Вот история моего дебюта. Дебюта, оставившего у меня неизгладимые воспоминания и странную пустоту в хрониках на месте моего лица на официальных фотографиях матча. Это тайна, которую можно расследовать в специальной ТВ-программе. Правда, разгадка детектива очень проста я, привыкший к матчам «Примаверы», после приветствий и выбора ворот сразу же шел на свое место.
Так что на групповом снимке матча «Парма» «Милан» 19 ноября 1995 года вратаря нет.
К счастью моему и команды, он был в воротах.
6
Римские камни
Веспа, таблетка и верблюд в игольном ушке
Я в машине с Сильвано, мы возвращаемся с собрания, на котором я подписал свой первый (настоящий) контракт с «Пармой»: триста миллионов лир за пять лет. Сильвано говорит мне:
Ты только что решил все свои жизненные проблемы. Я столько за тридцать лет не заработал.
В восемнадцать лет некоторые слова словно высекаются в камне и запоминаются на всю жизнь. Эта фраза точнее, то, что в ней заключается, отношение к деньгам, то есть отношение, если кто не заметил, и к другим людям, всегда возвращается ко мне как важный момент и одно из самых трудных решений в моей жизни. По-моему, если деньги тебя меняют и ты начинаешь иначе общаться с людьми, ты ничего не понял в этой жизни. У меня всегда были неплохие отношения с деньгами. Я считаю, что они нужны для того, чтобы улучшить жизненные условия. Но твое счастье это то, что ты ценишь, это выбор, который ты делаешь в тех или иных ситуациях. Я не жадный и никогда не был особенно привязан к деньгам. Скажу больше если бы все богатые люди (а я считаю себя богатым) вели себя, как я, мир стал бы лучше и было бы меньше зависти. Может быть, мне и не удалось протолкнуть верблюда в игольное ушко, но по крайней мере я постарался это сделать.
По этому поводу Сильвано всегда говорит мне: «Ты единственный футболист, который никогда не разыскивает меня, чтобы спросить о контракте». Кто-то скажет: конечно, тебе легко, ты же Буффон. Конечно. И я могу быть спокоен. Но не думаю, что многие на моем месте вели бы себя так же.
По-моему, важно совсем другое. Я приведу пример. Я и мои сестры достаточно рано покинули родительский дом. Гвендалина выигрывала скудетто и Кубок чемпионов в волейболе, Вероника также занимается волейболом. С ней у нас более тесная связь. Родители часто говорят: «У нас трое детей, но мы совсем не насладились родительством». Когда дети так рано взрослеют, что могут сделать мать и отец? Они могут передать детей в руки Бога. Моя мать очень верующий человек. Отец тоже, хотя по нему это не так заметно.
Хотя я и ушел из дома в тринадцать лет, у меня остались определенные принципы.
Я помню, как был на школьной дискотеке, когда мне было семнадцать. Мы танцевали, и я, как всегда, отрывался по полной. В какой-то момент мой друг повернулся ко мне и поднес руку к моему рту. Я на три секунды замер, не дыша. На моих губах была таблетка. Я взял ее в руки и швырнул ему в лицо.
Жизненные пути неисповедимы, и часто оказываешься на перекрестке. Нужно немного удачи, чтобы пойти по верной дороге, но каждый выбирает свой путь, сам строит свою судьбу. Возможно, со многими случалось то же самое, и они проглатывали эту таблетку, даже не задумываясь, что делают что-то плохое. Такое бывает. Того парня я больше не видел. А через три года он умер от передоза.
К вопросу о судьбе: вернемся в то ноябрьское воскресенье, когда я в семнадцать лет вышел в свой первый матч Серии А против «Милана». Я был счастлив, мой сон сбылся, обо мне узнали. После матча я вернулся в Каррару, и эмоции во мне кипели с удвоенной силой. Не только из-за дебюта, но и из-за того, что это был не просто обычный выход на поле. Произошло нечто экстраординарное. Мой отец смотрел, как я играю.
Неужели это ты так прилично выступил?
Кому-то слово «прилично» покажется недостаточным, но я хорошо знаю своего отца. Он скуповат на комплименты, и в его устах это звучит как желание сказать, что он мной гордится. Так я понял, что нахожусь на приличном правильном пути. И спасибо ему, что я вырос в той спортивной атмосфере, в которой ценится уважение и умение выкладываться. Где вся жизнь матчи и тренировки.
«Играй и молчи». Работай, жертвуй собой, на комплименты будет время потом.
Место было зарезервировано за спортсменом из основного состава. После моего выхода, когда вернулся Буччи, я бы соврал, если бы сказал, что счастлив вернуться в юношескую «Примаверу». На самом деле я даже сейчас понимаю, как нескромно с моей стороны было претендовать на это место. Буччи был игроком национальной сборной. Произошедшего было вполне достаточно: в семнадцать лет у меня вряд ли хватило бы психологической силы выдержать до конца сезона. Или хватило бы. Не важно.
Так что я поехал в Виареджо, где в самом первом матче был удален с поля. Я поймал мяч ногами и грудью, арбитр увидел в этом нарушение и выгнал меня. Можно сказать честно? Я выпендривался как самый знаменитый вратарь. Если мое имя уже не пишется в составе команды Серии А, то и с замечаниями я справлюсь. В общем, не считая дисквалификации, я вернулся на свое место, и мы дошли до финала. В четвертьфинале мы победили «Фиорентину» (три из трех пенальти я отразил и один забил), в полуфинале «Лацио» (отбил два и один забил). А в финале мы проиграли «Брешии». Тот матч лучше забыть. Уже через десять минут после начала на поле у нас осталось девять человек. Как только я вижу арбитра Тренталанже, я ему это напоминаю. Конечно, сейчас это уже шутка. Как только он меня видит, он сразу делает смирившееся лицо: «Ты меня опять спросишь о том матче в Виареджо?»
После рождественских каникул конца 1995-го я еще пару раз выходил на поле до конца чемпионата.
В январе я поехал к Пасторелло и спросил, может ли он одолжить мне семьсот тысяч лир, чтобы купить мопед «Веспа». А он мне его подарил. Сейчас клубы строго смотрят на мопеды, а тогда они закрывали на это глаз даже оба глаза. Без своей «Веспы» я бы никогда не приезжал вовремя на тренировки. Это была пятисотая модель белого цвета с форсированным движком объемом 80 см3. На мопедах тогда еще ездили без шлема. Он до сих пор стоит у меня в Карраре, и время от времени я его навещаю.
Я закрыл сезон на мопеде. В клубе заканчивалась эпоха Скалы. Пришел Карло Анчелотти. Карлетто был из Реджо-Эмилия, откуда он привел своего протеже, а его тренер доверенного вратаря, Вильяма Векки, который хотел занять место Луки Буччи. Мне было восемнадцать лет, и я поднялся в иерархии: резервный вратарь, номер два.
Только была одна проблема. До этого момента я всегда играл среди юниоров, в юношеской команде, но я всегда выходил на поле. Я никогда не сидел на скамейке. По характеру я нуждаюсь в стимулах, мне нужно стоять в воротах, работать. И я пошел в клуб и попросил отпустить меня. Мне отказали, уговаривали остаться. Я сыграл в паре товарищеских матчей, но этого было недостаточно. Я вернулся в запас в начале чемпионата. Тогда я попросил своего друга Стефано Танци поговорить наедине. Впереди маячили «Верона», которая потом сдалась, и упорный «Дженоа». Я поговорил со Спартако Ландини, спортивным директором «Грифонов», моей любимой команды.
Танци-младший наложил вето, но я настаивал:
Сте, сделай это для меня.
Ну, если ты действительно этого хочешь, пожалуйста.
Так мы и сделали. Для новой «Пармы» год начался не очень хорошо. Поменялись руководители, технический персонал, даже повар. А результатов не было. Я пришел на собеседование, и Сольяно, новый спортивный директор, пригласил меня в свой кабинет.
Сольяно посмотрел на меня и с лицом того, кто все знает, сказал: «Если ты решился, иди, но я бы на твоем месте остался». И я последовал его совету, поскольку Сильвано тоже меня очень убеждал остаться. По-моему, они что-то знали.
Мы проиграли домашний матч «Перудже», «Интеру» на «Сан-Сиро», и произошла рокировка. Я пришел на место Буччи, Каннаваро, начинавший как третий слева (кошмар, я до сих пор его иногда так подкалываю), перешел в центр, а компанию ему составил Тюрам.
На Рождество в гостях против «Милана» произошел перелом: забил Марионе Станич, который проводил отличный сезон, и мы начали великолепную кавалькаду, которая привела нас в матч за скудетто в Турине против «Юве», где счет был 11. По поводу пенальти черно-белых я как болельщик «Юве», но и честный человек, привыкший говорить в лицо и называть вещи своими именами, скажу, что можно поспорить. В итоге мы уступили «старой синьоре» два очка.
Мой «настоящий» дебют состоялся на матче «Фиорентина» «Парма». Самый напряженный матч в моей жизни, хуже, чем финал Лиги чемпионов или чемпионата мира. Там я хотя бы знал, что открываю новую страницу. А это был чудесный матч для начала: отвратительный, без эмоций, со счетом 00, один раз попали в штангу, и все.
Итак, я в пути. И хочу сказать одну вещь: Буччи расплачивался не за свои ошибки. Команда играла плохо, а не вратарь. Но было именно так, потому что всегда все ищут ответственного. Этот сезон я запомню на всю жизнь, так как он научил меня важности командного духа и ощущения единства. У нас была скамейка ребят: Бароне, который мне больше не доверял и по утрам ездил на такси, Пинтон, Морелло и легендарный швед Томас Бролин, который вернулся в «Парму» на двенадцать килограммов тяжелее, чем был в первый свой приезд. Но мы были тем, чем должны были быть: командой.
Я проживал эти годы в радости. В здоровой радости и в гордости. Это были чудесные пять лет, которые я прожил на скорости триста километров в час по прямой. И когда я замечал, что достиг цели, которая слишком велика для моего возраста или для моей карьеры, я размышлял над этим, чтобы голова не закружилась от успехов.
В девятнадцать лет я игрок основного состава отлично.
Так на своем безумном пути я уже мечтал войти в национальную сборную. В девятнадцать лет. Но в тот вечер, когда мне сказали, что время пришло, был единственный раз в моей жизни, когда я бы предпочел остаться на скамейке запасных. И я сделал все, чтобы от этого отказаться.
7
В девятнадцать лет я игрок основного состава отлично.
Так на своем безумном пути я уже мечтал войти в национальную сборную. В девятнадцать лет. Но в тот вечер, когда мне сказали, что время пришло, был единственный раз в моей жизни, когда я бы предпочел остаться на скамейке запасных. И я сделал все, чтобы от этого отказаться.
7
Москва Турин
Русский холод и брюки со стрелками
Надеемся, что он вернется.
С этой мыслью я стоял под хлопьями снега, смотрел на обычные разговоры врача, массажистов и товарищей вокруг упавшего игрока. На бывшем стадионе имени Ленина собачий холод. На пресс-трибуну для итальянских журналистов накинули пленку. Я видел их наверху, им там тоже было несладко. Они все закутались.