Родители должны делать всё возможное, чтобы их дети росли сообразительными, здоровыми и крепкими. Наша же хозяйка делала с точностью наоборот: Гензель и Гретель постоянно ели, ничего не делали и, само собой разумеется, быстро превратились в слабых, тучных тугодумов.
Им стало настолько тяжело думать, что Гретель без лишних вопросов согласилась почистить просторную потайную комнату в задней части дома и вошла туда. Вдруг дверь за девочкой захлопнулась.
Они растолстели настолько, что Гензелю не захотелось даже выйти на улицу и посмотреть, куда подевалась сестра, и так ослабли, что он не смог сделать ровным счётом ничего, когда стряпуха сообщила, что собирается ещё неделю откармливать Гретель, а потом её просто слопает.
Настал долгожданный день торжественного обеда.
Думаю, мы поджарим её, добавим щепотку розмарина, посолим и поставим в разогретую печь на три-четыре часа, сказала женщина. За это время мясо станет мягким и легко отстанет от костей.
Она бросила Гензеля в подпол, где стояла огромная печь, и велела:
Душенька, полезай-ка внутрь. Я разведу огонь, а ты мне скажешь, хорошо ли натоплено. Когда я почую аромат жареного, тогда и начну готовить твою сестрёнку. С этими словами она толкнула Гензеля прямо в печь и прикрыла за ним заслонку.
В печи становилось всё жарче и жарче, и на коже Гензеля проступили капли пота. Вскоре мальчик уловил вкусный аромат.
«Только не это! подумал он и глубоко вздохнул. Я запекаюсь! И пахну великолепно!»
Но на самом деле запекался не он, а остатки гусиной ножки в кармане штанов: во время ужина мальчик припрятал кусок мяса и забыл его съесть перед сном, а от высокой температуры гусиная кожа сморщилась. Женщина тоже уловила приятный запах. Она спустилась и приоткрыла заслонку.
Ты уже запекаешься? спросила та.
Гензель помотал головой и отщипнул ещё кусок гусиного мяса. Стряпуха нахмурилась и задвинула заслонку.
«Мне, наверное, следовало сказать, что да, подумал мальчик. Ну и ладно».
Гензель, продолжая потеть, доедал ножку. Вдруг он уловил новый аромат.
«Только не это! подумал он и глубоко вздохнул. Вот теперь я точно запекаюсь! И пахну великолепно!»
Но на самом деле запекался не он, а три кусочка бекона, запрятанные утром в носки. В печи было так жарко, что жир начал таять и шипеть. Женщина тоже уловила приятный запах. Она спустилась и приоткрыла заслонку.
Ты уже запекаешься? спросила та.
Гензель помотал головой и съел второй кусок бекона. Женщина нахмурилась и задвинула заслонку.
«Мне, наверное, следовало сказать, что да, подумал мальчик. Ну и ладно».
Гензель, продолжая потеть, расправился с беконом. Вдруг он уловил ещё один вкусный аромат.
«Только не это! подумал он и глубоко вздохнул. На этот раз точно запекаюсь я! И пахну великолепно, прямо как шоколадный пирог!»
Вот сейчас он не ошибся. Он на самом деле запекался. И пах как шоколадный пирог. Неудивительно, ведь он столько его слопал! Женщина почувствовала, что Гензель начал запекаться, спустилась и приоткрыла заслонку.
Ну? Уже запекаешься?
Не думаю, жара-то недостаточно, покачал головой мальчик. Это пахнет кусок пирога, который я припрятал в трусах.
Жара недостаточно? раздражённо повторила стряпуха. Дай-ка я сама проверю!
Женщина отпихнула Гензеля с пути и полезла в печь.
Как по мне, так тут невыносимо, заключила она.
Пока тётка забиралась в печку, мальчик успел вылезти. Он обернулся: в громадной печи сидела раскрасневшаяся, злая женщина, покрытая каплями пота.
Эй! Ты что делаешь? завопила она.
В его затуманенном обжорством разуме про-мелькнула светлая мысль.
Я спасаю себя и свою сестру от очередного ужасного родителя, ответил мальчик, прикрыв печь заслонкой и заперев её на задвижку.
Выпусти меня, ты! заревела злодейка. Глупый мальчишка, открой заслонку немедленно!
Гензель наблюдал за ней сквозь решётку заслонки. Женщина начала потеть ещё сильнее. Лицо её пылало.
Умоляю! вопила она. Прости меня! Я хочу жить! Выпусти меня! Выпусти!
Лицо Гензеля смягчилось.
Пожалуйста! Умоляю! Я же умру здесь! Сгорю заживо!
Гензелю стало жаль её, но выпускать стряпуху он и не думал. Он поднялся по лестнице и пошёл в заднюю часть дома, где увидел запертую в грязной комнате сестру.
Хочешь чего-нибудь перекусить? спросил он.
Гретель посмотрела на брата.
Ужин в печи.
Но девочка не хотела есть.
К тому же Гензель просто шутил.
Конец
Итак, эта история не так уж и плоха. Нельзя допустить, чтобы люди не знали больше ничего о приключениях Гензеля и Гретель.
Ну ладно, ладно. Быть почти съеденным женщиной-каннибалом плохо. Но по сравнению с тем, что ждёт нас впереди, это ещё цветочки.
Кстати, маленьким детям первая история про Гензеля и Гретель могла очень даже понравиться. Ну или они хотя бы дослушали её до конца, а не сбежали с дикими криками сломя голову.
На самом деле даже хорошо, что малыши слышали эту сказку (привет, малышня!). Но ведь самое ужасное только начинается. Поэтому отправь детвору к няньке, и мы приступим к следующей части одни.
Семь ласточек
Когда-то, давным-давно, в уютном домике в маленькой деревушке жил один человек. У него были любящая жена и семеро крепких ловких сыновей. Со стороны они казались вполне счастливой семьёй. В общем-то, так и было. Почти: отцу очень уж хотелось иметь дочку. Но после семи неудачных попыток зачать девочку он отказался от своей заветной мечты.
А теперь представь его изумление, когда однажды вечером к нему в дверь постучали мальчик и девочка. Они попросили приютить их и рассказали, как уже дважды сбегали из дома. Из первого они ушли, после того как собственные родители отрубили им головы, а хозяйка второго попыталась их съесть, поэтому им пришлось спасаться и от неё. Мужчина в ответ покивал так, словно эти двое были сумасшедшими.
Но вот они увидели маленький уютный домик в центре деревушки. В каждом его окне горели свечи. Казалось, ничего лучше и быть не может: ни замок, ни пряничный дом не сравнятся с этим тихим местом. А хозяева уж точно не обидят несчастных детей и, быть может, даже полюбят их. Потому мальчик и девочка решили остаться тут насовсем, если, конечно, их не прогонят.
Глава семейства был в восторге. Какая разница, правда ли им отрубили головы или нет! Затаив дыхание он впустил Гензеля и Гретель (это, разумеется, были наши герои) в дом и приказал жене приготовить для новых членов семьи ужин, а своих семерых сыновей отправил за водой.
А кто будет мыться? спросил старший.
Ваши новые брат и сестра! радостно воскликнул отец. Живее!
Мальчики, конечно, очень удивились и смутились. Но они знали, что отца лучше не злить, и боялись вызвать его недовольство. Поэтому ребята молча взгромоздили на плечи деревянное корыто и побежали к колодцу.
Хозяйка поставила перед детьми на стол тарелку с варёным, с пылу с жару, мясом и картошкой.
Гретель колебалась.
А если мы останемся здесь, с вами, мы будем делать дела по дому? поинтересовалась она.
Будете, строгим, но добрым голосом ответила женщина.
А в школу ходить?
Конечно! проворчала она.
Тогда ладно.
Гретель поблагодарила хозяйку и медленно, почти равнодушно принялась есть.
Пока глава семейства гадал, почему же до сих пор не несут воду, ребята столпились вокруг колодца и думали, что же делать: они очень торопились, и корыто, случайно выскользнув из рук, упало прямо на дно.
Как он разозлится! прошептал старший сын.
Он нас поколотит! заголосил младший.
Между тем отец с каждой минутой всё больше выходил из себя.
Где эти болваны? шёпотом спросил он суетившуюся на кухне жену. Наши новые дети в любой момент могут захотеть искупаться!
Прошло ещё немного времени, а мальчики всё не возвращались.
Никчёмные! выругался мужчина. Да пусть они разом превратятся в птиц и улетят куда подальше!
И в тот же миг все семеро превратились в ласточек и взмыли в вечернее небо. Они пролетели мимо кухонного окна и исчезли в ближнем лесу. Увидев стаю птиц, разгневанная женщина повернулась к мужу, но тот ответил: что ни делается к лучшему, тем более они всегда хотели дочку. Ещё он пообещал никогда не рассказывать новым детям о случившемся: что хорошего им это даст? У женщины на глазах выступили слёзы, но ей ничего не оставалось, кроме как согласиться.
Поначалу в маленьком уютном домике всё шло хорошо. Новые родители Гензеля и Гретель оказались добрыми людьми и всегда с особым вниманием относились к девочке. Но вскоре дети начали ощущать смутную тревогу: их новый отец был вполне счастлив, а вот мать куда бы она ни направлялась, она словно несла на себе груз печали. Гретель очень полюбилась новая мама, и девочка не могла видеть её грустной.
Мама, скажи! говорила она, скажи мне, что не так?
Но та в ответ лишь отшучивалась и просила оставить её в покое.
Со временем Гензель и Гретель стали замечать и другие странности. В их спальне стояло семь кроватей, и они не раз спрашивали у новых родителей, для чего им столько понадобилось. Те отвечали, что раньше комната была гостевой. Только девочка не поверила объяснению. «Кто же принимает у себя сразу семерых гостей, да ещё и укладывает их в одной комнате?» размышляла она вслух.
Гензель переживал не так сильно. Но однажды, войдя в комнату, он увидел своего нового отца тот немигающим взглядом уставился на семь пустых кроватей. С кончика его носа свисала слезинка. Мальчик не знал, что и думать. Он просто был рад находиться там, где родной папаша не хочет отрубить тебе голову, а мамаша не жаждет тебя сожрать.
Гретель день ото дня становилось хуже и хуже. По деревушке ходили разные слухи. «Да, детки хорошие. Но какой ценой! Всех семерых сыновей разом!» И она всё глубже задумывалась о грусти новой мамы. И вот однажды какой-то местный ребёнок рассказал Гретель всю историю. Остальная детвора слушала серьёзно, выпучив глаза, и поддакивала каждому слову. В маленьком поселении ведь все знают друг о друге всё.
Мы больше не можем здесь оставаться! убеждала в ту ночь Гретель своего брата. Это наша вина, что мальчишки превратились в ласточек! Мы должны что-то сделать!
Гензель был подавлен.
В этом мире совсем не осталось хороших родителей? пробормотал он.
Во всём виновата я. Это из-за меня отец превратил своих сыновей в ласточек, вздохнула девочка: ей ведь рассказали, как глава семьи хотел дочку. Гретель повернулась к брату. Мы обязаны их разыскать.
Что? Кого?
Ласточек!
И как ты, интересно, предлагаешь нам найти семерых маленьких птичек вон там? спросил он и указал в сторону окна. Жест был таким слабым и незаметным, что «там» казалось чем-то недосягаемым.