Боже мой! Он был сумасшедший?
Холмс кивнул:
Обычное дело мания; он полагал, будто мир лежит во зле; он любил свою жену и детей и решил, что им не место в юдоли греха; и отправил их всех, одного за другим, в лучший мир, поручив их заботам Всевышнего
Я покачал головой, глядя на оживленную улицу:
Боже мой! Он был сумасшедший?
Холмс кивнул:
Обычное дело мания; он полагал, будто мир лежит во зле; он любил свою жену и детей и решил, что им не место в юдоли греха; и отправил их всех, одного за другим, в лучший мир, поручив их заботам Всевышнего
Я покачал головой, глядя на оживленную улицу:
Да, вы верно сказали это ужасное помешательство, и притом довольно распространенное. Но все же я не вижу, какое отношение к этой истории имеет миссис Хадсон.
Неужели? Представьте себе, какие слухи пошли в округе после страшной находки и как они должны были подействовать на молодую женщину, только что поселившуюся на этой улице и вынужденную проводить в одиночестве бо́льшую часть дня. Разумеется, какая-нибудь знакомая сплетница, что жила по соседству со злосчастным домом, не преминула рассказать, что ночной порой сквозь стены доносятся странные звуки: женские стоны, детский плач и явственный скрежет лопаты, взрезающей землю. Другая соседка, возможно, желая перещеголять первую, поклялась, что видела девушку в белой ночной рубашке, тоскливо блуждающую вечерами по дворику за домом. Слухи множились и по сей день никто из обитателей Бейкер-стрит, живших здесь во дни, когда преступление было раскрыто, не ступит ногой в эту лавку.
Холод пробрал меня до мозга костей, хоть я изо всех сил пытался отреагировать как разумный человек.
Но, Холмс, почему же вы мне раньше никогда этого не рассказывали?
К слову не приходилось, просто ответил Холмс. А сегодня, когда я обнаружил, что у меня кончается табак, я, как вы совершенно верно догадались, попросил миссис Хадсон сходить в табачную лавочку и пополнить запасы. Она заявила, что слишком занята и не может предпринять это путешествие; тогда я предложил ей хотя бы перейти через дорогу и поглядеть, что есть у нашего друга пенджабца. Она стала отказываться, и я, боюсь, довольно кровожадно прокомментировал ее нежелание идти, а она сочла, что я над ней издеваюсь.
Я постарался ответить как можно более сурово учитывая, что час был уже поздний и нам следовало торопиться:
Знаете, Холмс, вы могли бы хоть немного уважать ее убеждения, даже если они отличаются от ваших.
С этими словами я поспешил к себе в спальню и начал торопливо укладывать свои скромные пожитки в чемодан.
До меня донесся голос Холмса, в котором явственно звучало недоумение:
А почему вы думаете, Ватсон, что мои убеждения так уж сильно отличаются?
Я только хотел сказать, стал объяснять я, забравшись в чулан в поисках удочек и снастей, что если миссис Хадсон придерживается верований в духов и привидения, зачем вам обязательно нужно
Да, но я и сам придерживаюсь таких верований, Ватсон!
Я на мгновение замер, ожидая услышать пронзительный хохот и вдруг испугался, когда хохота не последовало.
О чем вы вообще? спросил я, возвращаясь в гостиную.
Вот о чем: я верю не так, как наша домохозяйка, по-иному, но все же непоколебимо верю в могущество призраков. Должен вас предупредить, Ватсон, что в ходе нашего теперешнего расследования и вам придется пересмотреть свои взгляды на этот счет. Теперь Холмс в свою очередь удалился в спальню и начал собирать вещи.
Вы шутите, конечно же, крикнул я ему вслед; я понимал, что мне хотелось даже странно, почему так сильно хотелось убедиться, что говорил он не всерьез. Мы с вами расследовали множество случаев, в которых якобы действовали потусторонние силы, и вы никогда
Да, Ватсон, но нам не случалось вести расследование в месте, подобном Холируд-Хаусу!
Ну хорошо, это королевский дворец так что с того?
Я понял, что стою, уставившись на витрину лавки на той стороне улицы с гораздо большим ужасом, нежели раньше и нежели требует предмет нашей беседы, а Холмс говорит:
Двое слуг королевы, которые должны были принять участие в реконструкции самой старой части дворца, комнат, в которых некогда обитала сама королева шотландская, не успели эти двое приступить к работе, как были найдены мертвыми от бесчисленных ужасных ран. Неужели эти обстоятельства, эти ужасные совпадения вам ничего и никого не напоминают?
Я собирался заявить, что по-прежнему понятия не имею, о чем идет речь; но тут очертания старой, старой истории начали понемногу проступать в памяти, и я невольно содрогнулся.
Да, Ватсон, тихо сказал Холмс, подходя к моему окну. Итальянский секретарь Он тоже выглянул в окно, и странным, завороженным голосом произнес: Риццио
Я собирался заявить, что по-прежнему понятия не имею, о чем идет речь; но тут очертания старой, старой истории начали понемногу проступать в памяти, и я невольно содрогнулся.
Да, Ватсон, тихо сказал Холмс, подходя к моему окну. Итальянский секретарь Он тоже выглянул в окно, и странным, завороженным голосом произнес: Риццио
Но услышал я собственный голос, тихий и запинающийся. Холмс, это же было триста лет назад! Какое
Однако люди говорят, что он до сих пор бродит по дворцовым залам, взыскуя возмездия
Я опять невольно содрогнулся и это привело меня в ярость:
Чепуха! Но даже будь это правдой, зачем, во имя всего на свете
Вот это мы и должны понять, друг мой, и желательно до того, как приедем на место назначения. Холмс взглянул на часы на каминной полке. Пора, Ватсон, пора в дорогу!
Глава 3
На север, к шотландской границе
Какие бы иллюзии ни питал я насчет роскоши, окружающей путешествующих под эгидой королевского дома, все они развеялись, едва я увидел чудовище, ожидавшее нас на старой обветшавшей платформе в некотором отдалении от главных путей и зданий Юстонского вокзала. Мы едва успели вовремя прибыть к пункту нашего отправления (несмотря на пари и какое бы то ни было расследование, Холмс и слышать не желал о том, чтобы сесть в поезд без по меньшей мере изрядного запаса табаку нужной смеси, приготовленной самым надежным его поставщиком, поэтому на вокзал мы ехали кружным путем); и даже в сумерках, а может, именно из-за того, что смеркалось, огромный паровоз, сверкающий прожекторами и фыркающий в нетерпении, разводя пары в котле, представлял собой такой разительный контраст с маленьким, очень одиноким пассажирским вагончиком, который, если не считать угольного бункера, и составлял собою весь поезд. Я решил, что устроители путешествия пожертвовали всяческим удобством ради скорости, и моя догадка подтвердилась, когда мы подошли к вагону и обнаружили ряд унылых, ничем не приукрашенных купе. В головном и хвостовом купе расположились молодые люди в штатском, которые тут же дали нам понять, что они не из полиции. А откуда, они не сказали, и, зная, что эта загадка бросит вызов Холмсу и, может быть, слегка развлечет его, я промолчал, хоть и заметил, что выправка у них явно военная.
К нам подошли двое, видимо командиры. У одного было кислое лицо и острый нос, у другого лицо было более приятное и располагающее.
Добрый вечер, джентльмены, произнес последний. Пожалуйста, войдите в вагон, и мы отправимся в путь. Боюсь, у нас нет времени на любезности, но я только хотел бы сказать, что для всех нас большая честь приветствовать вас в этом поезде.
Благодарю вас, лейтенант?.. вопросительно не договорил Холмс.
Первый молодой человек улыбнулся, а второй нервно заходил из стороны в сторону.
Отлично, мистер Холмс. Но, к сожалению, мы пока не можем назвать вам своих имен и воинских званий у нас приказ.
Я полагаю, бесполезно спрашивать, чей именно?
Верно, сэр.
Пора отправляться, резко сказал второй.
Конечно, ответил Холмс, подходя к одному из средних купе вагона. Но помните, юноша, что скрытность не всегда лучшая стратегия для сохранения тайны.
Что вы хотите сказать, мистер Холмс? с определенным негодованием спросил кислолицый молодой человек.
Хочу сказать, что раз вы отказываетесь от разговора, мне придется полагаться на собственную наблюдательность, ответил Холмс. А она у меня гораздо лучше развита, нежели способность к светской беседе. Например, пока вы столь красноречиво молчали, я понял, что в вашей осанке навеки запечатлелась армейская выправка; и все же по вас не скажешь, что вам приходилось подвергаться значительным физическим нагрузкам или что вы много бывали на открытом воздухе. Поэтому несложно сделать вывод, что вы либо штабной офицер в невысоком чине, либо сотрудник военной разведки в чине более высоком. И какое из этих предположений в нашей ситуации кажется наиболее вероятным? Неприятного типа это задело за живое, и Холмс подошел к нему. Дружелюбная беседа порою служит самым лучшим прикрытием, и, несомненно, ваш коллега из военно-морского флота это уже понял. Холмс постучал костяшками пальцев по груди армейского офицера, сказал: Извольте это запомнить, и вошел в вагон. А вам, сэр, добавил он, опустив окно и обращаясь ко второму молодому человеку, я бы посоветовал, если, конечно, вы желаете преуспеть на вашем теперешнем поприще, избавиться от походки вразвалочку!
Молодой человек невольно засмеялся и с уважением оглядел нас с Холмсом, закрывая дверь купе.
Приятной поездки, джентльмены, сказал он, и дайте нам знать, если мы можем чем-то быть полезны
Он махнул рукой людям впереди и позади нас, поезд дернулся и тронулся с места.
Невзирая на веселость этого офицера, меня стали одолевать мрачные предчувствия та тревога, что охватывает человека, когда ему неизвестно даже, кому он может доверять и почему; я нередко испытывал подобное в Афганистане, а теперь у меня возникло похожее ощущение в связи с этой поездкой. По мере нашего продвижения на север моей тревоге суждено было перейти в глубокую философскую скорбь и даже ужас. В начале пути мы с Холмсом бодрились, занявшись разгадкой оставшейся части Майкрофтовой телеграммы в попытке разрешить наше пари. Но в телеграмме осталось довольно мало темных мест. Фраза про «мистера Уэбли»[2] никого не поставила бы в тупик (кроме разве людей, ничего не смыслящих в британском огнестрельном оружии). Майкрофт знал, что я беру свой армейский револьвер лишь на самые опасные вылазки, а значит, таким недвусмысленным намеком хотел сообщить, что наши противники опасны и жестоки. По правде сказать, предостережение было совершенно излишним, принимая во внимание судьбу, постигшую двоих людей, предположительно имеющих отношение к нашему делу. Странное упоминание ладони и «зачитанной судьбы» могло бы ненадолго сбить меня с толку, если бы я не знал, что по крайней мере один преступник из тех, с кем Холмсу приходилось сталкиваться, некий «Свинтус» Шинвелл Джонсон, имел привычку по временам носить с собой дьявольское уродливое орудие, именуемое «наладонным защитником»: полностью умещающийся в ладони однозарядный пистолет под укороченный патрон 32-го калибра. Короткий ствол высовывался меж средним и безымянным пальцами, а спусковым крючком служил рычаг, на который нужно было нажимать пяткой ладони. Преступный мир Лондона перенял это оружие у чикагских бандитов, а Шинвелл Джонсон, будучи осведомлен об интересе Холмса к экзотическому оружию, даже подарил ему один такой после завершения одного особо трудного дела, над которым они работали вместе; но для чего Майкрофт советовал нам взять его с собой во дворец, мы с Холмсом так и не смогли догадаться. Однако распоряжения брата мой друг не ослушался, хоть и вверил это оружие мне по дороге на вокзал.