Эрни, если хочешь, наплюй на все это. Я тебя пойму. Извини. Не стоило мне его приглашать.
Почему же? Кое-что он прояснил мне в жизни этой.
Прости, прости меня! Я думала ты останешься цел я думала у нас будет больше возможностей побыть вместе
Любовь холодным лезвием ковырнула мне сердце. Когда чувство любви становится сильнее, в первую секунду всегда очень больно.
За что мне тебя прощать Лора? Пора бы нам завести детей. А тебе так и вовсе очень пора. Это ты меня извини: уж очень я редко
И тут она закрыла мне рот ладонью.
Молчи. Молчи, Эрни. Поцелуй меня.
шшшшшшш броняжка двери уходит в сторону. Жив. Я жив!
Шел бы он, этот Фишер, подальше.
Надо же, аварийное освещение моментально включилось. Не ведаю, чем мой дешифратор задурил мозги охранной системе, но, кажется, она воспринимает меня как ремонтника Вот они, боеголовочки. Здравствуйте. Хор-роши, голубушки. Хор-роши, родные. Отсюда я вижу восемь дюжин, но там, дальше, тонет в полумраке еще примерно столько же. Кажется, столько же. Да. Судя по всему.
Меня разбирает нестерпимый зуд. Очень хочется почесать правый бок, но защитный костюм это тебе не рубашечка. Оставь надежду, всяк в него влезающий. Я начинаю молотить себя по боку ребром ладони, укутанной в перчатку, как младенца укутывают в пеленки. Зуд усиливается. Ладно. Все. Кончаем дурить.
Маркировка сохранилась отлично. И это не панфир. Это не панфир, ребята, да. Вот только зря я каркнул заранее, что объект не убойный. Дудки.
Марек, Джоан, как слышите?
Слышу нормально.
У тебя все в порядке, Эрни?
Это VTK-100m.
Марек ругается, мешая слова из трех языков. Джоан пытается ободрить меня, но лучше бы уж молчала:
Эрни, только ничего не трогай, я уже на подходе!
У меня появляется здравая мысль: отправить ее на поверхность. Немедленно. В рамках защиты от дурака. Беда состоит в том, что я слишком мягкотел, и не хватает мне воли для воплощения в жизнь каждой здравой мысли.
Как минимум, две боеголовки протекли. Они-то, проклятые, и дают фон, портящий замеры. А это что такое? Темный ободок лужицы у стенки зарядного контейнера. Совсем плохо. Сделать пару тестов и скоренько уходить отсюда. Раззявленная дверь ОМП-салона слишком большое отверстие наружу. Очень неуместное отверстие.
Джоан, ты
Я уже тут, Эрни! Прямо за тобой.
И Щепка хлопнула меня по плечу.
Очень по-дружески. Совсем не сильно. Своей. Полуцентнерной. Клешней!
Все дальнейшее напоминало кошмар. Я поскользнулся, растянулся на полу и въехал предплечьем точнехонько в темную лужицу. Индикаторы защитного костюма немедленно взвыли. И я почти рефлекторно заорал:
Наверх! Быстро, наверх!
У Щепки, при всех ее недостатках, реакция военного человека. Она понеслась без лишних разговоров. И бежала, не забывая сворачивать на своем пути все плохо закрепленные предметы. Я выскочил из салона, ввел команду на закрывание двери и понесся вслед за ней, перепрыгивая ею же сокрушенное имущество. Работал ногами так, как никогда в жизни не работал. Семейство VTK умеет жрать защитные оболочки ремонтных скафандров. Скафандров, а не то что наших полупрозрачных спецкостюмчиков! И эти проклятые капельки исправно взялись за мою одежку. Индикаторы то и дело сообщали, сколько секунд осталось до того, как сильно действующее ядовитое вещество соприкоснется с моей кожей.
Кажется, я орал. Наверное. Мне потом сказали: «Как же ты орал, Эрни!» А я ничего не видел вокруг себя и не слышал собственного ора. Я рвался наверх, как утопающий рвется глотнуть воздуха.
У того, кто попробовал на себя VTK-100m, может быть только два диагноза. Во-первых, летальный исход. Это как правило. Но если тебе исключительно повезло, тогда ты получишь во-вторых. То есть будешь жить, но на всю жизнь останешься идиотом. К слову сказать, неизлечимым при совремнном состоянии медицины
Наконец, я вылетел из-под земли и принялся срывать с себя защитный костюм.
Пять секунд четыре три
Марек, жги! Жги! Жги!
Огненный язык впился в землю передо мной.
Левей!
Мне опалило лицо. Я упал, покатился по траве. Глаза! Мои глаза! Впрочем, нет. Ничего особенного. Брови подкоптило чуть-чуть. Ерунда. Будем жить. Будем жить, ребята!
Тех капелек, которые Марек сжег на моем костюме, хватило бы вполне, чтобы меня убить. Запросто. В воздухе эта дрянь рассеивается исключительно быстро: только зазеваешься на лишнюю секунду и пожалуй примерять урну для праха.
Джоан подходит ко мне, снимает шлем и говорит весьма удрученно:
Как ты неосторожен, Эрни
Стереть в порошок! В мелкий! В пыль! В атомы!
Младший инспектор Джоан Дарк
Чего?
Не чего, а да, сэр.
Хрюкает в сторону.
Короче, Джоан, прибудем на базу, и ты немедленно доложишь Людвигу, чтобы он записал тебе в карточку девятнадцатый выговор.
Чего-о?
Не забудь, крошка.
Ну, Эрни, какой ты нудный.
Это от недостатка юных красавиц вокруг меня.
Отвернулась. Переживает.
Она и мысли не допускает, что минуту назад едва не угробила своего командира.
Кричу нашему пилоту:
Марек, сажай консервную банку.
Он еще мало что понимает, но выполняет приказ исправно. Мы с Джоан влезаем внутрь, и я, предваряя всяческую болтовню, говорю им:
Заткнитесь оба. И сидите тихо. Всего пару минут.
Сидят тихо, сукины дети. А у меня сердце бьется, сволочь, так, будто ему потребовалось растолкать ребра, выглянуть наружу и как следует засветить мне в рожу. Мол, сверься с инструкцией, придурок, я на таких режимах функционировать не рассчитано Я выдыхаю страх, наверное, мое дыхание сейчас сделалось зловонным. Но тут уж ничего не поделаешь. Сейчас мое тело извергает пот, а моя кровь ужас. И то, и другое избавляются от лишнего.
Марек, дай хлебнуть.
Э?
Я сто лет знаю, что у тебя есть. У тебя всегда есть, кретин, и лучше дай мне его сейчас, или потом выливать заставлю.
М-м-м сэр Эрни
Выливать. На каждом вылете. Денег не напасешься.
И он дал мне хитрую изогнутую флягу. Виски. Хороший виски с Земли. У нас он хорошим не получается, что бы там не говорили
Вот что, ребята Там полна лавочка. И надо, чтобы кто-то сегодня же вернулся сюда и выжег каждый дюйм, всю отраву, всю до грамма. Иначе как у нас бывает? Знаете, олухи, как у нас бывает? За сутки информация просочится, и завтра здесь будут военные, а им это дерьмо понадобится. Вот я и говорю: если кто-нибудь из вас проболтается хоть на ползвука кому угодно кроме Людвига, со свету сживу мерзавца. Или мерзавку. Ясно вам?
Марек кивнул.
Да Эрни, я же не первый год
Ясно вам, младший инспектор Джоан Дарк?
Да, сэр, мать твою, Эрни!
Отлично. Домой, Марек.
И мы летим домой. По большому счету, мне просто повезло. Второй раз за день.
Я мечтаю о грибном паштете. Представляю себе, как открою банку, как вдохну этот убийственный аромат, только у отца получается такой ароматный паштет, как увижу розоватую массу с черными крапинками Слюнки текут. Я, пожалуй, все съем сам. Нет, ложечку оставлю Мареку. А Щепке не дам. Не за что ей сегодня.
От мыслей о паштете мне делается уютно, меня клонит в сон. На этот день все. На этот день я больше не работник. Принять душ, поесть и завалиться спать. Нет, не так. Съесть паштет, принять душ, выспаться, а потом как следует пообедать. И тогда меня опять можно будет считать человеком. Я даже, может быть, сгожусь на что-нибудь доброе. Марта сказала однажды: «Мы добрые люди» Парень из новеньких бился в истерике, едва-едва пену не пускал, и все вопил: «Какого дьявола мы делаем все это? Какого дьявола вы не я, я тут больши часа не пробуду! а вы, придурки, зачем вы жизнь свою здесь гробите? А? Вы! Это ж сплошная тупая смерть! Смерть, и больше ничего! Что, герои? А? Герои?! Самые храбрые? А? Самые храбрые?! Или самые тупые, деваться больше некуда?!» А Марта ему ответила: «Герои у нас не водятся. И храбрецы не водятся, храбрецы в наших условиях долго не живут. Тупых не держим: у них срок годности и того меньше Глупости говоришь. А занимаемся мы этим, поскольку мы добрые люди». «А? Добрые?» ошалело переспросил парень. «Верно, говорит ему Марта, Добрые. Логика такова: чтобы многие жили спокойно, некоторым приходится рисковать. Это понимают все. Но только добрый человек сознательно запишет себя в некоторые».
Кажется, я задремал. Щепка растолкала меня, спросонья я ударился головой, выходя из антиграва. Принялся тереть не проходит. Шишка там будет. Большая дурацкая шишка.
Так и пришел к Людвигу на доклад. Так и докладывал, не отымая руки от темечка. А когда я закончил, Людвиг заулыбался и стал передвигать какую-то мелочь у себя на столе. Э, да что это он? Не говорит ничего Напоролся кто-нибудь из наших? Свежий труп на Станции? Нет, он бы сразу сказал. И тут я допер. Расчислил всю последовательность. Сначала он помолчит для порядку, словно бы с мыслями собирается. Потом похвалит сообразно случаю. Потом не даст уйти и скажет, мол, есть еще одно пустяковое дело. Потом сообщит: знаешь ли, Эндрюс, просто беда людей категорически не хватает и ты, Эндрюс, сам же сказал мне пять минут назад, дескать, надо немедленно отправить кого-то на остров, надо выжечь все а послать мне сейчас некого дам команду технических работников, хороших дам, лучших дам, обещаю, и катись-ка ты со своими ребятами обратно никого, совсем никого, видишь ли, нет сейчас под руками
Нет, Людвиг. Ищите людей, где угодно.
Верно ли я понял, Эндрюс? Вы отказываетесь от обратного рейса?
Нам надо отдохнуть.
Часа вам хватит?
Приятно было бы убить его. Прямо здесь, прямо сейчас. Это не Людвиг вляпался в смертельно ядовитую дрянь. Это не он сломя голову мчался по подземелью. Это не его спецкостюм спалили, чуть не спалив и самого хозяина Но мне следовало оставаться спокойным. На Станции не нужны люди, фонтанирующие эмоциями.
Людвиг, мы я не способен туда вернуться. Я не в форме. Очень прошу вас: найдите кого-то еще. Боюсь гробануться, а заодно положить ребят.
Черта с два я думал об отряде. Просто меня колотило, и я готов был намертво вцепиться руками в кресло: человека, намертво вцепившегося в кресло, не отправят на убойное задание. Пожалеют кресло.
Людвиг наклонился над столом, придвинулся ко мне.
Сынок, я мог бы тебе приказать. Но я знаю тебя очень хорошо. Поэтому я просто скажу тебе: пожалуйста, сходи туда и сделай все необходимое. Сынок, если ты не расслышал, я повторю. Прошу тебя. Пожалуйста. Я бы сам слетал, но не бывает спецкостюмов для одноногих