Он ждал ответа; прошло несколько долгих секунд; и наконец девушка выразила свое согласие чуть заметным кивком.
Отлично, мисс Маккензи, отлично. А теперь идемте. Холмс повернулся, чтобы возглавить движение к выходу; но тут же остановился, будто припомнив что-то. Кстати, мисс Маккензи, вы, я полагаю, бывали в мастерской у Вилла-Верняка?
А как же, сэр. Сколько раз.
Это там он держит свою птицу?
Меня этот вопрос поверг в полное замешательство, но мисс Маккензи ответила не задумываясь:
Верно, сэр. У него там столько всяких диковин
Не сомневаюсь. Холмс вытащил из кармана карандаш и клочок бумаги и начал яростно рисовать. А вы случайно не видели среди этих диковин примерно такое вот устройство?
Он показал бумагу девушке, и в ее глазах мелькнула искорка узнавания.
Так вы тоже там бывали, мистер Холмс? Я не припомню, как эта штука называется, но ее нашли в замке, в одном сарае, тыщу лет назад. Вилл ее чинит уже сколько времени
В самом деле? Холмс положил карандаш обратно в карман, а я помог девушке встать. Что ж, мисс Маккензи, похоже, он ее все-таки починил
Глава 10
Марш в «Дудку и барабан»
Я часто упоминал, что Холмс никогда не раскрывал всех деталей расследуемого дела до момента развязки. (В ранние годы нашего знакомства я называл эту его манеру «недостатком», но впоследствии мне стало стыдно за свои слова.) Так что, выходя вместе с Холмсом в эдинбургский вечер, дабы вернуть мисс Маккензи под охрану родных, в комнаты слуг, я, как обычно, не понимал, что происходит, но смирился с этим. Как и предвидел Холмс, некогда омерзительный Хэкетт, увидев ее, стал совершенно другим человеком (к счастью, он закрыл отсутствующий глаз повязкой и не пользовался стекляшкой, которая ранее внушила мне такое отвращение). Он еще более переменился, когда выяснилось, что девушка цела и невредима, хотя слегка расстроена, нетрезва и нуждается в горячей ванне. Миссис Хэкетт рассыпалась в похвалах мне и Холмсу, говоря, что все они все дворцовые слуги гадали, придет ли время, когда кто-нибудь извне сделает то, на что никто из них не мог отважиться: раскроет позорные дела, что так давно творятся в западной башне. Подобные заявления могли бы показаться странными но только тем, кто ничего не знает о жизни слуг в большом особняке (а трудно представить себе «особняк» грандиознее, во всех смыслах этого слова, королевского дворца). А те, кто знает это, знакомы и с типичным страхом потерять место (и еще хуже получить плохую рекомендацию, с которой потом больше никуда не устроиться), и с тем, что эти страхи порой играют на руку ловкачам, строящим на них грандиозные аферы: злоупотребления, кражи или, как в нашем случае, хитро задуманную, приносящую немало денег мистификацию. И, как намекала мисс Маккензи и открыто сказал Холмс, в больших особняках доверие между слугами и хозяевами очень тонкий механизм; стоит испортиться одной детали и, возможно, придется менять всю машину целиком. Потому-то Хэкетт никогда никому не рассказывал, что творится во дворце вообще и в западной башне в частности.
Холмс, конечно, не ограничился догадками о масштабах разложения среди обслуги Холируд-Хауса; Хэкетт тоже каким-то образом узнал об этом и слегка ослабил свою подозрительность, пусть совсем немного и лишь на время; так ему было легче радоваться, что племянница вернулась невредимой. Но то, что понимали дворецкий и детектив (хоть и не говоря об этом вслух), стало известно мне значительно позже; а пока я сосредоточился на нашем продвижении к огромному каменному утесу, называемому Замковой скалой, на котором возвышались массивные стены и каменные казармы великой древней Эдинбургской крепости. Путешествие наше началось с того, что Хэкетт и его, по всей очевидности, отважный сын Эндрю проводили нас к дворцовым воротам: парочка по настоянию Холмса пообещала нам распорядиться, чтобы женщины семейства в ту ночь не только закрыли все окна и двери, но и надежно заперли их. Что же до самих Хэкетта и Эндрю, они согласились стоять в карауле у ворот внутренней ограды до нашего возвращения в готовности впустить нас обратно либо отразить любое нападение противника смотря что случится раньше.
Вам тут не нужно опасаться, мистер Холмс, храбро вымолвил Хэкетт. У нас в караулке ружей полно, и на мое одно око приходится два у Эндрю, а он, хоть и дитё еще совсем, с полусотни шагов зайцу глаз вышибет.
Превосходно, Эндрю! объявил Холмс. Стало быть, глаз негодяя сложности для вас не представит. Светлокожий юный гигант от похвалы залился румянцем, после чего улыбнулся; Холмс же подступил к нему поближе в глазах его горела сугубая серьезность. Я не шучу, мальчик мой, если Виллу Сэдлеру вздумается сегодня сюда вернуться, вы должны будете его отпугнуть; а если он не уйдет, лучше будет всадить пулю ему в голову, нежели подпускать его к вашей кузине. Настолько страшную судьбу он ей готовит насчет этого могу вас уверить.
Кожа юного Эндрю при этих словах обрела привычную свою бледность, и парнишка еле выдавил в ответ:
Слушаюсь, мистер Холмс. Однако духом он все же воспрял, когда Холмс хлопнул его по плечу.
Не страшитесь, сказал мой друг. Если бы я хоть единый миг сомневался в вас, я никуда бы отсюда не ушел. Но в семействе вашем я успел подметить некую ретивость и знаю, что вы более чем достойно выполните задачу. Эндрю еще раз улыбнулся с непоказной благодарностью и восхищением, а Холмсу никаких иных доказательств больше и не требовалось. Итак, Ватсон! объявил он, развернувшись и быстро зашагав к западным воротам внутренней дворцовой ограды.
Я ободряюще улыбнулся Хэкетту и его сыну и направился следом за своим другом; однако не успел я отойти, как Хэкетт ухватил меня за руку.
Только про осторожность не забывайте, доктор, молвил он. Уйти отсюда еще не все. «Дудка и барабан» логово Вилла Сэдлера, а он чистый волк в собачьей стае.
Замечания Холмса в поезде обидели меня как военного человека, и я вновь ощетинился, услышав предположение, будто британские солдаты кинутся на защиту негодяя Сэдлера; однако искренность на лицах Хэкетта и Эндрю пригасила мое негодование, и я поблагодарил обоих, после чего припустил за Холмсом.
Эта краткая торопливая прогулка прервалась лишь раз, когда взор мой остановился вновь, похоже, почти против моей воли на западной башне дворца, этом едва ли не хранилище всего зла Холируд-Хауса, нынешнего либо минувшего; и признаюсь, я не мог отвести глаз от пагубных башенок, шаг мой вновь замедлился, а разум обратился к измышлениям.
Действительно ли мы охраняем семейство Хэкеттов от самых кошмарных дворцовых угроз, советуя этим людям забаррикадироваться в древних стенах? И не помогаем ли мы на деле этой твари, поистине нашему злейшему врагу, отдавая четыре невинные души на ее загадочную милость?
Этот неожиданный миг ужасающего сомнения оказался, хвала небесам, краток: Холмс окликнул меня из-за ворот, и я бегом кинулся на зов, а едва мы оказались в извилистых переулках столицы (Холмс не рискнул даже в десять вечера показаться на открытом пространстве Хай-стрит, которая шла прямой дорогой к замку), мой друг стал нарушать тишину, нарочито и неустанно насвистывая. Я слушал, как звук отражается от булыжной мостовой и каменных стен, и лишь через несколько минут понял, что мой друг исполняет ту самую мелодию, которую напевал мнимый призрак во время нашего визита в покои королевы Марии. Я как раз собирался напомнить Холмсу, что он толком умеет воспроизводить мелодии только на скрипке; но тут до меня дошло, что я знаю эту музыку.
Боже мой, Холмс! воскликнул я. Верди!
Холмс наконец перестал терзать мой слух и удовлетворенно кивнул:
Точно, Ватсон, Верди. Если совсем точно, то хор пленников из «Навуходоносора»[22].
Но ведь «Навуходоносор» был написан не так давно?
Сравнительно впервые его поставили на сцене «Ла Скала» в 1842 году.
И все же наш призрак знает эту мелодию.
Не только мелодию; еще он знает, или ему сказали, что мисс Маккензи ее не знает, а следовательно, не догадается, что ее может насвистывать кто угодно, только не призрак XVI века. И это значит что?..
Что мистификатор близко знает дворцовых слуг; разумеется, можно с некоторой уверенностью предполагать, что горничные нечасто ходят в оперу, но действовать на основе предположений небезопасно. Тут крайне важно знание из первых рук.
Точно, Ватсон. Конечно, узнать это можно было разными путями Вильям Сэдлер, несомненно, мог услышать это от мисс Маккензи, но мне что-то подсказывает, что и сам Сэдлер не знаток творчества Верди. Так что, скорее всего, в деле участвуют разные люди на то же указывает и характер повреждений на телах сэра Алистера и Маккея.
Точно, Ватсон. Конечно, узнать это можно было разными путями Вильям Сэдлер, несомненно, мог услышать это от мисс Маккензи, но мне что-то подсказывает, что и сам Сэдлер не знаток творчества Верди. Так что, скорее всего, в деле участвуют разные люди на то же указывает и характер повреждений на телах сэра Алистера и Маккея.
Да, мне тоже это приходило в голову и похоже, что в деле замешано даже не два человека, а больше. На телах по пятидесяти с лишним ран если исключить возможность, что мы имеем дело с маниаком, то участников дела могло быть сколь угодно много.
И еще одно, продолжил Холмс. Одна из причин, почему Риццио умер именно так. Я говорю о тяжести вины, или, вернее, о ее распределении. Если все заговорщики участвуют в пролитии крови, то все виновны одинаково, и никто не должен жертвовать собою за всех. Как и в армии, когда расстрелы проводит целая команда. Невозможно сказать, чей именно выстрел или удар ножом оказался смертельным.
Меня весьма печалят эти рассуждения, Холмс, сказал я, увлекая друга вперед. Особенно применительно к мисс Маккензи. Ведь если мы ищем других участников кровопролития, не стоит забивать себе голову делами государства на ум сразу приходит брат, не так ли? Этот Роберт, который, по словам девушки, ей так покровительствовал.
Возможно, и покровительствовал, Ватсон. Холмс заговорил в темпе убыстрившихся шагов. Постольку, поскольку это не противоречило преступному сговору. Есть люди, которым доставляет особое наслаждение обманывать и губить молодых девушек наш общий знакомый барон Грюнер, к примеру, один из худших образцов этой породы; а есть преступники, что убивают лишь в силу необходимости только тех, кто мешает их преступным деяниям или может их выдать, но все же убивают. И в глубине души, сознаюсь, я ненавижу вторых еще более, чем первых. Конечно, мы должны стараться понять ход мыслей преступника но давайте оставим попытки рационализировать его преступное поведение, будь оно явлено государственными мужами или уличными мошенниками, для которых женщины не более чем пешки в игре! Довольно с нас адвокатов и защитников, которые являются перед судом и говорят: «Милорд, я признаю, что мой клиент совратил и впоследствии удушил мисс Такую-то, но прошу вас принять во внимание, что до того дня он обращался с ней любовно и нежно, и убил ее с великой неохотой, лишь потому, что иначе лишился бы средств к существованию». Потому что вся эта нежность преступника к жертве лишь ловушка; приманка, чтобы заставить женщину доверять мужчине, дабы она думала, будто он в любом случае будет защищать и уважать ее, в то время как он точно знает, чего стоят все его обещания. Нет, Ватсон, если окажется, что оба брата виновны, пусть правосудие равно покарает обоих. Равно как и прочих их сообщников сколь угодно благородного происхождения!