Что ж с вами поделаешь, встала с места Люси. Майер привлек ее к себе и прижал к груди. Надеюсь, вы не собираетесь задушить меня в объятиях? пошутила она.
Что вы? Если убивать, то я предпочитаю никогда не догадаетесь шилом! Простой, достаточно безболезненный и верный способ.
Вы большой знаток в этом?
Просто я мужчина. Вы спросили, я ответил. Люси Майер теснее привлек ее к себе, придерживая ладонью за спину. У вас потрясающее, упругое тело. С этими словами он буквально впился в ее губы, пытаясь раздвинуть их своим сильным, скользким языком. Люси едва не стошнило. Она резко отдернула голову назад и, когда он вновь потянулся к ней, попыталась укусить за щеку.
Дрянь! вскрикнул Майер и, завалив девушку на пол, налег на нее всей тушей. В этот момент он ожидал от нее всего, что угодно, готовый к тому, что она будет царапаться, кусаться и, если получится, бить коленками. Но она сделала то, чего он никак не ожидал. Она вдруг перестала сопротивляться и размякла, безразлично уперевшись взглядом в потолок. Майер на взводе разорвал платье у нее на груди. Люси лежала расслабленная, будто это вытворяли не с ней. Он стал страстно целовать ее лицо глаза, лоб, щеки, губы и наконец, словно от ожога, отпрянув от нее, закричал: Сопротивляйся, дрянь! Сопротивляйся! Люси, казалось, совсем не слышала его. Он вскочил на ноги, схватил со стола шило и, замахнувшись, прорычал: Тебе было интересно, как я убиваю? Ты сейчас это узнаешь на себе, но уже ничего не сможешь больше сообщить своим хозяевам из ГПУ!.. Сопротивляйся, дрянь! Майер был готов нанести свой коронный удар шилом в живот, но потерял от ярости бдительность. Стоя на коленях, он слегка их раздвинул в стороны, для устойчивости, и совершил непростительную оплошность. Не будь Люси танцовщицей, то вряд ли смогла б использовать подаренный ей судьбой и Майером единственный шанс. Сгруппировав ноги, она легко подтянула колени к груди и в резком выпаде врезала пятками в слабое мужское место! Сначала Майер не понял, что произошло. Но когда боль из области паха, как кол, вонзилась в мозг, он взвыл безумно и опрокинулся на спину. Люси же, напротив, подлетела, как на крыльях, с пола и, едва успев запахнуть на груди разорванное платье, замерла у дверей. Ее чуть не смел с пути ворвавшийся на кухню, словно локомотив, Казанфар.
Хендэ хох! Майер! Хендэ хох! орал он при этом во всю глотку.
Когда Люси оглянулась, то на месте, где минуту назад, взвыв от боли, валялся Майер, была лишь пустота. Раскрытые настежь створки окна позволяли предположить, что Майер сиганул в проем. Казанфар подбежал к окошку и закричал:
Люди! Это Майер немецкий шпион! Он украл мой велосипед! Держите его, вора!..
Но Майер, скатившись с холма, на котором стоял коттедж, нажал на педали и был таков.
Люси! бросился к девушке Казанфар.
Милый, милый, милый повторяла одно и то же слово она.
Почему ты мне не оставила никакой записки, Люси! А если б я опоздал?
Ты и так опоздал. Но как ты вообще меня нашел, милый?..
Казанфар уже совсем было собрался рассказать ей, как, узнав от домработницы Кодси про «коттедж в пригороде», догадался, что это в новом городе. А где именно, вычислил, вспомнив, как однажды вместе с Айказом «вели» машину Майера из старого Тегерана в новый город. Тот приехал именно в этот коттедж. Как позднее выяснили, он принадлежал преподавателю языка фарси в посольстве Германии, агаи-Кейхани, известному пособнику немцев. Казанфар хотел все ей рассказать, но ему стало жаль тратить на это время, и он лишь произнес:
Понимаешь, я, когда крутил педали, работал не только ногами, но и головой.
Получилось эффектно. Он хотел поцеловать Люси, но в это время, как еще один локомотив, на кухню ворвался лейтенант госбезопасности Коля Попов оперативный сотрудник советского полпредства и связной Амира в одном лице. Этот вбежал с наганом в руке, но, увидев Казанфара, не стал стрелять в потолок, как собрался до того, лишь спросил:
Где Майер, ушел?.. А ты как тут оказался?
Потом объясню, ответил Казанфар. И в свою очередь тоже спросил: А ты как узнал, что Майер был здесь, и почему ты опоздал?
По пути вышла из строя машина, в которой ехала группа захвата. Пробили сразу два передних ската. Возможно диверсия. А то, что Майер будет здесь, сообщила вот она, Люси, наш агент.
?! Казанфар пытался держать лицо, но выражение все равно получилось глупое. Люси советский агент?..
Надеюсь, ты понимаешь, что информация строго конфиденциальная.
Когда все трое вышли во двор, «ЗИС-101С» стоял «упакованный» группой захвата в ожидании Коли, чтобы отбыть обратно. Рядом ждал свою хозяйку «Опель Капитан». Люси посмотрела на автомобиль, вот он целехонький стоит, как хорошо.
Казанфар, поедешь со мной?
Да, радостно отозвался тот.
Садись за руль.
Но я ведь не вожу машину. У меня велосипед.
Ну да.
Майер, сволочь, угнал его. Жалко.
Садись рядом. Хочешь, научу водить?
Казанфар уселся на пассажирское место впереди и уставился на Люси.
Что такое? Так смотришь Она поправила разорванный ворот платья и тронула рукой прическу.
Люси, только обещай ответить честно. Ты же сама мне говорила, что не любишь коммунистов? Как же так?
Говорила, да, улыбнулась она, но нацистов я не люблю больше. Ты ведь тоже не коммунист, Казанфар. Почему?
Ну, я об этом как-то не думал да и рано мне
Чего рано, тебе что, нет 16 лет?
Есть, есть. 25 апреля исполнилось.
Так тебе только 16? Она повернулась к нему всем телом. Мамочки! Мой милый Казанфар, я на целых четыре года старше тебя. А ты с поцелуями лезешь. Так нельзя. Подрасти сначала.
Люси хотела сказать что-то еще, но Казанфар привлек ее к себе, сжал в объятиях и поцеловал в губы. Только на этот раз крепко, как настоящий мужчина, а не юнец. Так, во всяком случае, ему показалось. Да и ей тоже, если честно.
Часть II
Вартанян, на выход, к тебе пришли! зычно произнес надзиратель, самый вредный из всех, которые здесь работали. Даже имя у него было такое Аббас, что означало нахмуренный. Короткий, квадратный, с длинными мускулистыми, как у гориллы, руками, он частенько пускал в ход кулаки в «профилактических целях». Три месяца Жора находился в заточении. За это время привык к участи бесправного узника и лежал теперь у стены на полу, застланном сухой травой, и дремал, несмотря на то что на улице был день. Услышав сквозь сон противный голос, Жора открыл глаза и поднялся на ноги. Кроме него в камере предварительного заключения находились еще человек пятнадцать. Благодаря тому, что створки зарешеченного окна были открыты, воздух в помещении казался не таким спертым, каким мог бы быть. Вартанян! повторил «горилла».
Здесь, отозвался Жора. И у окна, с наружной стороны, увидел Гоар до боли родное существо со светлыми косичками. Будто лучик солнца проглянул с улицы. Ради таких минут, считал он, можно было жить в этой проклятой камере, терпеть бесноватого Аббаса и сносить побои следователей, что называлось здесь «допросами с пристрастием». Женщина-надзиратель осмотрела узелок, переломила пополам все пирожки, обыскала саму Гоар и жестом позволила подойти к окну, за которым стоял Жора.
Грусть, нежность и любовь все было в глазах Гоар, все, кроме отчаяния и слабости.
Гоар, здравствуй, моя хорошая. Как ты? залюбовался ею Жора.
У меня все хорошо. Вот принесла домашних пирожков, протянула узелок она.
О, мои любимые! Спасибо.
Ты сам как?
Надеюсь на скорое освобождение. Сколько можно держать невиновного человека в застенках? больше для полицейских ушей, чем для Гоар, произнес Жора.
Да, об этом и в газетах писали. Я принесла их, но надзирательница забрала себе. Сказала не положено. Ну, ничего, пусть почитает и другим покажет. Им будет полезно.
Хорошая моя, не переживай ты так.
Ты не думай, я не слабая, не заплачу.
Знаю, отважная моя.
Гоар улыбнулась:
И еще, помнишь, я рассказывала тебе про двух своих братьев, двоюродных, что гостили у нас. Так вот, они уехали домой, оттуда сообщили письмом, что добрались благополучно. Все у них хорошо.
Я очень рад, искренне обрадовался Жора.
Он понял, что может менять свою тактику на допросах. Когда его задержали на улице по обвинению в краже велосипеда, то уже в участке объявили, что он подозревается в причастности к двойному убийству! Оказывается, нашлись свидетели, которые дали показания, что часто видели Вартаняна на площади перед базаром с теми парнями, которые закололи ножами двух мужчин на веранде ресторана. Нигде, естественно, не фигурировало, что последние сами жестоко убивали женщин и детей, являясь террористами и нацистскими агентами. Сначала Жора начисто все отрицал, несмотря на избиения. Но после свидания с Гоар дал показания, что тех двоих видел на базаре, но не припомнит, что был знаком с ними. Во всяком случае, не знал и не знает, чем они занимались. Он соглашался помогать полиции в их розыске, показывал места, где случайно мог встречаться с ними, возможно, общаться. Сказанное Гоар о «двоюродных братьях» означало, что двое агентов из спецгруппы, убившие нацистских преступников, благополучно пересекли ирано-советскую границу и ушли в Азербайджан. Воодушевленный общим успехом, Жора попутно подставил под удар несколько немецких агентов, которые якобы предлагали ему содействовать работе советской разведки. Те действительно заводили при Жоре подобные разговоры, чтобы спровоцировать на откровенность. Но парень категорично отказывался. Они являлись нацистами, и Вартанян об этом знал. После таких его «признаний» немецкие агенты попали под подозрение, а некоторые даже были арестованы своими же.
В последний приход Гоар также сообщила Жоре, что его отец поднял почти всю армянскую диаспору, которая нынче проявляет недовольство тем, что их соотечественника, молодого парня, сына уважаемого в Тегеране коммерсанта, держат в тюремных застенках по надуманному обвинению.
Очень надеюсь, что тебя скоро отпустят, шепнула напоследок Гоар. Все ребята передают тебе привет.
На следующий день в камере прошел слушок, что в иранской полиции начались перемены. Со сменой правительства в Тегеране новые люди пришли к руководству и в силовых структурах. Временно исполняющим обязанности начальника участка, где сидел Жора, неожиданно был назначен его старый знакомый сержант вернее, уже старшина Бейбутов, а в помощниках у него сменивший погоны рядового на сержантские Муслим. С того дня отношение к заключенным стало не таким жестким, как раньше. Даже ненавистный Аббас уже не так усердно махал кулаками. Через неделю Жору вызвал к себе Бейбутов.