Предосторожность полковника, решившего пойти первым, оказалась нелишней. Пули ударили его в грудь. Стрельбу с такой короткой дистанции костюм выдержал, однако у автоматной пули достаточно сильная останавливающая сила, и очередь едва не швырнула Кирпичникова на стену. Удары были настолько сильными, что Владимир Алексеевич сразу подумал, что ребра у него сломаны. Но все же он побежал вперед и за дверью в свете догорающей гранаты увидел третьего мента, в одной руке держащего опущенный автомат, а второй закрывающего глаза световой взрыв сделал свое дело. Со сломанными ребрами наносить удар было сложно, но состояние аффекта делало боль вполне терпимой. После удара автомат полетел в одну сторону, мент в другую. Рядом с отцом уже оказался сын. Остальные бойцы группы, подсвечивая себе фонарями, затаскивали в дверь пострадавших от световых пистолетов. И сразу, пока те еще не успели в себя прийти, связывали им руки за спиной.
ГЛАВА ПЯТАЯ
1
Ты как? спросил Геннадий.
Нормально, поморщившись, ответил полковник.
Выдержал нанокостюм?
Если я стою после этой очереди в грудь, значит, выдержал...
Владимир Алексеевич потрогал рукой вроде бы даже мягкую, ворсистую, но плотную ткань в тех местах, куда попали пули. Ткань была только слегка примята, словно ворсинки чем-то вдавили. В целом костюм был не поврежден. Пули от него просто отлетели; этим он отличался от кевларовых бронежилетов, которые зажимают пули нитями, не давая проникнуть внутрь.
Больно? спросил сын.
Во взгляде капитана Кирпичникова чувствовалось опасение. До конца он так и не поверил в надежность нанокостюма.
Странно, но уже нет. Только в голове туман. Видно, болеутоляющее мне сильное впрыснули. Интересно, что там за препараты... По действию похоже на какую-то наркоту... Ладно, не теряй времени, посмотри, в какой палате... в какой камере то есть, мама.
Полковник черканул лучом фонаря по коридору, вдоль стен которого были расположены двери с небольшими окошками, видимо, из небьющегося стекла. Рядом с каждой дверью был виден выключатель; значит, свет на ночь в камерах вырубали извне. Сейчас электричества не было, но можно светить внутрь фонарем прямо через окошко.
Геннадий заторопился.
Вельчанинов вошел в помещение последним.
Василий Юрьевич, осмотри второй этаж. Что там?
Подполковник кивнул и побежал по лестнице. Сам же Кирпичников поискал глазами того из пленников, кто уже хоть что-то начал соображать. Им оказался курящий мент. Приподняв за шиворот, Владимир Алексеевич хорошенько его встряхнул, еще больше приводя в сознание.
Ключи от камер у кого?
От твоей, что ли камеры? спросил мент с вызовом. Дурак, не понимаешь, в какую историю влез? Тебя завтра же из-под земли достанут. И в камеру. А потом Вовочка с тобой беседовать будет, мент кивнул в сторону двухметрового санитара.
Ты этого уже не увидишь...
Удар коленом в нос вместе с обильным потоком крови вернул менту способность рассуждать здраво. Он опять кивнул в сторону большого санитара и с трудом выдавил слова:
У Вовочки...
Вовочка тоже почти ожил; смотрел, угрюмо морща тяжелые брови под слегка приплюснутым лбом и, кажется, был готов к тому, чтобы разорвать путы на руках и разнести здесь все вместе с чужаками. Но связали его основательно и слон не вырвался бы из таких пут. Владимир Алексеевич наклонился к санитару, чтобы ощупать карманы его халата, но осторожность при этом не потерял, и потому, когда Вовочка проявил желание боднуть полковника своей большой головой, Кирпичников-старший успел подставить локоть. На лбу появилось рассечение, хотя боли Вовочка, кажется, не испытал. Но большая связка ключей нашлась сразу.
Из-за ближайшей двери начали стучать и кричать что именно, понять было трудно, поскольку дверь была обита уплотнителем и слоем грубой искусственной кожи.
Открой ему, он добрый... усмехаясь, сказал мент, который стрелял в полковника. Ему досталось только от кулака Владимира Алексеевича и от световой гранаты; но последняя не дает болевого шока, как световой пистолет, и мент уже оклемался. Открой, выпусти; он, несчастный, всего-то две семьи вместе с детьми вырезал. Есть хотел, а в домах свет горел... Вот и зашел на огонек. А потом ел детей несколько дней, пока соседи не вошли и не повязали его. Открой ему, он несчастный и всегда голодный... Пожалей...
Владимир Алексеевич не любил, когда над ним насмехаются, потому кивнул подполковнику Лукошкину. Тот понял, ухватил говорливого мента за шиворот и подтащил к первой двери. Полковник посветил за стекло. За окошком бесился человек со страшным лицом, корчил ужасные рожи и бил в дверь руками и головой.
Что тебе нужно? через дверь громко спросил Кирпичников.
Жрать хочу... вопил человек. Голодный я... Я всегда голодный...
Выглядел он в самом деле очень изможденным, и оставалось удивляться, откуда человек берет силы, чтобы так колошматить в дверь. Владимир Алексеевич посмотрел на номер камеры, нашел ключ с этим номером, открыл дверь и втолкнул в камеру мента.
С праздником, больной. Вот тебе на праздничный ужин...
Мент заорал благим матом, упираясь и цепляясь руками за дверной косяк, но пара жестких ударов Лукошкина заставила его застыть за порогом между двумя опасностями. Заключенный внезапно успокоился, отошел от двери, сел на кровать и стал с любопытством и каким-то нескрываемым наслаждением, чуть ли не с радостью рассматривать освещенного фонарем мента. Ключ в замке повернулся с ехидным лязганьем. В камере остались двое, которых разделяла только темнота.
Может, и вправду съест? спросил товарища Кирпичников.
Будем надеяться. Одним подлецом меньше станет, спокойно, словно он каждый день отправлял ментов на съедение к людоедам, ответил Лукошкин. Я бы ему даже горчицы дал, но с собой не захватил, а здесь уже все магазины закрыты.
Будем надеяться. Одним подлецом меньше станет, спокойно, словно он каждый день отправлял ментов на съедение к людоедам, ответил Лукошкин. Я бы ему даже горчицы дал, но с собой не захватил, а здесь уже все магазины закрыты.
Еще такие голодные в камерах водятся? спросил полковник курящего мента. Специально для тебя и для Вовочки. Водятся, я спрашиваю?
Только что познакомившийся с коленом полковника нос испуганно пошевелился, отвернулся, опасаясь следующего удара, а голова отрицательно замоталась. Но Владимир Алексеевич расспрашивать дальше не стал и уже повернулся в другую сторону. Его звал сын, стоя около одной из дверей в камеру с фонарем в руке.
Нашел? торопливо подойдя, почти подбежав, спросил полковник.
Нашел. Лежит, не встает. Кажется, она.
Еще женщины есть? поворачивая ключ, спросил Кирпичников-старший, не забыв, что его миссия не ограничивается только поиском жены.
В соседней камере, подтвердил Геннадий.
Дверь открылась, и они вошли. Это точно была Надежда Павловна. Она лежала на спине, не спала; смотрела в потолок отрешенным от всего взглядом и вошедших, кажется, не заметила. Фонари светили ей не в лицо, а в стену, но свет отражался яркий и освещал всю небольшую камеру. Не заметить их она просто не могла.
Надя, позвал Владимир Алексеевич.
Она не отреагировала.
Мама, позвал Геннадий.
И опять никакой реакции.
Отец с сыном подняли Надежду Павловну с кровати и поставили на ноги. Она послушно подчинялась, но была полностью отрешена от всего происходящего, не понимая, что с ней происходит; но не сопротивлялась и была готова выполнить все, что от нее потребуют. Они вывели ее в коридор.
К выходу, скомандовал полковник сыну.
А сам стал открывать дверь соседней камеры. Посветил фонарем. Матушка поднялась с кровати и встала. Вела себя она совсем не так, как Надежда Павловна, и явно находилась в полном рассудке.
Здравствуйте, матушка. Помните меня? Владимир Алексеевич навел фонарь на свое лицо, словно представился.
Да, помню. Вы брат убиенного Виктора Алексеевича. Что вы хотите?
Я пришел за своей женой. Она была в соседней с вами камере.
Надежда? Это ваша жена?
Голос немолодой матушки звучал ровно и монотонно, без эмоций.
Да. Но она сейчас невменяема. Сын повел ее к выходу.
Что от меня нужно?
Я пришел, чтобы и вас освободить.
Спасибо. Наверное, я уйду с вами. Вас господь, я думаю, послал. Без его помощи вы не смогли бы сюда попасть. Нельзя пренебрегать божьей волей. Я готова. Только...
Что? спросил Владимир Алексеевич.
Следующая камера за камерой вашей жены. Там мужчину держат. Он виноват только в том, что открыто высказывал свое мнение. Как мой сын. Только мой разговаривал с людьми лично, а этот в газеты и журналы писал и книги выпускал. Его сюда запрятали.
Владимир Алексеевич вдруг вспомнил, что даже не знает, как зовут мать отца Викентия.
Простите, матушка, я вашего имени не знаю...
Александрой меня зовут.
Ровность ее голоса тоже казалась неестественной. Раньше, помнилось Кирпичникову, она не так разговаривала. И улыбалась раньше... Но все же той схожести с роботом, что присутствовала в Надежде Павловне, у матушки Александры не было.
Вы уверены, что его нужно вызволять?
Да, это было сказано твердо и без сомнений.
Он не преступник?
Нет. Он честный и верующий человек, патриот России. Сейчас патриотов, которые спецслужбам кажутся опасными, или в тюрьму, или сюда прячут. Особенно тех, кто что-то знает. А он много знает. Он бывший военный, в космических войсках служил.
Хорошо. Пойдемте...
До нужной двери добираться было недалеко. Матушка Александра первой шагнула за порог и позвала в темноту:
Юрий Павлович...
Владимир Алексеевич с небольшим опозданием посветил фонарем. С кровати встал немолодой человек, седой, с длинной бородой, изможденный, но резкий, порывистый в движениях. Шагнул навстречу.
Здесь я. Что там за шум был? Новый год встречают?
Нас освободить пришли.
Человек поднял глаза на полковника, но тот в лицо себе не светил, и потому увидеть освободителя было невозможно.
Неужто власть сменилась?
Еще не сменилась, Юрий Павлович, сказал Кирпичников. И потому попрошу поторопиться.
Да, я иду... Что-то сообразив, бородатый засуетился; шагнул в одну сторону, в другую, словно искал, что с собой взять, и только потом к двери.
Владимир Алексеевич выпустил матушку Александру с Юрием Павловичем, сам вышел за ними в коридор, и в это время почувствовал вибрацию в кармане. Кто-то звонил на телефон спутниковой связи. Номер был известен только одному человеку, но он не должен знать, что полковник Кирпичников взял с собой трубку. Вытащив ее, полковник глянул на определитель. Так и есть звонил генерал-лейтенант Апраксин.
Полковник Кирпичников. Слушаю, товарищ генерал...
С Новым годом! Здоровья и всего самого наилучшего тебе, Владимир Алексеевич. Главное, удачи в настоящий момент. Ты где? спросил Виктор Евгеньевич.