Потому что ему с детства твердят про права. Здесь учат обязанностям. Там права человека выше прав общества. Здесь наоборот. Честно скажу, второе мне нравится больше.
В таком вот виде?! продолжила Тома накручивать себя.
И меня.
Ни в коем случае. Нужно многое поменять. Менять мир в лучшую сторону главное предназначение человека. Почему не заняться, раз уж время появилось?
Изменить мир
Тома смолкла, как чем-то стукнутая. Медленно подняла на меня лицо. Оно горело невероятностью пришедшего в голову. Челюсть едва не падала, удерживаемая лишь для того, чтобы поделиться со мной безумной идеей:
Может быть, нас переместили сюда именно для этого?
Я поперхнулся:
Кто?
Резко поднявшись, Тома села посреди лежака.
Я поперхнулся:
Кто?
Резко поднявшись, Тома села посреди лежака.
Допустим, Алла.
Веришь в местные россказни?!
В ответ задумчивое искривление губ и осторожное продолжение собственной мысли, а от моего восклицания Тома просто отмахнулась:
Некто свыше. У нас Он тоже известен под этим именем, только как он.
Всевышний послал нам это испытание? Возложил миссию? На первый взгляд чушь и бредятина. На первый. На второй: если все же да, то почему выбраны мы, которые, как говорится, ни в зуб ногой и никаким боком?
Предлагаешь выйти в народ: мол, ангелы Василиил с Тамариилом принесли вам благую весть, так, что ли?
Не смейся, серьезно сказала Тома. Если Он прислал нас разгрести эту кучу навоза и наставить заблудшие души на путь истинный
Нас? Тебя и меня?
Почему нет?
Мы не первые ангелы здесь.
Те не справились.
В горле пересохло: прецеденты хорошо известны. Описаны в святых писаниях почти каждой религии.
Теперь Он надеется на нас закончила Тома и закрыла лицо ладонями.
Такой ответственной я ее еще не видел.
Впрочем, ее хватило ненадолго:
Как думаешь, такое возможно?
В мире возможно все, особенно невозможное. Тут меня огорошило. Знаешь в Стокгольмском музее хранится шлем Ивана Грозного, изукрашенный арабской вязью: «Алла, Алла, Алла»
Хочешь с-сказать Новая догадка ошеломила Тому до заикания. Мы в т-тех временах?
Вряд ли, убежденно сказал я. Это не Земля. Точнее, не наша Земля. И не наше прошлое. За выверты священных текстов от «не убий, кроме» и до не знаю чего, наши предки их на кусочки покромсали бы. И нас заодно. Они же здесь, как видишь, цветут и пахнут.
Плохо пахнут, заметила Тома.
Она сложила ноги по-турецки. Я приподнялся и сделал то же самое.
И Малик, который не афишировал свое вероисповедание, местную религию на дух не переносил, напомнил я. Видела, как его корежило? Явно не фанатик, но местные духовные заскоки для него как обезьяна для человека гнусная пародия, забава шайтана. Думаю, если бы некто всемогущий кого-то послал, то, скорее, того же Малика, как более способного на масштабные деяния.
Не говори за Него. Если однажды остановились на плотнике и пастухе, почему теперь не выбрать школьников?
Потому что выбора больше не будет, последний, как говорят, уже был. Нам осталось только жить по совести и каждому в меру возможности бороться с несправедливостью.
А я о чем говорю? обрадовалась Тома. Разнести в клочья местную дурь разве не справедливо?
В коридоре начались разброд, шатания и необычное для такого времени брожение. Мы что-то пропустили? Выглянув, Тома перебросилась с кем-то парой слов, дверь вновь захлопнулась.
Из-за гостей купальный день решили провести на день раньше обычного. Все равно воду греют, вот чтобы завтра еще раз не мучиться. Первые комнаты уже помылись, очередь подбирается к нам. Она опустила взгляд.
Чапа, Тома! раздалось в коридоре.
Мы вздрогнули и синхронно втянули плечи и головы. Ох, и скользкие же моменты: купание, уборная, сон. Постоянно подкидывают подлянки. А мы решай. Чем больше конфузливых ситуаций, тем напряженней отношения. Мы уже не дети. Хочется простоты и свободы. А мир не позволяет.
К Варфоломее! закончил посыльный.
Два мощных выдоха одновременно спустили запас застрявшего в легких воздуха с шумом и поднятой между лежаками пылью, заставив особенно яркую пылинку метаться в разные стороны, отчаянно сопротивляться и, в результате, остаться на месте, смирившись с равной силой встречных ветров.
Исподлобья мы глянули друг на друга и одинаково подавились похожим смешком. Отчего оглушительно заржали, напугав девочку-посыльную, и к Варфоломее прибыли веселые, румяные, едва не держась за ручки, как первоклашки. Ученица, приведшая нас, мгновенно умчалась. Варфоломее предоставили прежний кабинет папринция. Кровать еще не установили, но письменный стол уже отсутствовал. На стуле со спинкой сидела сама царисса, дочки стояли по бокам. Мужья, которых заприметил при прибытии, отсутствовали. Видимо, разговор пойдет о нашем, о женском.
Кивком поприветствовав, мы остановились при входе.
Взгляд Варфоломеи напоминал раскаленный прут. Так он ощущался в тех местах, которых касался.
Хороши. Мне так и говорили. Она закончила, наконец, нас рассматривать. Что скажете про них, дочи?
Подбоченясь, Карина, как старшая, выдала первой:
Тома еще многому должна научиться, но учиться она умеет. Главное, что внутри настоящая. Стержень есть. А Чапа ее взгляд скептически пробежался по мне, верхушек нахваталась. Многое дается легко, оттого мало усердия и непонятное будущее.
Любопытно. Не ждал от воинственной девицы столь трезвой оценки. Но это ее субъективное мнение. Что теперь скажет моя солнечная соседушка, чей лик затмила черная туча непонятного происхождения и содержания?
Зарина опустила глаза, по щекам расползлись красные кляксы.
Карина все правильно сказала, донесся тихий голосок. Тома хорошая, но пока мало умеет. Зато быстро наверстывает. Чапа тоже быстро учится. Очень способная. В чем-то уже равна Карине.
Заметив недовольство сестры, Зарина добавила:
У Чапы способности к бою. Врожденные. Он замечательный ангел. Маленькие полупрозрачные ушки пылали, как креветки на шпажке. И очень хорошая подруга.
Царисса кивнула:
Я услышала. Теперь
Что с Шуриком? перебил я. Милослава все объяснила?
О нем не беспокойтесь, небрежно бросила Варфоломея, даже не повернувшись. Про Милославу вам расскажут дочери. Можете идти. Все.
Все? Для чего вызывала? Посмотреть? Зоопарк, видите ли. Ангелов видели? Нет? Рекомендую.
Наша четверка двинулась в сторону своего жилья.
Что с Милославой? спросил я Зарину.
Она шагала первой, странно безмолвно, глядя только под ноги. Мы с Томой двигались в середине, Карина замыкала. В коридоре было тесно, мы постоянно с кем-то пересекались, сторонились, пропускали. Район помывочной впервые можно было пройти без стеснения, никто не оставлял дверь открытой, никто не гулял до комнат и обратно в неглиже и без. Сказывалось присутствие в школе посторонних.
Все плохо, сказала Зарина убитым голосом.
С Шуриком? всполошилась Тома. Э-э с Щербаком, так его, кажется, записали?
Я тоже напрягся. Зарина отмахнулась:
При чем здесь он? Наша семья почти разорена. Сестра пошла на сестру. У каждой немалая партия поддержки
Ей было тяжко. Только через несколько шагов последовало продолжение:
Милослава убита. Лисавета при смерти. Четверо из пяти принцев полегли. Шесть войников и войниц насмерть. Бойников даже не считали.
Вот так дела. Алла действительно существует? Милослава насмехалась над религиозностью Гордея и нашими намеками на соблюдение закона. Задавала запретные вопросы ангелам. Теперь наказана?
Карину посетили такие же мысли:
Наращивали силу, грезили о несбыточном Алла-всеприсутствующая, да простит Она нас и примет, все видит. Нельзя сестре идти на сестру. Даже если имелась причина. Это худшее из богохульств.
Мы разошлись по своим комнатам. Зарина бессильно опустилась на лежак и обхватила руками голову.
В дверь постучали.
Ваша очередь!
Куда? вскинула девушка мутный взор.
Мыться, объяснил я. Вместо завтра.
В ее лице не осталось ни капельки солнца. Напряглась. Нахохлилась. Сказала, словно плюнула:
Чего сидишь? Иди, милуйся со своей Томочкой. Она же знает, кто ты? Вот и парьтесь себе вдвоем.
И слезы. Непрошибаемый женский аргумент. Далее сквозь них, словно из преисподней, в нелогичном бреду и чудовищной горячке:
Мне никогда не сравниться с ней. Она всегда будет для тебя лучшей. Она была, есть и будет, а я временная соседка по комнате. Случайная попутчица, вечная обуза.
Ква-а-антовый парадокс и сбоку бантик. Еще девчачьей ревности не хватало. Думал, она смурная из-за известий из дома. Нет, у нее раньше началось. Теперь вот плюсом наложилось. Капец и маленькая тележка.
Нас позвали? Я решительно схватил ее руку, мощный рывок поднял маленькое тельце. Зарина почти взлетела. Идем.
За ругнувшейся дверью стояла Тома.
Я услышала
Не надо, перебил я. Спасибо. Мы сами.
Уверен?
Я сказал спасибо, мы сами.
Томин мозг отказывался понимать происходящее. На ее глазах взбешенный я вытащил из комнаты упиравшуюся Зарину, всю в слезах и соплях, и, не отпуская, попер в помывочную.
Если что крикнула вслед Тома, намекая на любую помощь.
Учту, пообещал я.
Встречные-поперечные смотрели на нас с нескрываемым любопытством. Словно родитель не мог уговорить грязнулю-дочку залезть в ванну и применил силу.
Встречные-поперечные смотрели на нас с нескрываемым любопытством. Словно родитель не мог уговорить грязнулю-дочку залезть в ванну и применил силу.
Едва дверь помывочной закрылась за нами, ярость куда-то девалась. Включились мозги. Ну и что я натворил?
Зарина села на пол и закрылась руками. Пришлось взять под мышки, поднять и поставить. Она слабо отбивалась, шмыгая носом.
Успокоилась? спросил я, отступая на шаг.
Угу, кивнула она опущенным лбом.
За волнениями дня прошло мимо разума и вдруг проявилось: ночью мне сделали предложение. А я, болван, проигнорировал. С ее точки зрения. Со своей, несомненно, прекрасно объяснил, что никогда и ни у кого не стану одним из. Но вряд ли моя соседка, воспитанная этим миром и не знавшая ничего другого, поняла. Она услышала не слова, а смысл. Он был ясен: вместе с местными законами я послал подальше и ее. Почему? Опять: зачем слушать ушами, если есть глаза, а они видят соперницу. Вот результат.
Сейчас моемся, командным тоном сообщил я Зарине, поворачиваясь спиной и быстро раздеваясь, а дома поговорим. Хорошо?
Угу, с последним всхлипом донеслось сзади.
Ох, не выкинула бы какой-нибудь фортель. И я пошел с козыря:
Ничего у меня с Томой нет и быть не может. По определению.