Руки мерзнут на дворе глубокая осень. Руки мерзнут, суставы болят, но все следующие письма идут легко и весело. Те, кто прочтут их, поймут: отправитель пребывает в прекрасном настроении и очень уверен в себе. Тоже хорошо.
Еще не все приглашения отправлены, как начинают приходить ответы. На это отчасти и расчет. Те, кто уже получил, передадут соседям, начнут советоваться с союзниками, запугивать оппонентов. Слухи, страхи, палка в муравейнике. Так себя запугают и запутают, как тебе и нарочно не устроить.
В письмах соглашаются, отговариваются, спрашивают о сроках, тянут время, прощупывают почву Желтый прямоугольник из храма Санбонги раскрывается почти сам, от первого касания. И не содержит никаких секретов.
Просто госпожа Кодай-ин, скромная монахиня, до которой никому не должно быть никакого дела, просит когда у такого занятого человека найдется свободное время посетить ее в ее вдовьем убежище и присоединиться к ней в ее молитвах за благополучие страны и процветание дома Тоётоми.
Двое ее племянников воюют за Восток. Двое за Запад. Ее приемный сын, будь он проклят и будь проклят тот час, когда регент заставил дядю усыновить эту тварь, позор фамилии Кобаякава Ее приемный сын посещал скромную монахиню перед самым сражением. Госпожа Кодай-ин что-то знает иначе бы не звала. И то, что она знает, может оказаться полезным. Может быть, кто-то с той стороны уже сделал первый ход.
Еще не все приглашения отправлены, как начинают приходить ответы. На это отчасти и расчет. Те, кто уже получил, передадут соседям, начнут советоваться с союзниками, запугивать оппонентов. Слухи, страхи, палка в муравейнике. Так себя запугают и запутают, как тебе и нарочно не устроить.
В письмах соглашаются, отговариваются, спрашивают о сроках, тянут время, прощупывают почву Желтый прямоугольник из храма Санбонги раскрывается почти сам, от первого касания. И не содержит никаких секретов.
Просто госпожа Кодай-ин, скромная монахиня, до которой никому не должно быть никакого дела, просит когда у такого занятого человека найдется свободное время посетить ее в ее вдовьем убежище и присоединиться к ней в ее молитвах за благополучие страны и процветание дома Тоётоми.
Двое ее племянников воюют за Восток. Двое за Запад. Ее приемный сын, будь он проклят и будь проклят тот час, когда регент заставил дядю усыновить эту тварь, позор фамилии Кобаякава Ее приемный сын посещал скромную монахиню перед самым сражением. Госпожа Кодай-ин что-то знает иначе бы не звала. И то, что она знает, может оказаться полезным. Может быть, кто-то с той стороны уже сделал первый ход.
Надо идти. Тем более что это тоже способ тянуть время.
Дождь прекратился, хотя бы на время. Можно ехать верхом, не опасаясь промокнуть. Негоже главнокомандующему передвигаться в паланкине, как беременной женщине. Даже если ехать надо по столичным улицам, а главнокомандующий усталый немолодой человек. А сырость, из-за которой ломота в теле усиливается, в седле ее даже легче перетерпеть.
Разговор с Ёдо-доно состоялся утром, сейчас лишь вечер, но уже темнеет. Что поделать осень, дни становятся короче, таков порядок, установленный небом, и он непреложен, в отличие от порядков, установленных людьми. С последними можно поспорить. И многие пытаются.
Она боится мысли Мори возвращаются к вдове регента. Она, безусловно, боится. До недавнего времени, чья бы сторона ни взяла верх, ей ничего не угрожало. Не только из-за племянников. Госпожу Кита-но-Мандокоро связывала давняя дружба с Токугавой Иэясу. Теперь же равновесие нарушено, и об уважении, которые воюющие стороны питают к вдове Хидэёси, могут забыть. А ведь есть еще Ёдо, не к ночи будь помянута. Но все это, вместе взятое, не заставило бы госпожу вдову испугаться. Что-то случилось что-то важное, и потому Мори поспешает по дороге к храму.
Монахиня Кодай-ин, госпожа Кита-но-Мандокоро, которую еще помнят под именем О-Нэ, дожидается князя Мори Тэрумото в своих покоях при храме. Она тоже устала, эта немолодая уже женщина, которой регент был обязан немалой долей своих успехов. Красавицей, подобной Ёдо, О-Нэ не была даже в юности. Миловидна и привлекательна это да, это было. Сейчас от этой миловидности не осталось и следа. А ведь она не так стара, Мори знает немало женщин в ее возрасте не только матерей и бабушек, но и монахинь, чьи лица гладки, округлы и светятся покоем. Черты О-Нэ, напротив, с возрастом сделались вызывающе резкими. И стало так еще до смерти тайко или Мори обманывает память?
Остроумцы утверждали, именно из-за нее пошла мода на умных жен: господин регент эту моду завел, а остальные подхватили. Впрочем, судя по Ёдо, тот же тайко с этой модой и покончил. Но, так или иначе, Хидэёси не принимал важных решений, не посоветовавшись прежде с ней. О-Нэ известно многое из того, о чем не знал даже Исида. Но какое отношение это имеет к нынешней встрече?
Внезапная мысль: а вдруг она боится не за себя, а за Кобаякаву? Каким бы ни был он гнусным предателем родная кровь и приемный сын но тут она вряд ли найдет сочувствие у Мори.
Вполне вероятно Так думает он, пока они обмениваются всеми словами, что предписывает этикет, но следом женщина произносит нечто, напрочь опровергающее эту догадку.
Ваша светлость, в моем доме случилась беда, которая может обернуться бедой для всех для всей Присолнечной. Похищен документ чрезвычайной важности, доверенный мне тайко.
Скажи это кто другой, Мори усмехнулся бы про себя ох уж эти женские страхи, это желание всегда и во всем преувеличивать! Но к вдове регента это не относится. Ни при каких обстоятельствах.
И она действительно напряжена, едва держит себя в руках это с ее-то опытом в политике.
Что за документ, госпожа? Что бы ни произошло, глава клана Мори обязан сохранять лицо.
Собственноручное письмо великого господина, написанное мне двадцать второго дня пятого месяца второго года Бунроку.
Собственноручное письмо великого господина, написанное мне двадцать второго дня пятого месяца второго года Бунроку.
Очевидно, дата имеет важное значение. Но Мори она не говорит ни о чем. Потом вспоминает: в тот год родился юный господин Хидэёри. Наследник. Дитя закатных лет господина регента, гордость Ёдо-доно. Правда, это произошло позже, несколько позже.
А дальше, она произносит такое, что все самообладание Мори, которое он старательно пестовал десятилетиями, дает сбой.
«Единственным сыном тайко был Цурумацу. Ребенок, который родится у Тяти, принадлежит только ей»[7].
Это написал господин тайко? Голос князя предательски срывается.
Я уже сказала. Своею рукой. Такое не доверяют секретарям.
Секретарям не доверяют а ей доверили. Получается получается Голова князя готова лопнуть. Получается, что тайко извел прежнего наследника пролил реки крови ради младенца, который даже не был его сыном? И все знал?
Мори припоминает все слухи о госпоже Ёдо и Исиде, которые шли из стана противника. Хотя нет будь это правдой при жизни тайко, Исида давно был бы мертв. Мори припоминает: в тот год, когда родился юный господин, тайко казнил многих из свиты Ёдо-доно Но никто не придал этому особого значения, таковы были обыкновения регента в последние годы. Но почему, истребив служанок и монахов-заклинателей, Хидэёси оставил в живых изменницу? Опасался позора? Или здесь был какой-то очередной расчет старой Обезьяны? Хидэёси всегда далеко просчитывал ходы, Мори испытал это сам
А пошло оно все к ёкаям[8]! Главное теперь не это.
Почему вы не уничтожили письмо?
Господин регент не приказывал мне этого, твердо отвечает вдова. Следовательно, он хотел, чтоб я его сохранила. Кроме того, в нем была гарантия моей жизни.
Ну еще бы. Если бы Ёдогими знала о существовании этого письма Если б только заподозрила
Госпожа Кодай-ин, вы кого-то подозреваете в похищении?
Вдова смотрит в лицо главнокомандующему, во взгляде ее есть нечто птичье.
Я никого не подозреваю. Я точно знаю.
Мори едва не подскакивает на месте.
И кто же?
К сожалению, это особа, которой я полностью доверяла на протяжении многих лет. И она единственная, кто знал о существовании письма, поскольку имела допуск ко всей документации моей и во многом документации господина регента.
Мори догадывается, о ком речь. Дама Кодзосю, серый призрак в глубине прежней администрации.
Вчера она покинула храм. Я не обеспокоилась сразу, так как эта особа иногда выходила по делам в город. Но она всегда возвращалась до наступления ночи. Когда стало известно, что она не вернулась и утром, я обеспокоилась и отправила людей искать ее, а сама решила проверить, все ли документы на месте. Слуги никого не нашли, зато я обнаружила пропажу. Затем пришло ваше послание, Тэрумото-сама. Несомненно, это воля Будды, что вы решили обратиться ко мне
Прошли сутки размышляет Мори, с хрустом стиснув пальцы. Она могла скрыться или даже покинуть столицу Кому она могла передать это?
Возможны разные предположения. Но я припоминаю, что у этой особы, вдова старательно избегает называть похитительницу по имени, были связи с кланом Датэ.
Датэ? Это вряд ли. Одноглазый мог бы причинить немало беспокойства, но он на севере, Уэсуги его не выпустят
Как? Ваша разведка ничего не сообщила? Брови Кодай-ин поднимаются, лицо выражает укоризну, кажется, она готова отчитать главнокомандующего: как так можно, в военное-то время? Уэсуги разбиты и отступили в Айдзу. А Датэ Масамунэ уже несколько дней находится в лагере Восточной коалиции. Насколько мне известно, советники клана Токугава намерены передать ему командование.
Будь оно все проклято. У этой женщины в сером, сидящей в тиши храма, до сих пор разведка работает лучше, чем у Мори Работала бы, если б та, кто эту сеть и создала, не предала свою госпожу. Но и не это сейчас главное.
Датэ. Даже и без письма Масамунэ способен был поломать игру, замысленную Мори. Тануки и Дракон годами занимались тем, что подстраивали взаимные каверзы и норовили отхватить друг у друга из-под носа куски посочнее. Но в момент смертельной опасности один мог рассчитывать на другого. И, кажется, смерть Иэясу ничего не изменила. Да, если Токугава по-прежнему имеют поддержку Дата, внести раскол в ряды Восточной коалиции будет гораздо труднее
Вот только зачем?
Обе стороны клянутся, что сражаются за права наследника Тоётоми. И если выяснится, что Хидэёри вовсе даже не наследник А если письмо попадет в руки Дата и Токугавы, они уж постараются, чтоб это стало известно всем и каждому