Прости, что заставил тебя ждать, улыбается Торий и кладет трубку на рычаги. Заботы семейные
Я понимающе киваю, хотя о чем он говорит представляю чисто теоретически. Семьи у меня не было никогда. И, вероятно, не будет.
Что-то не видел тебя сегодня в столовой, продолжает Торий. Все в порядке?
Я киваю и поясняю:
Много работы. Хочу закончить пораньше. Ты позволишь?
Да, конечно, соглашается он. Это как-то связано с сегодняшним звонком?
Уже весь институт в курсе? вопросом на вопрос отвечаю я.
Торий смеется.
Ну, Марта говорила, что тебе звонила какая-то женщина с приятным голосом, а ты краснел, бледнел и вообще выглядел совершенно растерянным. О! Дай ей волю она за глаза тебя и женит, и разведет!
Я не люблю сплетен, но, тем не менее, усмехаюсь тоже. Общество Тория единственное, где я могу быть хоть немного откровенным. И это кажется немного странным, учитывая, что еще три года назад мы ненавидели друг друга до зубовного скрежета. Он меня с первой встречи, за то, что я убил его товарищей, подчинил его своей воле и использовал, как марионетку, что избил до полусмерти и едва не изнасиловал его будущую жену. Я его за то, что провалил мой план по переустройству мира, что проводил надо мной опыты и едва не убил под конец.
В этом мире все шиворот навыворот, и хорошая дружба проистекает из хорошей вражды.
Звонили из миграционной службы, говорю я.
И лицо Тория сразу серьезнеет.
Дело ведь не в этом погибшем? Не в Поле? предполагает он.
Во мне, отвечаю. Мне поменяли куратора.
Торий приподнимает брови, отчего на его лице появляется то самое дурацкое выражение, которое я называю про себя «я очень удивлен!» или «я очень обеспокоен!».
С чего бы вдруг? Ты что, пропустил плановое обследование?
Я киваю.
А ты же ходил две недели назад? начинает вспоминать Торий. И раньше помню, ты отпрашивался у меня в феврале, когда все работали сверхурочно, а ты сказал
Не ходил, жестко обрываю я.
Мы смотрим друг на друга. Я исподлобья. Он озадаченно. Потом его брови начинают хмуриться, губы сжимаются в ниточку, и я понимаю, что сейчас мне не поздоровится. И думаю, что на крики обязательно слетятся все сплетники института. Но Торий, как ни странно, не повышает голос.
Ты врал, как-то чересчур тихо и устало произносит он.
Нет смысла отпираться, и я коротко киваю снова. В такие моменты мне кажется, что он сожалеет. О том, что взял на себя ответственность за меня и других, подобных мне. За то, что я такой упертый баран и сколько со мной ни возись все толку не будет.
Скотина ты неблагодарная, вот ты кто, подтверждает он мои мысли.
Скотина, со вздохом каюсь и опускаю взгляд.
Манипулятор хренов.
Угу, я теперь готов провалиться сквозь землю, но все же спрашиваю его:
Ты можешь что-нибудь сделать?
И редкий наглец в придачу, заканчивает он, подводя черту под всеми моими грехами.
Я соглашаюсь со всем. Но слова женщины из отдела по надзору не выходят у меня из головы.
«В противном случае, мы будем вынуждены поместить вас в стационар на повторную реабилитацию».
У меня просто нет времени играть сейчас в раскаяние. Это понимает и Торий.
Кого тебе назначили? спрашивает он.
Оказывается, имя психотерапевта совершенно вылетело у меня из головы.
Что-то длинное, говорю я. Не могу вспомнить точно.
Тогда тебе ничего не остается, как идти, отвечает Торий, и я слышу в его голосе злорадство. Я твой поручитель, а не психиатр.
У тебя есть знакомые медики, возражаю я.
Для галочки мне бы подошел любой. Но сейчас Торий непреклонен.
Сходи хотя бы раз, а там посмотрим. Если честно, я давно жду случая, чтобы потравить всех тараканов в твоей голове.
Определенно, мир в сговоре против меня.
Я поднимаюсь со стула. Взгляд снова падает на вазу с конфетами и на какую-то долю секунды кабинет Тория смазывается и плывет. Тело ведет в сторону, и я хватаюсь за стол, чтобы сохранить равновесие.
Торий приподнимается со своего места.
Все в порядке?
Да.
Предметы обретают четкость, только в ушах все еще стоит противный звон.
Уверен?
Я киваю снова просто потому, что не хочу нагружать его еще большими проблемами. Еда это такие пустяки. По сравнению со смертью Пола или необходимостью посещать психотерапевта.
Ты вообще обедал сегодня? задает Торий тот вопрос, который, я надеялся, не задаст никогда.
После выяснения отношений лишняя ложь не сыграет мне на руку, поэтому отвечаю расплывчато:
Я работал.
А завтракал? не сдается он.
Пожимаю плечами этот жест можно расценить, как угодно. Стараюсь не глядеть на Тория теперь о его взгляд можно обжечься.
Когда ты ел сегодня в последний раз? допытывается он.
В последний раз я ел вчера, послушно отвечаю я.
Возникает опасение, что ваза с конфетами сейчас полетит в мою голову. Но Торий просто произносит:
Ты идиот?
И кладет на стол десятку ровно столько, сколько я передал накануне в благотворительный фонд.
Шагом марш в столовую! велит он мне. И без глупостей, понял?
Так точно, по старой военной привычке отзываюсь я.
Забираю деньги и выхожу из кабинета. И только потом вспоминаю, что снова забыл поблагодарить.
На табличке написано:
«Доктор Вениамин Поплавский, психотерапевт».
Перечитываю и раз, и другой. Чертыхаюсь.
В Даре не приняты длинные имена. В Ульях мы почти не общались между собой. Понадобилась уйма времени, чтобы научиться разговаривать хоть сколь-нибудь развернутыми фразами. Поэтому имя и должность доктора кажутся мне небесной карой за все мои прегрешения.
«Доктор Вениамин Поплавский, психотерапевт».
Перечитываю и раз, и другой. Чертыхаюсь.
В Даре не приняты длинные имена. В Ульях мы почти не общались между собой. Понадобилась уйма времени, чтобы научиться разговаривать хоть сколь-нибудь развернутыми фразами. Поэтому имя и должность доктора кажутся мне небесной карой за все мои прегрешения.
Решаю про себя, что буду называть его «здравствуйте, доктор» и «до свидания, доктор».
Берусь за ручку. Она скользит под мокрой ладонью. Порог кабинета как мостик. Тот, что соединял коридор Улья с его сердцевиной куполом, где обитала Королева.
Воздух там становился тяжелее, суше, а запахи приторнее. Я помню чувство головокружения и удушья, с каким шел по колено в клубящемся тумане, среди покатых сводов, покрытых белым восковым налетом. Панический ужас, от которого подгибались ноги, и высыхала во рту слюна. И хотелось бежать прочь, не разбирая дороги, пока хватает сил. Но от Королевы не скрыться вечно голодная, окутанная пеленой тумана, она знала о тебе все. Ее призрачный голос вторгался в мозг и вычищал его от неуставных мыслей, как нож вычищает тушу животного от потрохов. Я обожал ее, как жрец обожает свое божество. И боялся до обмороков. И был не одинок в своих чувствах каждый преторианец испытывал нечто подобное.
В таком ключе психологи кажутся мне хорошими преемниками Дарской Королевы. Их работа тоже напоминает препарирование разума, а не тела. В какой-то степени это похуже пыток.
Отчаянно хочется, чтобы эти «здравствуйте» и «до свидания» оказались последними. Но я также отдаю себе отчет, что если лидер васпов позволит себе нарушить правила то кто их будет придерживаться вообще?
«Контроль», говорю себе я.
И вхожу.
Помню, первое, что бросалось в глаза в кабинете моего прошлого куратора это стол. Здесь его нет. Вообще. Вместо стола противоположную стену занимает большое окно, наполовину занавешенное тяжелыми шторами. В углу стоит журнальный столик и торшер. А рядом кресло.
И в нем сейчас сидит пожилой толстяк и ест мороженое. Ложка дразняще позвякивает о стенки вазочки. «Клубничное», отмечаю про себя, а вслух говорю:
Разрешите войти?
Доктор подскакивает, будто только теперь меня увидел и не слышал ни скрипа двери, ни моих тяжелых шагов. Его круглое лицо расплывается в улыбке.
Ян Вереск? произносит он. Очень рад наконец-то с вами познакомиться! Да вы не стойте, проходите-проходите. Я не кусаюсь.
Его лукавая улыбка и шутливый тон сразу начинают раздражать.
Меня направил отдел по надзору, сухо говорю я.
Доктор ставит на стол вазочку с мороженым, разводит руками.
Что ж поделать, голубчик! Я ведь жду вас, а вы все не идете. Да вы не стойте в дверях!
Он подходит ко мне, а я инстинктивно отступаю и в спину упирается круглая ручка двери. Как пистолетное дуло.
Куртку можно повесить сюда, тем временем говорит доктор и показывает мне вешалку. Вам помочь?
Он дотрагивается до меня. И по моему хребту прокатывается ледяная лавина.
Обычно васпы избегают прямого физического контакта. Эта привычка формируется в пору ученичества, когда любой контакт влечет за собой только одно боль. Люди же не трогают нас потому, что мало кто в добром здравии захочет погладить таракана. Это неприятие заложено в генетической памяти. В глубинных инстинктах. Как в наших заложена жажда разрушения.
Но отступать некуда, поэтому я неловко снимаю куртку (конечно, от волнения и природной неуклюжести путаюсь в рукавах). И доктор начинает мягко, но непреклонно оттеснять меня в комнату. Его жесты ненавязчивы, а я чувствую себя зверем, угодившим в капкан хищника еще более хитрого и беспощадного. И тем опаснее капкан, что выглядит на первый взгляд безобидно. В этом лукавство и подлость человека. Лучше бы меня просто повели на дыбу так было бы честнее.
Простите, ради бога, вы, должно быть, решили, что я вовсе не ждал вас, продолжает доктор. Представляю, что вы могли подумать, когда увидели, как я втихаря уплетаю мороженое!
Он смеется, отчего его щеки наливаются ярким румянцем. Я пристраиваюсь на самый краешек дивана. Внутри я весь пружина. Но что бы ни говорил и не делал сейчас психотерапевт мне придется выдержать и это.
Вы знаете, я на самом деле страшный сладкоежка, посмеиваясь, продолжает доктор. Он садится напротив, в кресло, и теперь нас разделяет только журнальный столик. Моя жена совершенно этого не понимает и всегда оттаскивает от кондитерских отделов. Однажды она послала меня за хлебом, и знаете что? Я вместо хлеба купил два кило конфет. Так что здесь у меня тайное логово. Поддаюсь соблазну, когда выдается свободная минутка. Понимаете теперь, что вы своим приходом спасли меня от обжорства?
Я молчу. Его многословие раздражает. Но еще больше раздражает запах клубники и сливок.
Раз уж вы зашли в гости, заканчивает свою реплику доктор, поможете мне разделаться с порцией? Клянусь, если я съем хоть еще немного на мне разойдется халат!