Футбол входил в мою жизнь тысячей способов. Часто по телевизору. На чемпионате мира 90-го года я открыл для себя команду Камеруна. Но их вратаря, Томана НКоно, великого вратаря, который до сих пор является моим идолом, я видел и раньше, на воротах «Эспаньола», который выбил «Милан» Арриго Сакки из Кубка УЕФА 1987 года. Я влюбился в Камерун, потому что в альбоме чемпионата мира для этих ребят дважды выделили страницы как это бывает в альбомах чемпионатов Серии Б. Мне это не казалось справедливым. Эти черные лица в махровых футболках делали мне больно своим футболом. Я стал их фанатом. «Дженоа» меня завоевала, потому что в Генуе жили мои дядя и тетя, Джанпьеро и Кора, мамина сестра. Настоящие болельщики. Когда я приходил к ним, я был очарован грифоном, которого они прикрепили на торпедо автомобиля. Я помню матч «Дженоа» «Удинезе» в начале чемпионата 19831984, закончившийся сокрушительным поражением хозяев 05. Помню суперзвезду Зико, моего дядю, который рвал на себе волосы. Я принципиально не давал поражениям взять такую власть над собой.
Именно в 1990-м я решил стать вратарем. Это мне подсказал мой отец. Шаг назад. Мой папа часто давал мне советы, но он не был тем классическим отцом, которого стыдишься, из тех, кто висит на сетках, окружающих поле, и кричит проклятия всем, включая сына.
Нет, он мягко следовал за мной, когда я делал карьеру полузащитника в «Тарделли», в «Берти», то есть должен был забивать немало мячей. Это было у него в характере. Мой отец смотрел мои матчи из полуприкрытого угла стадиона. Я видел его там, в глубине, одного. После матча, когда я подходил к нему, он давал мне советы. Но аккуратно.
Нужно больше упорства.
Он направлял меня. Иногда злился. Но не по техническим вопросам, а всегда по моему участию в матче.
У тебя невероятная сила, но ты не используешь ее как можешь.
Потом однажды он сказал мне:
Джиджи, а почему бы тебе не попробовать годик побыть вратарем?
А у меня уже был мой кумир из команды Камеруна 1990-го НКоно.
Давай попробуй.
Думаю, мой отец что-то заметил, наблюдая несколько дней назад, как я изображаю своего кумира.
Мне было тринадцать лет. В этот момент я и решил, что буду вратарем. Но «Пертикату» я интересовал только как игрок полузащиты. Так что я ушел в другую команду. Моя настоящая карьера началась в «Бонасколе».
Там я четко сказал: я пришел играть на воротах. Они согласились, но спустя несколько матчей стали предлагать мне снова поиграть в центре поля. Но я держался стойко. Тренера вратарей звали Авио Менкони, и он играл в Серии С. В конце года я снова оказался с командой старших, 76-го года, в заключительной части чемпионата. Я закончил сезон турниром Маэстрелли: мы победили «Турин» 10, и это был великий матч. И его фактически сделал я.
Это была поздняя весна 1991 года. Я был высоким, худым, и я был вратарем. Мне хватило девяти месяцев, чтобы им стать. Вратарем, а не кем-нибудь. Это не только личное убеждение, но и отзывы других. Меня заметили некоторые важные команды. Меня звали к себе три «Болонья», «Милан» и «Парма».
В «Болонью» меня отправила «Бонаскола». Я пару раз попробовал в «Кастельдельболе», красно-синем спортивном центре. В один из этих разов тренер вратарей, Персико, показав на молодого игрока из «Примаверы», сказал мне: «Смотри, если ты хотя бы наполовину будешь играть, как он, то уже будешь отличным вратарем». Этого парня звали Пилато, и он играл даже в Серии В.
Представители «Милана» приехали посмотреть на меня лично: просмотр включал в себя один матч и серию пенальти.
В «Парме» меня просматривали два скаута. Я специально ездил туда на просмотр: тренировка, матч и пенальти.
Во всех этих случаях отец со мной не ездил. Он не хотел давить на меня, хотел, чтобы я чувствовал себя спокойно, был самим собой, чтобы я воспринимал это не как экзамен, а как продолжение игры, без тревоги, без страха. Он бы хотел, чтобы я воспринимал это серьезно, но без фанатизма.
В «Болонье» я понравился, но они колебались, не были на сто процентов уверены.
«Милан» не колебался. Они были уверены на сто процентов. Они твердо решили взять меня и даже направили документы моим родителям. Мама и папа ездили в Лоди посмотреть, где я буду жить.
«Парма» тоже меня хотела. В конце мая я прошел просмотр. Спортивный директор сомневался, но тренер Эрмес Фульгони (в чемпионате 20072008 он был в «Реджине» в штабе Фиккаденти) сказал: «Этого парня мы должны взять любой ценой». Именно он позже, когда мне было шестнадцать, предсказал мне: «В двадцать лет ты будешь играть в Серии А». А я ему ответил со своим всегдашним лицом: «А до этого что я буду делать?» Я дебютировал в Серии А, когда мне еще не было двадцати терпение никогда не было моей сильной стороной.
Я не наглец и не хвастун, и лучше всего об этом говорят те вещи, на которых останавливаю свой выбор. И в тот раз, в тринадцать лет, я сделал самый странный, самый непопулярный выбор.
Я выбрал «Парму». Новая команда, только год как в Серии А. Мои родители были удивлены, но в своем стиле никак не отреагировали. Они просто сказали нужную фразу в нужный момент: «Парма город, в котором человеку легче жить». Как и все их советы, эта фраза была наполнена смыслом.
Я был счастлив сбывалась моя мечта. Мама и папа сопровождали меня на собрание в Парме: моей новой категорией стала команда юниоров. Это был август 1991 года.
Я явился в клоггах и бермудах, очень спортивный возможно, даже слишком. После собрания я отправился на стадион «Эннио Тардини», взять сумку с формой. Я немного волновался из-за того, что придется познакомиться со многими новыми людьми, но совершенно не грустил, как другие мои друзья, которые уезжали играть по Италии и бросали свою семью.
Из «Тардини» на автобусах команды мы поехали на поле Стюард, базу юниорской команды «Пармы». Я помахал родителям из окна. Они стояли на площади перед стадионом.
Мне было тринадцать лет, я только получил свои документы для игры за юниоров в команде Серии А. Я еще ни разу не целовался, у меня еще не было девушки. Но меня это не напрягало.
Я был вратарем. Номер один. Тогда это был всего лишь номер на моей футболке. Начало. Или обещание.
3
Крылья свободы
Бентивольо и Буффон, Италия вам аплодирует
3
Крылья свободы
Бентивольо и Буффон, Италия вам аплодирует
Контролер ушел в другой вагон. Можно выходить. Сколько раз я ездил, закрывшись в туалете, потому что забыл билет, или перепутал направление (как в тот раз), или из-за нехватки денег, или просто так? Надо сосчитать, для статистики. Отбитые пенальти, пропущенные голы, сэйвы, поездки без билета.
Мы снова были в купе, я и трое моих друзей Морелло, Феррарини и Маньяни. Внезапно дверь купе отъехала в сторону. Ф-у-у-у-у. Это не контролер, это парень с девушкой. Симпатичные. Мы возвращаемся из Рима в Парму. Они спросили, не футболисты ли мы на нас футболки команды. Мы сказали, что мы ветераны чемпионата Европы для ребят младше пятнадцати лет в Турции. И тут парень просиял:
Да, я читал в газете, там была статья Там так хорошо писали про вратаря. Как его?.. Буффон, кажется.
Это я.
Жаркий майский день 93-го впервые в жизни меня догнала известность. Я ощутил прилив гордости, но и ощущение, что что-то изменилось, что-то новое вошло в мою жизнь. Но я чувствовал, что я на верном пути.
Два года назад я помахал родителям из окна автобуса. Меня охватили эмоции, когда вратари строились перед тренерами. У меня за плечами был всего год игры вратарем и еще не было хорошей техники. Мне отчасти было страшно. Все изменилось и футбол, и вся жизнь.
Я оставил дом и семью, чтобы жить в пансионе. «Мария Луиджия» прямо напротив «Эннио Тардини», стадиона «Пармы».
В первый вечер моими соседями по комнате стали Андреа Тальяпьетра, Стеве Балланти, с которым мы до сих пор дружим и время от времени созваниваемся, и Антонио Вентурини. С Антонио мы жили в комнате на двоих два месяца, потом он вернулся домой. Он скучал по семье.
В самом начале я тоже не очень радовался. Само слово «пансион» не вызывает позитивных чувств. Со временем, правда, начинаешь его любить, потому что чувствуешь себя «социализированным». Это выражение осталось в моей памяти после фильма «Крылья свободы» прекрасного фильма, который рассказывает о жизни в тюрьме. Совсем другая история, гораздо худшие условия, но правила так же влияют на тебя и помогают тебе больше стать самим собой.
В пансионе ты сталкиваешься с людьми, у которых серьезные проблемы и которые могут разрушить жизнь даже тех, кто изначально переполнен самыми благими намерениями. У многих ребят была тяжелая семейная ситуация: отцы в тюрьме, матери в расстройстве. Некоторые злоупотребляли курили или что похуже. Там были и хулиганы, но с ними, к счастью, мне не доводилось встречаться. Некоторые хотели командовать, раздавать приказы для демонстрации своего превосходства, так как не были уверены в себе и старались создать эту уверенность искусственно. Я физически был самым большим и сильным и, хотя это и нереально, старался быть со всеми в хороших отношениях, никогда не поддерживал наглецов и тех, кто пытался доминировать над другими. Если кто хотел взять верх надо мной, ему хватало секунды, чтобы понять, что этого делать не стоит.
Мне было столько же лет, сколько им, и каждый возраст своей жизни я прожил сполна. Я имею в виду, что делал некоторые глупости например, курил в четырнадцать лет. Сейчас это может показаться ерундой, но тогда на нас это плохо отразилось мы приучились к вещам и похуже, и все было нипочем. Мы ходили к тем, кто мог нам скрутить косяк. Возможно, тогда, много лет назад, я и сделал пару затяжек. Достаточно для положительного теста на допинг который, к счастью, не делают на чемпионатах юниоров.
Но пансион это хорошая школа жизни. Не в смысле плохого опыта, а в смысле умения избегать плохого и учиться пониманию, насколько важно образование, которое ты получаешь. Если я сделал глупость, я уже ее не повторю.
Иногда я вспоминаю то время, перебирая в памяти лица ребят и встречи, случившиеся на моем пути. Люди, которым не удалось стать футболистами, но они были там со мной в течение четырех или пяти лет. Они занимаются чем-то другим, работают на вполне уважаемой работе, но не на той, ради которой трудились годами.
Когда я об этом думаю, я всегда прихожу к заключению: все, что у меня есть, следствие тех жертв, которые я приносил, а не того, что я делаю сейчас.