и корректно. Наконец разговор завершается, смотрю на Заславского. Тот опять рисует рогатых чертиков на обратной стороне какого-то документа.
Отблагодарил? Декан наконец поднимает на меня взгляд. В понедельник выйдет в «Комсомолке». Но пока без фотографии. Не дорос еще.
Отблагодарили, я прижимаю руку к сердцу и решаю обнаглеть. Еще две просьбы. Маленькая и большая.
Заславский тяжело вздыхает. Чертики превращаются в отвратительных бесов с огромными животами, кривыми ногами.
Давай большую.
Пристройте меня к Аджубею в «Известия». Стажером на лето.
Бесы превращаются в дьяволов с кровавыми косами.
Ты знаешь, кто такой Аджубей?
Э главный редактор «Известий». Ну, еще зять Хрущева.
Нет, это страшный человек. Знаешь, сколько судеб он сломал?
Я мотаю головой.
Песни Марка Бернеса слушаешь?
Я, разумеется, кивнул. Кто не знает Бернеса? «Журавли», «Темная ночь», «Шаланды, полные кефали», «Я люблю тебя, жизнь» А в скольких фильмах он снялся!
Я, разумеется, кивнул. Кто не знает Бернеса? «Журавли», «Темная ночь», «Шаланды, полные кефали», «Я люблю тебя, жизнь» А в скольких фильмах он снялся!
Шесть лет назад Марк влюбился в актрису Изольду Извицкую. Снималась у Чухрая.
И что здесь такого? удивился я.
Помимо того что он был женат? усмехнулся Заславский.
Я почесал в затылке. Да, брак это святое. Или нет?
За Извицкой ухаживал Аджубей. А он, кстати, на тринадцать лет младше Бернеса.
Извицкая выбрала Марка, декан скомкал документ с чертиками, выкинул в корзину. Взял новый лист бумаги.
И Аджубей отомстил. Да как! Он тогда главредом в «Комсомолке» работал. Ян кивнул на телефон. А Марк подставился сильно. Скрылся с места дтп. Ребята Аджубея раскопали протокол. И дали в газету фельетон. «Звезда на «Волге». Где-то он у меня даже был.