нет ножа, а то бы поотрезала всем их паршивые яйца. К ней подошел флотский главный старшина и спросил, не хочет ли она выпить, а она чуть было не плюнула ему в физиономию, но, посмотрев на часы, чертыхнулась и пробурчала: да-да, мол, пойдем. Она залпом осушили свой стакан, и они ушли. В голове у нее все еще вертелись и были готовы сорваться с языка такие яростные вопли (да еще тот сукин сын не дал мне ничего, кроме паршивого письма), что она просто лежала на кровати, уставившись в потолок, и не обращала внимания на моряка, пока тот ее дрючил, да и когда он наконец в последний раз слез с нее и заснул, она еще несколько часов не смыкала глаз и продолжала чертыхаться. На другой день она потребовала у него денег, а он рассмеялся. Она попыталась ударить его, но он схватил ее за руку, отвесил ей оплеуху и сказал, что она не в своем уме. Потом рассмеялся и велел ей не дергаться. У него было еще несколько дней отпуска, да и денег на двоих хватало. Они могли бы неплохо провести время. Она обругала его последними словами и плюнула, а он велел ей собирать манатки и проваливать. Она зашла в кафетерий, сходила в туалет, ополоснула лицо и купила чашку кофе с булочкой. Выйдя, она направилась в тот же бар. Народу там было не очень много, в основном военные, пытавшиеся опохмелиться, и она, усевшись, потягивала порцию за порцией, пока бар не начал заполняться. Она пыталась присмотреть богатого лоха, но примерно через час, после нескольких порций, перестала обращать внимание на посетителей и принялась ждать. Какие-то морячки спросили, не хочет ли она выпить, а она сказала, что ей на все насрать, почему бы и нет, и пошла с ними. Несколько часов они бродили по округе и пили, потом она пошла с двумя из них в гостиницу, а наутро они дали ей пару зеленых, поэтому она провела с ними еще несколько дней, то ли два, то ли три, почти ни разу за это время не протрезвев и то и дело возвращаясь с ними и их приятелями в номер. А потом они то ли ушли, то ли куда-то пропали, и она вернулась в бар, чтобы подыскать еще одного, а то и целый экипаж какого-нибудь треклятого корабля. Без разницы. Она одернула платье, чтобы оно было в обтяжку, но умыться и не подумала. Не успела она дойти до стойки, как кто-то схватил ее за руку, довел до боковой двери и велел уходить. Она стояла на углу Сорок второй и Бродвея, кляня их на чем свет стоит и недоумевая, почему это каких-то паршивых шлюх пускают, а милую девчушку выставляют пинками, ах вы, куча гнусных придурков! Она повернулась, перешла улицу, все еще бормоча что-то про себя, и зашла в другой бар. Заведение было набито битком, она с трудом протиснулась в глубину зала, встала возле музыкального автомата и огляделась. Когда кто-нибудь подходил, чтобы завести пластинку, она улыбалась, расправляла плечи и откидывала волосы с лица. Так она стояла, пила, улыбалась и в конце концов ушла с пьяным солдатом. Почти всю ночь они дрючились, немного поспали, потом проснулись и снова принялись пить и дрючиться. Она провела с ним день или два, может, больше, точно она не знала, впрочем, это не имело никакого значения, потом он куда-то подевался, а она вновь очутилась в каком-то баре и принялась стрелять глазками. Мотаясь из бара в бар, она по-прежнему одергивала платье, чтобы оно было
в обтяжку, изредка, перед уходом из гостиницы, ополаскивала лицо, расплескивала выпивку, и вскоре, перестав стрелять глазками, уже попросту говорила: да-да, мол, насрать мне на все, пододвигала к буфетчику пустой стакан и порой так и не удосуживалась посмотреть, что за пьянь угощает ее выпивкой, влезает ей на живот, слезает обратно и сюсюкает над ее сиськами; она попросту пила, потом раздевалась, раздвигала ноги и, едва ей успевали засадить, погружалась в сон или в пьяное оцепенение. Шло время месяцы, а может, годы, как знать, и платье пропало, остались лишь затасканная юбка да свитер, и бродвейские бары сменились барами Восьмой авеню, но вскоре даже из этих притонов с их потаскухами, торговцами наркотой, сутенерами, гомиками и забулдыгами, вообразившими себя головорезами, ее прогнали пинками, и узорчатый линолеум превратился в доски, а потом пол покрылся опилками, и она засиживалась в портовых гадюшниках за бутылкой пива, ворча и кляня на чем стоит каждого сукина сына, который ее наебал, и шла с любым, кто смотрел на нее или знал, где можно завалиться спать. Медовый месяц кончился, а она все одергивала свитер, чтобы он был в обтяжку, но глазками стрелять уже не имело смысла. Выйдя из ночлежки, она, еле передвигая ноги, плелась в ближайший бар, и сидела там, пока не поступало очередное предложение переночевать. И все же каждый вечер она выпячивала сиськи и озиралась вокруг в поисках богатого лоха, не желая иметь дела ни с одним треклятым алкашом, но ханыги смотрели только на свои пивные бутылки, и она принималась дожидаться богатого лоха, который не пожалеет лишних полдоллара на пиво для готовой отдаться тёлки, и тащилась из притона в притон, постепенно зарастая грязью и покрываясь паршой. В баре на Саут-стрит один морячок купил ей бутылку пива, а его приятели, которые пили за его счет, панически испугались, как бы он их не бросил и не истратил на нее деньги, приготовленные на их пиво, поэтому, когда он пошел в сортир, они отобрали у нее бутылку и вышвырнули ее на улицу. Сидя на краю тротуара, она вопила, пока подошедший коп не пнул ее ногой и не велел ей проваливать. Она с трудом поднялась на ноги, кляня всех сукиных детей вместе с их братьями и крича, что они могут свою паршивую бутылку себе в жопу засунуть. Не нужно ей угощение от всякой треклятой мрази. Все, что захочет, она получит в баре «Уилли». Хорош, побалдела и будет. Она вернется к «Уилли», где ее слово закон. Вот это классное заведение. Там всегда есть люди при бабках. Не такие ханыги, как эти подонки. Пускай не думают, будто она за какие-то гроши позволит каждому треклятому ханыге залезать к ней в трусы и лапать ее за сиськи. Дерьмо! Да она, просто сидя «У Уилли», может с любого морячка все его жалованье содрать. «У Уилли» все ее знают. Это уж как пить дать. Спотыкаясь, она спустилась в подземку и, бормоча ругательства, доехала до Бруклина, а по ее грязному лицу все струился пот. Поднявшись на три ступеньки ко входу, она испытала мимолетное разочарование из-за того, что дверь не закрыта и ее нельзя резко распахнуть. Всего на миг она остановилась на пороге и огляделась, потом направилась в глубину зала, где сидели Морячка Энни, Рути и морячок. Она встала рядом с морячком, наклонилась у него перед носом, улыбнулась Энни и Рути, потом заказала выпивку. Буфетчик взглянул на нее и спросил, есть ли у нее деньги. Она ответила, что это не его собачье дело. Вот, дружок мой заплатит. Правда, милый? Морячок рассмеялся и выложил купюру, а она получила свою выпивку и презрительно усмехнулась, глядя на этого гнусного профана буфетчика. Поганый мешок с дерьмом. Энни отвела ее в сторонку и сказала, что если она попробует встать ей поперек горла, она ей кишки выпустит и на пол вывалит. Рути, мол, хочет уйти, как только появится дружок Джека, и если ты все испоганишь, тебе, сука, не сдобровать. Траляля резко высвободила руку, вернулась к стойке, прислонилась к морячку и потерлась о его руку сиськами. Он рассмеялся и предложил ей махнуть стаканчик. Рути велела Энни не переживать за нее, скоро, мол, придет Фред, и мы свалим, и они заговорили с Джеком, а Траляля наклонилась к ним, встряла в разговор и заворчала на Энни, надеясь, что та вконец изведется, когда Джек уйдет с ней, а Джек смеялся по любому поводу, колотил по стойке и покупал выпивку, и Траляля улыбалась и пила, а музыкальный автомат орал, захлебываясь песнями хиллбилли и изредка блюзовыми, а красные и синие неоновые огоньки вокруг зеркала за стойкой мигали и потрескивали а солдаты моряки и шлюхи в кабинках и у стойки вопили и смеялись и Траляля подняла свои стакан махнула его одним духом и с громким стуком поставила на стойку и потерлась сиськами о руку Джека а тот посмотрел на нее прикидывая сколько у нее на лице угрей и не прорвется ли начав сочиться гноем тот большой прыщ на щеке и что-то сказал Энни потом расхохотался и хлопнул ее по ноге а Энни улыбнулась и сбросила Траляля со счетов а касса звякала и дым висел себе в воздухе и Фред пришел и присоединился к компании а Траляля громко потребовала еще одну порцию и спросила у Фреда нравятся ли ему ее сиськи а он ткнул в них пальцем и сказал вроде мол настоящие а Джек принялся колотить по стойке и смеяться и Энни кляня Траляля на чем свет стоит попыталась уговорить их уйти а они сказали давай еще немного посидим, тут весело, и Фред подмигнул а кто-то стукнул по столу и оглушительно расхохотался и на пол упал стакан и дым стал опускаться ниже добравшись до двери а Траляля расстегивала Джеку ширинку и улыбалась а он смеясь застегивал ее пять-шесть-семь раз и пялился на прыщ а огоньки мерцали и касса звякала напевно и Траляля сказала Джеку что у нее большие сиськи а тот стал колотить по стойке и смеяться и Фред рассмеялся подмигнув а Рути с Энни хотели уйти пока кто-нибудь им всю мазу не испоганил и прикидывали сколько денег у ребят с возмущением наблюдая как они тратятся на Траляля а Траляля залпом осушала стакан за стаканом и громко требовала еще и Фред с Джеком перемигивались и колотили по стойке и на пол упал еще один стакан и кто-то принялся оплакивать пролитое пиво и две руки боролись под столом за место под юбкой а девица выпускала дым в физиономии мужчин и кто-то отрубился уронив голову на столик и стакан схватили не дав ему упасть а Траляля сияла у нее все получалось и она еще утрет нос Энни да и кому угодно и она жадно осушила еще один стакан и выпивка пролилась ей на подбородок и она повисла на шее у Джека и потерлась грудью о его щеку а он поднял руки повертел сиськи точно дверные ручки и расхохотался а Траляля улыбнулась ну теперь-то уж дело на мази и насрать на всех тех разъебаев а кто-то нализался вдрызг и кто-то выволок пьянчугу из кабинки и вышвырнул из бара через черный ход а Траляля задрала свитер подбросила сиськи на ладонях и ну ухмыляться ухмыляться ухмыляться и Джек с Фредом принялись хохотать и улюлюкать а буфетчик велел ей спрятать эти треклятые штуковины и катиться ко всем чертям и Рути с Энни перемигнулись а Траляля медленно повернулась изо всех сил подбрасывая руками груди показывая всему бару предметы своей гордости она все улыбалась и хвастливо подбрасывала ладонями самую большую и красивую пару сисек на свете и кто-то крикнул что такого быть не может и Траляля уткнулась грудью ему в физиономию и все рассмеялись и упал со столика еще один стакан а ребята стояли и смотрели и руки появились из-под юбки и сиськи Траляля облили пивом и кто-то заорал что это был обряд крещения а пиво потекло по животу закапало с сосков и она шлепнула ему сиськами по физиономии и кто-то крикнул ты же мол его задушишь вот это смерть эй, а на десерт-то что?.. я же велел тебе спрятать эти треклятые штуковины бегемотина ебучая а Траляля сказала ему что у нее самые аппетитные сиськи на свете и повалилась на музыкальный автомат и игла процарапала пластинку издав звук наподобие долгого рычанья и кто-то крикнул мол сплошные сиськи а пизденки никакой и Траляля предложила ему пойти проверить и какой-то подвыпивший солдат с шумом вывалился из кабинки и сказал пошли и стаканы стали падать и Джек опрокинул свой табурет и упал на Фреда и они уже на грани истерики облокотились на стойку а Рути надеялась что ее не уволят ведь это уже чересчур а Энни закрыла глаза и рассмеялась обрадовавшись что им не придется беспокоиться насчет Траляля да и ребята истратили не так уж много денег а Траляля все подбрасывала сиськи на ладонях поворачиваясь к каждому пока двое или трое за руку тащили ее к выходу и громко звала Джека обещая поебаться с ним так что у него аж в глазах потемнеет не то что эта гнусная распиздяйка с которой он сидит и кто-то крикнул мы сейчас придем и когда ее тащили по ступенькам вниз она споткнулась о чьи-то ноги оцарапала лодыжки о каменные ступеньки и завопила но вся компания тащила ее за руку не замедляя шага а Джек с Фредом всё хохотали опершись на стойку а Рути сняла свой фартук собравшись уходить пока что-нибудь им мазу не испортило а десять или пятнадцать пьянчуг доволокли Траляля до разбитой машины на пустыре что на углу Пятьдесят седьмой улицы и сорвали с нее одежду и затолкали ее в машину и несколько ребят подрались за право быть первым и наконец образовалось нечто вроде очереди все орали и смеялись и кто-то крикнул ребятам стоявшим в хвосте чтобы они сходили за пивком и те сходили принесли баночного пива и раздали его всем участникам групповухи и ребята из «Грека» подошли и некоторые другие малолетние жители округи стояли смотрели и ждали а Траляля вопила и пихала свои сиськи в физиономии возникавшие у нее перед глазами и все передавали друг другу пиво а пустые банки бросали на землю или швыряли подальше и ребята вылезали из машины становились в хвост и выпивали пару банок пива снова дожидаясь своей очереди и подошли еще ребята из «Уилли» а после телефонного звонка на военную базу подвалили еще морячки с солдатиками и из «Уилли» принесли еще пивка и Траляля пила пивко пока ее тянули и кто-то спросил ведет ли кто-нибудь счет и кто-то крикнул что таких больших цифр никто не знает а по заляпанной грязью спине Траляля струился пот и саднило от пота и грязи ноги оцарапанные о ступеньки и пот с пивом капали ей на лицо с физиономий но она всё кричала что у нее самая большая чертова пара сисек на свете и кто-то ответил это уж мол как пить дать и подвалил еще народ человек сорок а может пятьдесят и они дрючили ее и снова становились в очередь и пили пиво и орали и смеялись и кто-то крикнул что в машине мол пиздятиной воняет тогда Траляля вместе с сиденьем вынесли из машины и положили на пустыре и она лежала на сиденье голая и в людских тенях не видно было ее прыщей и парши и она пила похлопывая себя другой рукой по сиськам и кто-то попытался запихнуть ей пивную банку в рот и все засмеялись а Траляля чертыхнулась и выплюнула кусочек зуба и кто-то снова попытался запихнуть ей банку а все смеялись и орали и на нее взобрался следующий и на сей раз ей разбили губы и кровь тонкой струйкой потекла на подбородок и кто-то вытер ей лоб смоченным пивом носовым платком и ей дали новую банку пива и она пила и кричала про свои сиськи и сломался еще один зуб и шире стала рана на губах а все смеялись смеялась и она и всё пила пила и вскоре отрубилась и ей влепили несколько пощечин а она что-то бормотала и вертела головой но привести ее в чувство они так и не смогли и потому так и продолжали ебать ее а она лежала без сознания на автомобильном сиденье посреди пустыря и вскорости им надоела телка бесчувственная как бревно и групповуха кончилась все разошлись кто к «Уилли» кто к «Греку» кто на базу а малолетки которые смотрели и ждали своей очереди были раздосадованы и сорвали зло на Траляля в клочья разодрали ее одежду погасили пару-тройку сигарет о ее соски нассали и сдрочили на нее запихнули ей в манду метловище а потом им все это наскучило и они ушли оставив ее лежать среди битых бутылок ржавых жестянок и камней пустыря а Джек с Фредом и Рути с Энни по-прежнему смеясь с трудом влезли в такси и проезжая мимо пустыря наклонились к окошку и хорошенько рассмотрели Траляля лежавшую там нагишом всю в крови моче и сперме и увидели что из промежности у нее сочится кровь а на сиденье между ног уже образовалось небольшое пятно и Рути с Энни были счастливы и совершенно успокоились ведь они уже катили на Нижний Манхэттен и мазу им никто не перебил и им светила куча денег и Фред смотрел в заднее окошко и Джек колотил себя по ноге и хохотал во всё горло
в обтяжку, изредка, перед уходом из гостиницы, ополаскивала лицо, расплескивала выпивку, и вскоре, перестав стрелять глазками, уже попросту говорила: да-да, мол, насрать мне на все, пододвигала к буфетчику пустой стакан и порой так и не удосуживалась посмотреть, что за пьянь угощает ее выпивкой, влезает ей на живот, слезает обратно и сюсюкает над ее сиськами; она попросту пила, потом раздевалась, раздвигала ноги и, едва ей успевали засадить, погружалась в сон или в пьяное оцепенение. Шло время месяцы, а может, годы, как знать, и платье пропало, остались лишь затасканная юбка да свитер, и бродвейские бары сменились барами Восьмой авеню, но вскоре даже из этих притонов с их потаскухами, торговцами наркотой, сутенерами, гомиками и забулдыгами, вообразившими себя головорезами, ее прогнали пинками, и узорчатый линолеум превратился в доски, а потом пол покрылся опилками, и она засиживалась в портовых гадюшниках за бутылкой пива, ворча и кляня на чем стоит каждого сукина сына, который ее наебал, и шла с любым, кто смотрел на нее или знал, где можно завалиться спать. Медовый месяц кончился, а она все одергивала свитер, чтобы он был в обтяжку, но глазками стрелять уже не имело смысла. Выйдя из ночлежки, она, еле передвигая ноги, плелась в ближайший бар, и сидела там, пока не поступало очередное предложение переночевать. И все же каждый вечер она выпячивала сиськи и озиралась вокруг в поисках богатого лоха, не желая иметь дела ни с одним треклятым алкашом, но ханыги смотрели только на свои пивные бутылки, и она принималась дожидаться богатого лоха, который не пожалеет лишних полдоллара на пиво для готовой отдаться тёлки, и тащилась из притона в притон, постепенно зарастая грязью и покрываясь паршой. В баре на Саут-стрит один морячок купил ей бутылку пива, а его приятели, которые пили за его счет, панически испугались, как бы он их не бросил и не истратил на нее деньги, приготовленные на их пиво, поэтому, когда он пошел в сортир, они отобрали у нее бутылку и вышвырнули ее на улицу. Сидя на краю тротуара, она вопила, пока подошедший коп не пнул ее ногой и не велел ей проваливать. Она с трудом поднялась на ноги, кляня всех сукиных детей вместе с их братьями и крича, что они могут свою паршивую бутылку себе в жопу засунуть. Не нужно ей угощение от всякой треклятой мрази. Все, что захочет, она получит в баре «Уилли». Хорош, побалдела и будет. Она вернется к «Уилли», где ее слово закон. Вот это классное заведение. Там всегда есть люди при бабках. Не такие ханыги, как эти подонки. Пускай не думают, будто она за какие-то гроши позволит каждому треклятому ханыге залезать к ней в трусы и лапать ее за сиськи. Дерьмо! Да она, просто сидя «У Уилли», может с любого морячка все его жалованье содрать. «У Уилли» все ее знают. Это уж как пить дать. Спотыкаясь, она спустилась в подземку и, бормоча ругательства, доехала до Бруклина, а по ее грязному лицу все струился пот. Поднявшись на три ступеньки ко входу, она испытала мимолетное разочарование из-за того, что дверь не закрыта и ее нельзя резко распахнуть. Всего на миг она остановилась на пороге и огляделась, потом направилась в глубину зала, где сидели Морячка Энни, Рути и морячок. Она встала рядом с морячком, наклонилась у него перед носом, улыбнулась Энни и Рути, потом заказала выпивку. Буфетчик взглянул на нее и спросил, есть ли у нее деньги. Она ответила, что это не его собачье дело. Вот, дружок мой заплатит. Правда, милый? Морячок рассмеялся и выложил купюру, а она получила свою выпивку и презрительно усмехнулась, глядя на этого гнусного профана буфетчика. Поганый мешок с дерьмом. Энни отвела ее в сторонку и сказала, что если она попробует встать ей поперек горла, она ей кишки выпустит и на пол вывалит. Рути, мол, хочет уйти, как только появится дружок Джека, и если ты все испоганишь, тебе, сука, не сдобровать. Траляля резко высвободила руку, вернулась к стойке, прислонилась к морячку и потерлась о его руку сиськами. Он рассмеялся и предложил ей махнуть стаканчик. Рути велела Энни не переживать за нее, скоро, мол, придет Фред, и мы свалим, и они заговорили с Джеком, а Траляля наклонилась к ним, встряла в разговор и заворчала на Энни, надеясь, что та вконец изведется, когда Джек уйдет с ней, а Джек смеялся по любому поводу, колотил по стойке и покупал выпивку, и Траляля улыбалась и пила, а музыкальный автомат орал, захлебываясь песнями хиллбилли и изредка блюзовыми, а красные и синие неоновые огоньки вокруг зеркала за стойкой мигали и потрескивали а солдаты моряки и шлюхи в кабинках и у стойки вопили и смеялись и Траляля подняла свои стакан махнула его одним духом и с громким стуком поставила на стойку и потерлась сиськами о руку Джека а тот посмотрел на нее прикидывая сколько у нее на лице угрей и не прорвется ли начав сочиться гноем тот большой прыщ на щеке и что-то сказал Энни потом расхохотался и хлопнул ее по ноге а Энни улыбнулась и сбросила Траляля со счетов а касса звякала и дым висел себе в воздухе и Фред пришел и присоединился к компании а Траляля громко потребовала еще одну порцию и спросила у Фреда нравятся ли ему ее сиськи а он ткнул в них пальцем и сказал вроде мол настоящие а Джек принялся колотить по стойке и смеяться и Энни кляня Траляля на чем свет стоит попыталась уговорить их уйти а они сказали давай еще немного посидим, тут весело, и Фред подмигнул а кто-то стукнул по столу и оглушительно расхохотался и на пол упал стакан и дым стал опускаться ниже добравшись до двери а Траляля расстегивала Джеку ширинку и улыбалась а он смеясь застегивал ее пять-шесть-семь раз и пялился на прыщ а огоньки мерцали и касса звякала напевно и Траляля сказала Джеку что у нее большие сиськи а тот стал колотить по стойке и смеяться и Фред рассмеялся подмигнув а Рути с Энни хотели уйти пока кто-нибудь им всю мазу не испоганил и прикидывали сколько денег у ребят с возмущением наблюдая как они тратятся на Траляля а Траляля залпом осушала стакан за стаканом и громко требовала еще и Фред с Джеком перемигивались и колотили по стойке и на пол упал еще один стакан и кто-то принялся оплакивать пролитое пиво и две руки боролись под столом за место под юбкой а девица выпускала дым в физиономии мужчин и кто-то отрубился уронив голову на столик и стакан схватили не дав ему упасть а Траляля сияла у нее все получалось и она еще утрет нос Энни да и кому угодно и она жадно осушила еще один стакан и выпивка пролилась ей на подбородок и она повисла на шее у Джека и потерлась грудью о его щеку а он поднял руки повертел сиськи точно дверные ручки и расхохотался а Траляля улыбнулась ну теперь-то уж дело на мази и насрать на всех тех разъебаев а кто-то нализался вдрызг и кто-то выволок пьянчугу из кабинки и вышвырнул из бара через черный ход а Траляля задрала свитер подбросила сиськи на ладонях и ну ухмыляться ухмыляться ухмыляться и Джек с Фредом принялись хохотать и улюлюкать а буфетчик велел ей спрятать эти треклятые штуковины и катиться ко всем чертям и Рути с Энни перемигнулись а Траляля медленно повернулась изо всех сил подбрасывая руками груди показывая всему бару предметы своей гордости она все улыбалась и хвастливо подбрасывала ладонями самую большую и красивую пару сисек на свете и кто-то крикнул что такого быть не может и Траляля уткнулась грудью ему в физиономию и все рассмеялись и упал со столика еще один стакан а ребята стояли и смотрели и руки появились из-под юбки и сиськи Траляля облили пивом и кто-то заорал что это был обряд крещения а пиво потекло по животу закапало с сосков и она шлепнула ему сиськами по физиономии и кто-то крикнул ты же мол его задушишь вот это смерть эй, а на десерт-то что?.. я же велел тебе спрятать эти треклятые штуковины бегемотина ебучая а Траляля сказала ему что у нее самые аппетитные сиськи на свете и повалилась на музыкальный автомат и игла процарапала пластинку издав звук наподобие долгого рычанья и кто-то крикнул мол сплошные сиськи а пизденки никакой и Траляля предложила ему пойти проверить и какой-то подвыпивший солдат с шумом вывалился из кабинки и сказал пошли и стаканы стали падать и Джек опрокинул свой табурет и упал на Фреда и они уже на грани истерики облокотились на стойку а Рути надеялась что ее не уволят ведь это уже чересчур а Энни закрыла глаза и рассмеялась обрадовавшись что им не придется беспокоиться насчет Траляля да и ребята истратили не так уж много денег а Траляля все подбрасывала сиськи на ладонях поворачиваясь к каждому пока двое или трое за руку тащили ее к выходу и громко звала Джека обещая поебаться с ним так что у него аж в глазах потемнеет не то что эта гнусная распиздяйка с которой он сидит и кто-то крикнул мы сейчас придем и когда ее тащили по ступенькам вниз она споткнулась о чьи-то ноги оцарапала лодыжки о каменные ступеньки и завопила но вся компания тащила ее за руку не замедляя шага а Джек с Фредом всё хохотали опершись на стойку а Рути сняла свой фартук собравшись уходить пока что-нибудь им мазу не испортило а десять или пятнадцать пьянчуг доволокли Траляля до разбитой машины на пустыре что на углу Пятьдесят седьмой улицы и сорвали с нее одежду и затолкали ее в машину и несколько ребят подрались за право быть первым и наконец образовалось нечто вроде очереди все орали и смеялись и кто-то крикнул ребятам стоявшим в хвосте чтобы они сходили за пивком и те сходили принесли баночного пива и раздали его всем участникам групповухи и ребята из «Грека» подошли и некоторые другие малолетние жители округи стояли смотрели и ждали а Траляля вопила и пихала свои сиськи в физиономии возникавшие у нее перед глазами и все передавали друг другу пиво а пустые банки бросали на землю или швыряли подальше и ребята вылезали из машины становились в хвост и выпивали пару банок пива снова дожидаясь своей очереди и подошли еще ребята из «Уилли» а после телефонного звонка на военную базу подвалили еще морячки с солдатиками и из «Уилли» принесли еще пивка и Траляля пила пивко пока ее тянули и кто-то спросил ведет ли кто-нибудь счет и кто-то крикнул что таких больших цифр никто не знает а по заляпанной грязью спине Траляля струился пот и саднило от пота и грязи ноги оцарапанные о ступеньки и пот с пивом капали ей на лицо с физиономий но она всё кричала что у нее самая большая чертова пара сисек на свете и кто-то ответил это уж мол как пить дать и подвалил еще народ человек сорок а может пятьдесят и они дрючили ее и снова становились в очередь и пили пиво и орали и смеялись и кто-то крикнул что в машине мол пиздятиной воняет тогда Траляля вместе с сиденьем вынесли из машины и положили на пустыре и она лежала на сиденье голая и в людских тенях не видно было ее прыщей и парши и она пила похлопывая себя другой рукой по сиськам и кто-то попытался запихнуть ей пивную банку в рот и все засмеялись а Траляля чертыхнулась и выплюнула кусочек зуба и кто-то снова попытался запихнуть ей банку а все смеялись и орали и на нее взобрался следующий и на сей раз ей разбили губы и кровь тонкой струйкой потекла на подбородок и кто-то вытер ей лоб смоченным пивом носовым платком и ей дали новую банку пива и она пила и кричала про свои сиськи и сломался еще один зуб и шире стала рана на губах а все смеялись смеялась и она и всё пила пила и вскоре отрубилась и ей влепили несколько пощечин а она что-то бормотала и вертела головой но привести ее в чувство они так и не смогли и потому так и продолжали ебать ее а она лежала без сознания на автомобильном сиденье посреди пустыря и вскорости им надоела телка бесчувственная как бревно и групповуха кончилась все разошлись кто к «Уилли» кто к «Греку» кто на базу а малолетки которые смотрели и ждали своей очереди были раздосадованы и сорвали зло на Траляля в клочья разодрали ее одежду погасили пару-тройку сигарет о ее соски нассали и сдрочили на нее запихнули ей в манду метловище а потом им все это наскучило и они ушли оставив ее лежать среди битых бутылок ржавых жестянок и камней пустыря а Джек с Фредом и Рути с Энни по-прежнему смеясь с трудом влезли в такси и проезжая мимо пустыря наклонились к окошку и хорошенько рассмотрели Траляля лежавшую там нагишом всю в крови моче и сперме и увидели что из промежности у нее сочится кровь а на сиденье между ног уже образовалось небольшое пятно и Рути с Энни были счастливы и совершенно успокоились ведь они уже катили на Нижний Манхэттен и мазу им никто не перебил и им светила куча денег и Фред смотрел в заднее окошко и Джек колотил себя по ноге и хохотал во всё горло