Тебя возьмем. На тебя был хороший спрос. Клиентам ты нравилась.
Правда? Марта недоверчиво подняла глаза.
Конечно. А теперь пошли.
Марта вышла вместе с Роландой. Равич смотрел ей вслед. Черта с два ее обратно возьмут. Мадам в таких делах рисковать не любит. Так что в лучшем случае Марту ждут теперь дешевые притоны на улице Блонделя. Потом просто улица. Потом кокаин, больница, место продавщицы в табачном или цветочном киоске. Или, если повезет, какой-нибудь сутенер, который будет ее поколачивать, вволю попользуется, а уж потом вышвырнет.
Столовая гостиницы «Интернасьональ» располагалась в полуподвале. Поэтому постояльцы без обиняков называли ее «катакомбой». Летом, правда, скудные лучи света еще как-то пробивались сюда сквозь толстые матовые стекла под потолком эти окна-щели выходили во двор; зимой же электричество не выключали даже днем. Помещение служило одновременно курительной, канцелярией, гостиной, залом собраний, а также убежищем для беспаспортных эмигрантов когда являлась с проверкой полиция, они могли отсюда двором пробраться в гараж, а уж из гаража смыться на соседнюю улицу.
Равич сидел сейчас с Борисом Морозовым, швейцаром ночного клуба «Шехерезада», в том углу «катакомбы», который хозяйка гордо именовала пальмовым садом, ибо здесь в майоликовой кадке на рахитичном столике доживала свой худосочный век одна чахлая пальма. Морозов вот уже пятнадцать лет жил в Париже. Беженец еще со времен Первой мировой, он был одним из немногих русских, кто не бахвалился службой в царской гвардии и не рассказывал небылицы о своем знатном происхождении.
Они играли в шахматы. В «катакомбе» в этот час было пусто, за исключением одного столика, за которым собралась шумная компания, там много пили и то и дело провозглашали тосты.
Морозов раздраженно оглянулся.
Равич, ты можешь мне объяснить, по какому случаю здесь сегодня такой галдеж? Какого черта эти эмигранты не отправляются спать?
Равич усмехнулся:
К этим эмигрантам я лично отношения не имею. В нашей гостинице это фашистская фракция.
Испания? Но ты ведь тоже там был?
Был, но на другой стороне. К тому же только как врач. А это испанские монархисты фашистского розлива. Жалкие остатки здешней камарильи, большинство-то уже снова восвояси вернулись. А эти все никак не отважатся. Франко, видите ли, для них недостаточно утончен. Хотя мавры, веками истреблявшие испанцев, мавры нисколько их не смущали[6].
Испания? Но ты ведь тоже там был?
Был, но на другой стороне. К тому же только как врач. А это испанские монархисты фашистского розлива. Жалкие остатки здешней камарильи, большинство-то уже снова восвояси вернулись. А эти все никак не отважатся. Франко, видите ли, для них недостаточно утончен. Хотя мавры, веками истреблявшие испанцев, мавры нисколько их не смущали[6].
Морозов уже расставлял фигуры.
Так, может, они отмечают бойню в Гернике[7]? Или победу итальянских и немецких пулеметов над крестьянами и горняками? Я этих молодчиков ни разу здесь не видел.
Они уж который год здесь околачиваются. Ты их не видел, потому что не столуешься здесь.
А ты, что ли, столуешься?
Нет.
Ладно, ухмыльнулся Морозов. Замнем для ясности мой следующий вопрос, равно как и твой ответ. И то и другое наверняка было бы оскорбительно. По мне, так пусть бы хоть родились здесь. Лишь бы горланили потише. Итак старый, добрый ферзевый гамбит.
Равич двинул встречную пешку. Первые ходы делались быстро. Но вскоре Морозов начал подолгу задумываться.
Есть тут один вариантик у Алехина
Один из испанцев между тем направился в их сторону. То ли взгляд тупой, то ли глаза совсем близко к носу посажены. Остановился возле их столика. Морозов недовольно поднял голову. На ногах испанец держался не слишком твердо.
Господа, выговорил он учтиво. Полковник Гомес приглашает вас выпить с ним бокал вина.
Сударь, в тон ему ответил Морозов, мы как раз разыгрываем партию в шахматы на первенство семнадцатого округа города Парижа. Покорнейше благодарим, но принять приглашение никак не можем.
Испанец и бровью не повел. Он обратился к Равичу с церемонностью, которая сделала бы честь и двору Филиппа Второго:
Некоторое время назад вы оказали полковнику Гомесу любезность. Вот почему накануне своего отъезда он весьма желал бы выпить с вами бокал вина.
Мой партнер, ответил Равич с той же церемонностью, уже объяснил вам: мы сегодня должны сыграть партию в шахматы. Поблагодарите от нас полковника Гомеса. Весьма сожалею.
Испанец с поклоном удалился. Морозов ухмыльнулся:
Совсем как мы, русские, в первые годы. Как утопающий за соломинку, из последних сил цеплялись за свои титулы и учтивые манеры. И какую же любезность ты оказал этому готтентоту?
Как-то раз слабительное прописал. Латинские народы весьма щепетильны в вопросах пищеварения.
Недурственно! Морозов снова ухмыльнулся. Извечная слабина демократии. Фашист в подобном случае прописал бы демократу мышьяк.
Испанец уже подходил к ним снова.
Позвольте представиться: старший лейтенант Наварро, объявил он с убийственной серьезностью человека, который явно выпил лишнего, но пока этого не осознает. Я адъютант полковника Гомеса. Сегодня ночью полковник уезжает из Парижа. Он направляется в Испанию, дабы присоединиться к доблестным войскам генералиссимуса Франко. И в честь этого события желает выпить с вами бокал вина за свободу Испании и ее победоносную армию.
Старший лейтенант Наварро, сухо отозвался Равич, я не испанец.
Нам это известно. Вы немец. Тень заговорщицкой улыбки промелькнула на его пьяном лице. Именно поэтому полковник Гомес и желает с вами выпить. Германия и Испания друзья.
Равич и Морозов переглянулись. Это становилось забавным. Уголки губ у Морозова подрагивали.
Старший лейтенант Наварро, сказал он. Как ни жаль, но я вынужден настаивать на необходимости завершения нашей партии с доктором Равичем. Результат сегодня же ночью будет телеграфирован в Нью-Йорк и Калькутту.
Сударь! надменно произнес Наварро. Мы ожидали, что вы откажетесь, ведь Россия враг Испании. Приглашение касалось только доктора Равича. Вас мы пригласили только потому, что вы вместе.
Морозов поставил на свою огромную, как лопата, ладонь выигранного коня и посмотрел на Равича.
Пора прекратить этот балаган, тебе не кажется?
Думаю, да. Равич повернулся. Полагаю, молодой человек, вам лучше вернуться на место. Вы совершенно незаслуженно пытаетесь задеть честь полковника Морозова, ибо он враг Советов.
Не дожидаясь ответа, Равич снова склонился над доской. Наварро какое-то время стоял над ними, недоуменно таращась. Потом удалился.
Он пьян и, как многие латиняне, в пьяном виде напрочь лишен чувства юмора, заметил Равич. Однако мы отнюдь не обязаны следовать его примеру. Вот почему я решил произвести тебя в полковники. Хотя, сколько мне известно, ты всего лишь жалкий подполковник. Мысль, что этот Гомес старше тебя по званию, показалась мне нестерпимой.
Помолчи немного, дружок. Со всей этой суетней я, кажется, напортачил в алехинском варианте. Похоже, слона я теряю. Морозов поднял голову. Бог ты мой, еще один пожаловал. Второй адъютант. Ну и народ!
Не иначе это полковник Гомес собственной персоной. Равич с интересом откинулся в кресле. Нас ждет дискуссия двух полковников.
Недолгая, сын мой.
Полковник оказался еще церемоннее лейтенанта. Он начал с того, что извинился перед Морозовым за промашку своего адъютанта. Извинение было милостиво принято. После чего, поскольку все недоразумения вроде бы благополучно улажены, полковник, усугубляя учтивость почти до неправдоподобия, предложил в знак примирения всем вместе выпить бокал вина за генералиссимуса Франко. На сей раз отказался Равич.
Но как немец, как союзник Полковник явно был в замешательстве.
Полковник Гомес, сказал Равич, постепенно теряя терпение, оставим лучше все как есть. Вы будете пить за кого вам вздумается, а я продолжу играть в шахматы.
На лице полковника отразилась мучительная работа мысли.
Тогда, выходит, вы
Лучше не будем уточнять, остановил его Морозов. Во избежание дальнейших разногласий.
Гомес вконец запутался.
Но тогда вы, белогвардеец и царский офицер, должны бы
Ничего мы никому не должны. Мы скроены по старинке. Да, мы разных взглядов, но не считаем, что из-за этого надо сносить друг другу башку.
До Гомеса наконец дошло. Он надменно вскинул голову.
Понятно! злобно прокаркал он. Гнилая демократическая
Вот что, любезный! Голос Морозова не сулил ничего хорошего. Уматывайте отсюда! Вам давным-давно пора было уматывать. К себе в Испанию. В окопы. А то там за вас итальянцы да немцы воюют. Свободны!
Он встал. Гомес отшатнулся. Посмотрел на Морозова. Потом, как по команде, резко повернулся кругом и зашагал к своему столику. Морозов сел на место, вздохнул и позвонил официантке.
Принесите-ка нам кальвадоса, Кларисса. Два двойных.
Кивнув, Кларисса ушла.
Тоже мне вояки. Равич усмехнулся. Такой короткий ум и такие сложные представления о чести. Этак и свихнуться недолго, а уж спьяну и подавно.
Оно и видно. Вон уже следующий идет. Еще немного и они начнут ходить процессиями. Кто пожалует на сей раз? Может, сам Франко?
Это снова был Наварро. Опасливо остановившись от столика в двух шагах, он на сей раз обратился к Морозову:
Полковник Гомес сожалеет, что не имеет возможности послать вам вызов. Сегодня ночью он покидает Париж. К тому же его миссия слишком ответственна, и он не может позволить себе неприятности с полицией. Он повернулся к Равичу. Полковник должен вам гонорар за консультацию. С этими словами он бросил на стол сложенную пятифранковую купюру и попытался гордо удалиться.
Секундочку, проговорил Морозов. Кларисса как раз подошла к их столику с подносом. Морозов взял рюмку кальвадоса, но, глянув на нее, покачал головой и поставил на место. После чего взял с подноса стакан воды и невозмутимо выплеснул Наварро в лицо. Это чтобы вы протрезвели, невозмутимо пояснил он. И зарубите себе на носу: деньгами не швыряются. А теперь катитесь отсюда, идиот ламанческий
Наварро ошеломленно утирался. К их столику уже спешили остальные испанцы. Их было четверо. Морозов не спеша поднялся во весь рост. Он был на голову, а то на две выше каждого из испанцев. Равич продолжал сидеть. Он посмотрел на Гомеса.
Не смешите людей, посоветовал он. Вы все, мягко говоря, не трезвы. У вас ни малейшего шанса. Минуты не пройдет, и вы костей не соберете. Даже на трезвую голову у вас все равно шансов никаких.
Он встал, подхватил Наварро под локти, приподнял, повернул и, как болванчика, поставил настолько вплотную к Гомесу, что тому пришлось отступить.