Поэтому может оказаться полезным проверить под этим углом зрения социологические модели долговременных процессов к примеру, модель процесса цивилизации и образования государств[7] или модели специфических фигураций внутри подобных процессов например, модель придворного общества. Все они возникают из стремления нащупать взаимосвязи, заключенные в самом предмете. Они представляют собою попытку разработать социологические модели, в которых автономия исследуемого объекта не затемнялась бы предвзятыми оценками и современными идеалами исследователя. Они не претендуют на то, чтобы быть окончательными моделями, последним словом, какое можно сказать об исследуемых процессах и фигурациях. Никакая теория и никакая модель ни в какой области исследований не могут претендовать на абсолютную окончательность. А в данном случае речь уж тем более идет скорее о начале, чем о конце пути. Это модели, над которыми можно работать дальше при любых колебаниях, каким подвержены переменчивые, актуальные, вненаучные идеалы исследователей, если только стараться, насколько это возможно, в самой исследовательской деятельности держать в узде эти посторонние для науки оценки и прежде всего, стремиться к выявлению самих взаимосвязей такими, какими они были в действительности. Конечно, такой дисциплинированности исследователей невозможно достичь, когда времена слишком неспокойные, напряжение в обществе слишком велико, конфликты слишком сильно возбуждают умы. Но если страхи кризисов и взаимные угрозы людей в течение нескольких поколений будут не так уж велики, то я не вижу причин, почему нельзя было бы таким способом добавив еще одно, социологическое измерение обеспечить и исторической науке тот преемственный прогресс, который сегодня в ней еще отсутствует.
II
Предварительные замечания к постановке проблемы
Королевский двор эпохи старого порядка ставит не меньше проблем перед социологом, чем любое из многих других социальных образований, которые как, например, феодальное общество или крупный город уже удостоились обстоятельного социологического исследования. В фигурации «двора» сотни, а часто многие тысячи людей были собраны в одном месте, чтобы услуживать, давать советы и составлять общество королям, которые были уверены, что неограниченно правят своей страной, и от воли которых в определенной мере и степени зависела судьба всех этих людей, их ранг, их содержание, их восхождение и падение. Люди двора были связаны между собой своеобразными формами принуждения, которое они и посторонние оказывали друг на друга и одновременно сами на себя. Их связывала между собой более или менее строгая иерархия и четкий этикет. Необходимость утвердиться и реализовать себя среди такой фигурации налагала на всех своеобразный отпечаток печать человека двора. Какова была структура социального поля, в центре которого могла сформироваться подобная фигурация? Какое распределение власти, какие общественно воспитанные потребности, какие отношения зависимости приводили к тому, что люди в этом социальном поле на протяжении многих поколений снова и снова оказывались вместе в этой фигурации а именно как двор, как придворное общество? Какие требования предъявляла структура придворного общества к тем, кто хотел бы выдвинуться или хотя бы просто утвердиться в нем? Так выглядят в общих чертах некоторые вопросы, которые ставит такое социальное образование, как «двор» и «придворное общество» эпохи ancien régime, перед социологом.
II
Предварительные замечания к постановке проблемы
Королевский двор эпохи старого порядка ставит не меньше проблем перед социологом, чем любое из многих других социальных образований, которые как, например, феодальное общество или крупный город уже удостоились обстоятельного социологического исследования. В фигурации «двора» сотни, а часто многие тысячи людей были собраны в одном месте, чтобы услуживать, давать советы и составлять общество королям, которые были уверены, что неограниченно правят своей страной, и от воли которых в определенной мере и степени зависела судьба всех этих людей, их ранг, их содержание, их восхождение и падение. Люди двора были связаны между собой своеобразными формами принуждения, которое они и посторонние оказывали друг на друга и одновременно сами на себя. Их связывала между собой более или менее строгая иерархия и четкий этикет. Необходимость утвердиться и реализовать себя среди такой фигурации налагала на всех своеобразный отпечаток печать человека двора. Какова была структура социального поля, в центре которого могла сформироваться подобная фигурация? Какое распределение власти, какие общественно воспитанные потребности, какие отношения зависимости приводили к тому, что люди в этом социальном поле на протяжении многих поколений снова и снова оказывались вместе в этой фигурации а именно как двор, как придворное общество? Какие требования предъявляла структура придворного общества к тем, кто хотел бы выдвинуться или хотя бы просто утвердиться в нем? Так выглядят в общих чертах некоторые вопросы, которые ставит такое социальное образование, как «двор» и «придворное общество» эпохи ancien régime, перед социологом.
Ведь не просто свободная воля придворных людей собрала и удерживала их при дворе и вслед за отцами и матерями объединяла таким образом их сыновей и дочерей. И не гениальная идея одного-единственного человека скажем, короля придала этому человеческому коллективу такую форму. Почти во всех европейских странах, начиная с эпохи Возрождения, значение двора нарастало все более заметно, и если даже для внешнего оформления европейских дворов XVII и XVIII веков образцом стал в значительной мере французский двор, прежде всего двор Людовика XIV, то сам «двор» этого столетия был выражением определенной общественной констелляции тесно связанных друг с другом людей и так же точно не был следствием плана, желания, намерения какого-нибудь одного человека или отдельной группы людей, как какие-нибудь другие типичные фигурации например, церковь, город, фабрика или бюрократия. А потому, как невозможно понять, к примеру, структуру нашего собственного западного общества и национальных обществ, на которые оно подразделяется, не исследовав, скажем, того процесса, в ходе которого из социального поля выкристаллизовывалось все большее множество людей в форме «крупных городов», так же точно невозможно понять и предшествующую эпоху, не выяснив себе, исходя из характерного для нее строения общества, что именно порождало в ней «двор»: что, иными словами, вновь и вновь побуждало людей из этого социального поля соединяться в фигурацию двора и придворного общества и удерживало их в ней.
В пределах каждого социального поля есть репрезентативные и менее репрезентативные, центральные и не столь центральные органы. Город, к примеру, прежде всего крупный город это один из самых репрезентативных органов нашего собственного общества. В нашем социальном поле он представляет собою как бы кузницу, обслуживающую самую большую округу; под его воздействие и влияние не могут не подпасть, несмотря на все их сопротивление, даже обитатели сельских районов. Определяющие, образцовые и влиятельнейшие человеческие типы нашего общества либо происходят из города, либо, по меньшей мере, прошли перековку в городской кузнице. В этом смысле городские люди репрезентативны для нашего общества. «Королевский двор» как особый орган в городе еще имеет в Западной Европе там, где он еще существует, то есть прежде всего в Англии, несомненно, некоторое значение, поскольку он видоизменяет облик города; но едва ли он на сегодняшний день может считаться репрезентативным, как сам город, для социального поля современного западного мира.
Именно это репрезентативное и центральное значение двор имел для большинства западноевропейских стран XVII и XVIII веков. В эту эпоху еще не «город», а «двор» и придворное общество накладывали свой отпечаток на всех и вся в самом широком радиусе. Город был, как говорили тогда, лишь «обезьяной» двора[8]. Это особенно относится к французскому двору[9]. Отголоски враждебного отношения буржуазии к королевскому двору и к людям, сформированным придворной жизнью, как мы уже упоминали во введении, по сей день зачастую мешают ученым увидеть репрезентативное значение дворов и придворного общества в предшествующие века и мешают исследовать их структуру без раздражения и неприязни, мешают наблюдать их функционирование как объекта, который настолько же мало доступен для упреков и обвинений, как «деревня», «город», «фабрика», «орда», «цех» или какая-нибудь другая фигурация людей.
Именно это репрезентативное и центральное значение двор имел для большинства западноевропейских стран XVII и XVIII веков. В эту эпоху еще не «город», а «двор» и придворное общество накладывали свой отпечаток на всех и вся в самом широком радиусе. Город был, как говорили тогда, лишь «обезьяной» двора[8]. Это особенно относится к французскому двору[9]. Отголоски враждебного отношения буржуазии к королевскому двору и к людям, сформированным придворной жизнью, как мы уже упоминали во введении, по сей день зачастую мешают ученым увидеть репрезентативное значение дворов и придворного общества в предшествующие века и мешают исследовать их структуру без раздражения и неприязни, мешают наблюдать их функционирование как объекта, который настолько же мало доступен для упреков и обвинений, как «деревня», «город», «фабрика», «орда», «цех» или какая-нибудь другая фигурация людей.
Характерным примером подобного темпераментного воззрения на «двор» является взгляд Франца Оппенгеймера, который следует процитировать здесь, потому что он отражает широко распространенное и типичное суждение о дворе эпохи ancien régime[10]: «Докапиталистические, очень роскошные и очень расточительные придворные хозяйства прежде всего двор английских Стюартов и французских Бурбонов, но в меньшей степени также дворы немецких и славянских династий благодаря огромным принадлежащим им государственным землям и текущим с этих земель натуральным податям их коронных крестьян были с избытком обеспечены всеми средствами грубого довольства. Но они жаждали средств удовлетворения утонченного вкуса и извращенной роскоши и потому были заинтересованы в том, чтобы, во-первых, способствовать укреплению ремесленного производства в самой стране, а во-вторых, получать наличные деньги, которые употреблялись для поддержания самого двора в его рафинированной роскоши, для прокормления знатных паразитов, не имевших иного источника средств к существованию, кроме пенсий, и не в последнюю очередь для ведения бесконечных войн, в которые вовлекали государства жажда воинской славы, династические фамильные интересы и конфессиональные предрассудки».