Нет, удивился я.
По обеим сторонам стоят, я так сразу приметил. Легкие, четырехфунтовки с виду. Не знаю, где генерал их раздобыл, хотя догадаться не сложно трофей или купил списанные в арсенале. Четырехфунтовки из русской артиллерии исключили[40]. Но даже из такой выпалить по шайке мало не покажется. Постараетесь, Платон Сергеевич?
А сами?
Кто я для них? махнул рукой Спешнев. Обычный армеут. По-французски почти не говорю так, чуток, хотя в формуляре[41] записано, что знаю. Обхождению с дамами не обучен. А вы за границей жили, сын князя опять-таки.
Но сам мещанин.
Не беда, успокоил штабс-капитан. Вам же не свататься. Человек вы молодой, красивый, говорить умеете. Почитайте им стишки, песню спойте это у вас хорошо выходит. Не скупитесь на комплименты. Вам ничего не стоит, а нам польза, он улыбнулся.
Но сам мещанин.
Не беда, успокоил штабс-капитан. Вам же не свататься. Человек вы молодой, красивый, говорить умеете. Почитайте им стишки, песню спойте это у вас хорошо выходит. Не скупитесь на комплименты. Вам ничего не стоит, а нам польза, он улыбнулся.
Жук он, Семен Павлович! Но прав.
Договорились, кивнул я.
Благодарю, кивнул Спешнев. Ну, что, Платон Сергеевич, по чарочке и пойдем?
Не много будет? засомневался я. Мне дам очаровывать. А тут явлюсь пьяным.
Тогда не пейте, согласился Спешнев, но себе чарку налил и осушил. Не в службу, а в дружбу, Платон Сергеевич, кликните денщика он где-то снаружи обретается. Пусть поможет мне одеться, и коня подведет. Сам не доковыляю. Да и кровь может через повязку на рейтузы проступить, перед дамами нехорошо выйдет.
Нехорошо все равно вышло. Но это я забегаю вперед
Глава 5
Два всадника выскочили из леса и на рысях направились к бивуаку роты шеволежеров. В сгущавшихся сумерках их темно-синие мундиры с алыми отворотами казались черными. Черными смотрелись и темно-синие кивера с эмблемой «N» в обрамлении лавровых листьев[42]. Прискакав к передовым кострам, всадники спешились, один увел лошадей, а второй, с нашивками вахмистра, отправился вглубь лагеря, где подошел к двум офицерам: капитану польской кавалерии и полковнику французской штабной службы, стоявшим у разбитой палатки. Не взглянув на француза, вахмистр козырнул поляку.
Пане капитан
Он затараторил по-польски, не обращая внимания на недовольное выражение лица полковника. Впрочем, Маре, а это был он, быстро согнал недовольство с лица. Что возьмешь с этих поляков? Большинство шеволежеров в роте дворяне[43], которые кичатся своим происхождением. Для них сын провинциального стряпчего, коим являлся Маре, не ровня, пусть даже и полковник чином.
Польский капитан, выслушав доклад вахмистра, повернулся к Маре и заговорил по-французски:
Русские егеря остановились в помещичьем имении в лье отсюда. Численность примерно пятьдесят человек. Основная часть солдат отправилась ночевать в деревню, расположенную в пяти туазах от усадьбы. В ней самой остались офицер и где-то с десяток солдат.
Не было ли среди русских егерей необычного человека? поинтересовался Маре. Не похожего на военного?
Капитан перевел его вопрос вахмистру. Тот кивнул и опять заговорил по-польски.
Говорит, что есть, сообщил капитан. Мужчина, необычно одетый, который назвался лекарем. Лечил хозяйку имения.
Лекарь? удивился Маре и спросил: У него была рана на голове?
Да, ответил капитан, пообщавшись с вахмистром. Мальчик видел у него шов здесь, поляк коснулся левого края кивера. Русский был без головного убора.
Какой мальчик?
Моим людям удалось захватить мальчишку, который собирал грибы неподалеку от усадьбы. Сын дворовой холопки. Он все и поведал.
Мальчик не расскажет о нас русским?
Нет, сухо ответил капитан.
Вахмистр, который, видимо, понял вопрос полковника, ощерился и провел ладонью по горлу. Маре поморщился: убивать ребенка было не обязательно. Хотя, чего возьмешь с этих поляков? Такие же дикари, как и русские. Хотят резать друг друга? Пусть!
Передайте вахмистру мою благодарность, сказал капитану.
Тот перевел его слова. Вахмистр откозырял двумя пальцами и удалился.
Этот необычный русский и есть человек, который мне нужен, сообщил Маре капитану. Его непременно нужно взять живым и, желательно, невредимым.
Возьмем! усмехнулся поляк.
Как вы это сделаете?
На рассвете подскачем к имению. Ночью нельзя в темноте бой непредсказуем. Шеволежеры перелезут через ограду и откроют ворота. Ворвемся внутрь. Егерей, которые встретятся во дворе, перебьем, выломаем дверь усадьбы, если хозяева добровольно ее не откроют, и захватим пленных. Серьезного сопротивления не ожидаю. Во-первых, русских мало, во-вторых, у меня лучшие бойцы в армии императора. Покончив с усадьбой, поскачем в деревню, где перебьем егерей. Возможно, застанем их спящими. Будет не война, а избиение младенцев, капитан усмехнулся. Вы говорили, пленные не нужны?
Да, кивнул Маре.
Это распространяется только на военных?
Почему вы спрашиваете? удивился полковник.
Эти земли, капитан сделал круговой жест рукой, некогда принадлежали моему родственнику. В 1795 году он присоединился к Костюшко и воевал за независимость Польши. За что русская царица отобрала у него имение и подарила русскому генералу, который отличился в подавлении восстания. Он умер, предъявить счет не получится. Однако остались вдова и дочь. Вот с них и спрошу.
Это было давно, сказал Маре. К тому же они женщины.
Мы, поляки, ничего не забываем, процедил капитан. Никогда и ничего, даже женщинам.
«Может не подчиниться, если я откажу, подумал полковник. С поляка станется. Все равно убьет. Дикий народ! Резать женщин Ладно. Цель оправдывает средства».
Мне нужен человек с раной на голове, сказал ровным голосом. До остальных дела нет.
Благодарю, господин полковник! поляк поднес два пальца к киверу. Ложитесь спать, он кивнул на палатку. Завтра рано вставать.
Офицеры отправились к своим палаткам, следом стали укладываться и шеволежеры, кроме караульных, естественно. Они не заметили, как вблизи одного из костров поднялась тень, бесшумно скользнула к лесу и скрылась среди деревьев
Ужинали при свечах. На местном календаре конец июля, но на деле август, дни сокращаются. Столовую освещали два торшера, еще два бронзовых канделябра с горящими свечами стояли на столе. Его накрыли на четыре куверта, как говорят в этом времени. То есть присутствовали графиня, ее дочь, Спешнев и я. Лакей показал нам места за столом и помог сесть на стул ковылявшему штабс-капитану. Другой сделал это для хозяек. Меня прислуга игнорировала. За столом мы оказались напротив, причем, я графине. Такая конфигурация не понравилась: предпочел бы дочку. Графинюшка к ужину приоделась: сменила песочного цвета платье на голубое, которое очень шло к ее глазам. Чистое, живое лицо девушки не несло и следа косметики, но выглядело необычайно мило. Возможно, причиной тому был свет свечей. В своем мире я попытался бы за барышней приударить, но здесь это исключалось: рылом не вышел. На графиню смотреть не хотелось. Строгое лицо с надменно поджатыми губами, холодный взгляд блеклых глаз. Морщины на лбу и у глаз не добавляли ей красоты. По всему видно, что пора расцвета этой женщины миновала, причем, давно.
Два лакея налили в стеклянные бокалы вина и стали подавать блюда. К моей радости, столовых приборов оказалось минимум: вилки и ножи. Те, и другие с серебряными ручками. После перемены блюд приборы уносили вместе с тарелкой, и подавали другие. Я опасался запутаться в них и выглядеть невоспитанным, что рушило легенду. Ну, не князь я и не граф, всего лишь фельдшер. Изящным манерам не обучен.
Блюда подавали простые: запеченного поросенка с гречневой кашей, жареную курицу, свиные мозги с горохом. Ветчина, сыр Самим брать не пришлось достаточно было указать лакею, и тот клал кушанье на тарелку. Ели молча, запивая горячее мясо красным вином, к слову, неплохим. Отсутствием аппетита никто не страдал, так что еда с блюд исчезала быстро лакеи только успевали подкладывать. Стук столовых приборов о тарелки нарушался только указаниями графини прислуге. Постепенно все насытились, сложили вилки и ножи на тарелки, которые лакеи, немедля, унесли.
Если хотите курить, Семен Павлович, милости прошу, объявила графиня. Покойный муж любил подымить после обеда. От него остались трубки и табак. Приказать подать?
Сделайте милость, ваше сиятельство, кивнул Спешнев. Давно не курил. Мой табак кончился, а в дороге купить было негде окольными путями шли.
Оставьте эти церемонии, Семен Павлович! сказала графиня и сделал знак лакею. Тот немедленно убежал. Вы русский офицер, который ранен в сражении и заслуживает уважительного обращения. Обращайтесь ко мне по имени.
Воля ваша, Наталья Гавриловна! поклонился Спешнев.
Хм, а мне такого дозволения не дали. Ну, да, мещанин
Вернулся лакей с трубками и деревянной шкатулкой, которые выложил на скатерть перед штаб-капитаном. Спешнев выбрал трубку, набил ее табаком из шкатулки и прикурил от поднесенной лакеем лучинки, которую тот зажег от свечи. Выпустив клуб дыма в потолок, штабс-капитан довольно откинулся на спинку стула. Мне трубку не подали, из чего следовало, что я здесь на правах бедного родственника. Приходилось читать о таком в книгах. Нежеланных гостей сажали за стол с хозяевами, но обносили блюдами, то есть не подавали лучшие кушанья дескать, фейсом не вышли. Эдакое молчаливое указание на статус. Вообще-то я не курю бросил недавно, но хотя бы из вежливости могли предложить. Хотя, чего хотел? Накормили, одели в обноски и радуйся.
Поведайте, как воевали француза, Семен Павлович, попросила графиня.
Спешнев кивнул и пустился в рассказ. Говорил он кратко и сухо военная косточка. Под Салтановкой наши попытались сбить французов с позиций, но неприятеля оказалось больше, чем предполагало начальство. Несмотря на геройство солдат и офицеров, пришлось отступать. Русские войска при этом понесли тяжелые потери. Повезло, что отход прикрыла артиллерия, которая заставила французов умерить пыл, иначе неприятель мог разгромить корпус Раевского. Роту Спешнева противник оттеснил в лес, где она пребывала до темноты, не имея возможности выйти из-за жестокого артиллерийского огня. С наступлением ночи двинулась догонять ушедшие войска. Сражались егеря храбро, о чем говорит число убитых и раненых свыше половины личного состава роты. Из офицеров уцелел только Спешнев, остальные пали.
Графиня и ее дочь слушали, не отрывая от штабс-капитана взоров, а графинюшка при этом теребила в ручках кружевной платочек. Спешнев перешел к повествованию об отступлении, поведал, как нашли у дороги раненого и ободранного мародерами могилевского мещанина, который оказался лекарем и сыном князя. (При этих словах графиня поморщилась.) В конце Спешнев рассказал, как упомянутый мещанин лихо расправился с тремя вестфальскими гусарами. При этом графинюшка заинтересованно посмотрела на меня, а вот ее мать скривила рот.