«Тебе пора, сказал я. Будь осторожна. Не превышай скорость».
Губы у нее дрогнули. Иронию я заметил, лишь когда уже произнес эту фразу. Мы стояли на ветреной улице меж старых домов. «Ты будь осторожен, прошептала она. Тебе это нужнее».
Некоторое время я сидел у себя в номере, потом не выдержал. Пошел на вокзал, купил билет до Мюнхена и выписал на листок подходящие поезда. Нашелся один, который отходил в тот же вечер. На нем я и уеду.
В городе царила тишина. Я прошел мимо Соборной площади и остановился. В темноте я различал лишь часть старинных зданий. Думал о Хелен и о том, что будет, но все это стало таким же огромным и неясным, как высокие окна в тени церкви; я вдруг опять засомневался, правильно ли брать ее с собой, не приведет ли это к гибели, не совершил ли я легкомысленный проступок или получил неслыханную милость, а может, то и другое разом.
Неподалеку от гостиницы я услышал приглушенные голоса и шаги. Двое эсэсовцев вышли из подъезда, вытолкнув на улицу какого-то мужчину. Я видел его лицо в свете уличного фонаря. Узкое, восковое, из правого уголка рта стекала на подбородок черная струйка крови. Голова лысая, но на висках темные волосы. Глаза широко открыты и полны такого ужаса, какого я давно не видел. Мужчина молчал. Конвоиры тычками нетерпеливо подгоняли его вперед. Они не шумели, во всей сцене было что-то приглушенное, призрачное. Мимоходом эсэсовцы с яростным вызовом взглянули на меня, а пленник посмотрел на меня остановившимися глазами и сделал что-то вроде умоляющего жеста, губы его шевелились, но с них не слетело ни звука. Извечная для человечества сцена прислужники насилия, жертва и вечный третий, зритель, который не поднимет руки, не защитит жертву и не попытается освободить ее, потому что боится за собственную безопасность, а собственная его безопасность именно по этой причине всегда под угрозой.
Я знал, что ничего не могу сделать для арестованного. Вооруженные эсэсовцы без труда сладят со мной вдобавок мне вспомнилось, как кто-то рассказывал мне о подобной сцене. Он видел, как эсэсовец арестовал и бил еврея, и бросился на помощь бедняге, послал эсэсовца в нокаут, а жертве крикнул, что надо бежать. Но арестованный проклинал своего избавителя, он, мол, теперь совсем пропал, потому что угодил в ситуацию, когда ему еще и это вменят в вину, и, рыдая, пошел за водой, чтобы привести эсэсовца в чувство и под его конвоем отправиться на смерть. Я вспомнил этот рассказ, однако все равно растерялся и, раздираемый противоречивостью беспомощности, презрения к себе, страха и едва ли не легкомысленных поисков счастья, пока других убивают, вернулся в гостиницу, забрал вещи и поехал на вокзал, хотя было еще слишком рано. Решил, что лучше сидеть в зале ожидания, чем прятаться в гостиничном номере. Небольшой риск, на который я при этом шел, по-детски давал хотя бы некоторую опору моему самолюбию.
8
Ехал я всю ночь и следующий день и без затруднений добрался до Австрии. Газеты были полны требований, заверений и обычных сообщений о пограничных инцидентах, которые всегда предшествуют войнам и при которых сильные нации странным образом всегда обвиняют слабых в агрессивности. Я видел эшелоны с войсками, но большинство людей, с которыми я разговаривал, в войну не верили. Надеялись, что за прошлогодним Мюнхеном всякий раз будет следовать новый и что Европа слишком слаба и упадочна, чтобы отважиться воевать с Германией. Разительный контраст с Францией, где каждый знал, что войны не миновать, но находящийся под угрозой всегда знает больше, причем раньше, нежели агрессор.
В Фельдкирхе я снял комнату в маленьком пансионе. Стояло лето, время туристов, так что я никому в глаза не бросался. Два чемодана придавали мне респектабельности. Я решил оставить их здесь, взять с собой ровно столько вещей, чтобы они меня не стесняли. Сложил все в рюкзак, так меньше всего привлекаешь внимание. Комнату я оплатил на неделю вперед.
На другой день я отправился в дорогу. До полуночи прятался на прогалине поблизости от границы. Помню, что поначалу меня донимали комары и что я видел тритона, который жил в прозрачной воде маленького бочажка. У него был гребешок, и временами он всплывал на поверхность вдохнуть воздуху. И тогда показывал пятнистое желто-красное брюшко. Я наблюдал за ним и думал, что для него весь мир ограничен этим бочажком. Для него это Швейцария, Германия, Франция, Африка и Иокогама, все разом. Он мирно всплывал и нырял, в полной гармонии с вечером.
Я вздремнул несколько часов, потом приготовился. Был вполне уверен. А через десять минут рядом со мной словно из-под земли вырос таможенник: «Стоять! Ни с места! Что вы здесь делаете?»
Должно быть, он давно караулил в потемках. Мое заявление, что я безобидный турист, он пропустил мимо ушей. «Можете рассказать все это на таможне». С этими словами он снял оружие с предохранителя и повел меня в ближайшую деревню.
Я шел вконец пришибленный, отупевший, лишь крошечный уголок в мозгу был начеку, прикидывал, как бы смыться. Но куда там таможенник хорошо знал свое дело. Шагал за мной на безопасном расстоянии, врасплох его не застигнешь, не нападешь, я бы и пяти шагов не пробежал, он бы немедля выстрелил.
На таможне он отпер крошечную комнатушку. «Заходите сюда. Ждите».
«Как долго?»
«Пока не вызовут на допрос».
«А сразу допросить нельзя? Я ничего не сделал, чтобы держать меня под арестом».
«Тогда вам не о чем беспокоиться».
«Я и не беспокоюсь, сказал я, снимая рюкзак. Стало быть, начнем».
«Начнем, когда мы тут будем готовы, сказал таможенник, показывая превосходные белые зубы. Он выглядел как охотник, да и вел себя так же. Утром придет нужный сотрудник. Поспать можете в этом кресле. Осталось всего-то несколько часов. Хайль Гитлер!»
Я осмотрелся. Окно зарешечено, дверь крепкая и заперта снаружи. Не сбежишь. Кроме того, за стеной разговаривали люди. Я сидел и ждал. Безнадежно. Наконец небо посерело, потом мало-помалу стало голубым и ясным. Я опять услышал голоса, запахло кофе. Дверь отперли. Я сделал вид, будто проснулся, и зевнул. Вошел незнакомый таможенник, краснолицый толстяк, с виду добродушнее охотника. «Наконец-то! сказал я. Спать тут чертовски неудобно».
«Что вы делали на границе? спросил он и принялся развязывать мой рюкзак. Удрать хотели? Или у вас контрабанда?»
«Ношеные штаны контрабандой не провозят, ответил я. Как и ношеные рубашки».
«Ладно. Тогда что же вы делали там ночью?» Он отложил мой рюкзак в сторону. Я вдруг подумал о деньгах, которые имел при себе. Если он их найдет, я пропал. Надеюсь, он не станет меня обыскивать.
«Хотел ночью полюбоваться Рейном, улыбнулся я. Я же турист. И романтик».
«Откуда вы?»
Я назвал пансион и место, откуда пришел. «Хотел нынче утром туда вернуться, сказал я. Оставил там чемоданы. Я снял комнату на неделю, с оплатой вперед. Не похоже на контрабанду, а?»
«Ну-ну, пробормотал он. Мы все проверим. Через час я зайду за вами. Вместе отправимся туда. Поглядим, что у вас в чемоданах».
Путь был долгий. Толстяк тоже оказался бдительным, как овчарка. Он катил рядом с собой велосипед и курил. Наконец мы добрались до места.
«Да вот же он!» крикнул кто-то из окна пансиона. И тотчас передо мной выросла хозяйка. Красная как рак от волнения. «Господи, мы уж думали, с вами что-то случилось! Где вы были всю ночь?»
Утром хозяйка обнаружила мою нетронутую постель и вообразила, что меня убили. В здешних местах якобы шныряет разбойник, у которого на совести уже несколько грабежей. Поэтому она вызвала полицию. Полицейский вышел из дома следом за нею. Похож на охотника. «Я заблудился, сказал я как можно спокойнее. Вдобавок ночь была такая красивая! Впервые с детства я опять ночевал под открытым небом. Чудесно! Сожалею, что доставил вам беспокойство. К сожалению, я ненароком оказался слишком близко к границе. Пожалуйста, объясните таможеннику, что я здесь живу».
Хозяйка так и сделала. Таможенник был вполне удовлетворен, зато насторожился полицейский: «С границы? Документы у вас есть? Кто вы?»
На секунду у меня перехватило дыхание. Деньги Хелен лежали у меня в нагрудном кармане; если он их найдет, то заподозрит, что я хотел контрабандой провезти их в Швейцарию, и меня немедля возьмут под стражу. А что тогда будет, представить себе невозможно.
Я назвал свое имя, но паспорт пока не предъявлял, немцам и австрийцам в своей стране он не нужен. «Кто нам докажет, что вы не тот самый преступник, которого мы разыскиваем?» сказал полицейский, похожий на охотника.
Я рассмеялся. «Тут нет ничего смешного», сердито бросил он и вместе с таможенником принялся обыскивать мои чемоданы.
Я сделал вид, что расцениваю все как шутку, но толком не знал, как мне объяснить наличие денег, если дальше последует личный обыск. Решил сказать, что подумываю купить домик в здешних краях.
К моему удивлению, в боковом кармане второго чемодана чиновник нашел письмо, о котором я не знал. Этот чемодан я захватил из Оснабрюка, Хелен сложила туда мои давние вещи и привезла на машине. Полицейский достал из конверта бумагу, начал читать. Я напряженно наблюдал за ним, ведь понятия не имел, что это за письмо, только надеялся, что оно старое, ничего не значащее.
Чиновник крякнул, поднял глаза. «Ваше имя Йозеф Шварц?»
Я кивнул. «Что же вы сразу-то не сказали?» спросил он.
Чиновник крякнул, поднял глаза. «Ваше имя Йозеф Шварц?»
Я кивнул. «Что же вы сразу-то не сказали?» спросил он.
«Так ведь я вам раньше говорил», ответил я, пытаясь прочитать перевернутую типографскую шапку на бумаге.
«Верно, он говорил», подтвердил таможенник.
«Значит, письмо касается вас?» спросил полицейский.
Я протянул руку. Секунду он медлил, потом отдал мне бумагу. Теперь я разглядел типографскую шапку. Это был адрес отделения национал-социалистской партии в Оснабрюке. Я медленно прочел, что партийное отделение Оснабрюк просит оказывать всяческую поддержку члену партии Йозефу Шварцу, который находится при исполнении важного секретного задания. Подпись: Георг Юргенс, обер-штурмбаннфюрер, рукой Хелен.
Я держал письмо в руке. «Там все верно?» спросил таможенник с куда большим почтением, чем раньше.
Теперь я достал паспорт, открыл его, показал на имя и снова спрятал. «Секретное государственное дело», сказал я.
«Поэтому?»
«Поэтому, серьезно произнес я, пряча и письмо. Надеюсь, этого вам достаточно?»