Казарма располагалась на холме, на окраине города. Целехонькая. Учебный плац залит белым светом, словно засыпан снегом. Гребер прошел в ворота. С ощущением, что отпуск уже закончился. Прошлое лежало в развалинах, как родительский дом, и он снова уходил на фронт в этот раз на другой, без орудий и винтовок, но не менее опасный.
10
Минуло три дня. За столом в комнате сорок восемь четверо солдат играли в скат. Играли уже два дня, прерываясь только на сон и еду. Трое игроков сменялись, четвертый играл без передышки. Звали его Руммель, три дня назад он прибыл в отпуск как раз вовремя, чтобы похоронить жену и дочь. Жену он опознал по родимому пятну на бедре, головы у нее не было. После похорон он пошел в казарму и начал играть в скат. Ни с кем не разговаривал. Только играл, в полной апатии. Гребер пристроился у окна. Рядом с ним сидел ефрейтор Ройтер с бутылкой пива в руке, положив перевязанную правую ногу на подоконник. Он был старшим по комнате и страдал подагрой. Комната сорок восемь служила не только приютом для невезучих отпускников, но и санчастью для легкобольных. За спиной у них лежал сапер Фельдман. Он считал делом чести за три недели отоспаться за три военных года. Вставал только поесть.
Где Бёттхер? спросил Гребер. До сих пор не вернулся?
Поехал в Хасте и Ибург. Нынче днем кто-то одолжил ему велосипед. Теперь может за один день обыскать две деревни. Но все равно остается еще десяток. А потом лагеря, куда развозили народ. А они в сотнях километров отсюда. Как он туда доберется?
Я написал в четыре лагеря, сказал Гребер. От нас обоих.
Думаешь, вам ответят?
Нет. Но это не имеет значения. Все равно ведь пишешь.
Кому ты писал?
Лагерному начальству, а потом в каждый лагерь еще раз непосредственно жене Бёттхера и моим родителям. Гребер достал из кармана пачку писем, показал. Сейчас отнесу на почту.
Ройтер кивнул.
Нынче-то где побывал?
В городской школе и в спортзале монастырской школы. Потом на одном из сборных пунктов и еще раз в отделе регистрации. Ничего.
Один из картежников сменился, подсел к ним.
Не пойму, с какой стати вы, отпускники, живете в казарме, сказал он Греберу. Как можно дальше от казармы я бы такой девиз выбрал! Снял бы себе нору, надел бы штатское и две недели жил бы человеком.
А что, надев штатское, становишься человеком? спросил Ройтер.
Ясное дело. Как же иначе!
Вот тебе, пожалуйста, сказал Ройтер Греберу. Жизнь проста, если смотришь на нее по-простому. У тебя тут есть штатские шмотки?
Нет. Они под развалинами на Хакенштрассе.
Могу одолжить, если хочешь.
Гребер смотрел в окно на казарменный двор. Несколько взводов отрабатывали заряжание и постановку на предохранитель, метание ручных гранат и отдание чести.
Идиотизм, сказал он. На фронте я думал, что, как приеду домой, первым делом зашвырну в угол это окаянное шмотье и надену штатское а теперь мне все равно.
Просто ты самая обыкновенная казарменная крыса, объявил картежник, откусив кусок ливерной колбасы. Солдяга, который знать не знает, что́ для него хорошо. Глупость же, что отпуск вечно получают не те люди! Он вернулся к игрокам. Руммель выиграл у него четыре марки, а утром врач из санчасти выписал его как годного к продолжению службы вот он и обозлился.
Гребер встал.
Ты куда? спросил Ройтер.
В город. На почту, а потом опять буду искать.
Ройтер отставил пустую бутылку.
Не забудь, что ты в отпуску. И что скоро он кончится.
Да уж как-нибудь не забуду, с горечью ответил Гребер.
Ройтер осторожно снял с подоконника забинтованную ногу, поставил на пол.
Я не хотел тебя обидеть. Делай все возможное, ищи родителей. Но не забывай, что у тебя отпуск. И следующий будет нескоро.
Знаю. И до тех пор можно в два счета навсегда откинуть копыта. Это я тоже знаю.
Ладно, сказал Ройтер. Коли знаешь, то все в порядке.
Гребер пошел к двери. За столом картежников у Руммеля как раз был на руках большой шлем с четверками, а вдобавок полный набор треф. Красотища. С непроницаемым видом он раздолбал противников. Те и оглянуться не успели.
Тридцать очков на трефах, с отчаянием сказал тот, что обозвал Гребера казарменной крысой. Ну что тут скажешь! А он даже не радуется!
Эрнст!
Гребер оглянулся. Перед ним стоял невысокий крепыш в мундире крайсляйтера. На секунду ему пришлось напрячь память, и он узнал круглое лицо с румяными щеками и орехово-карими глазами.
Биндинг, сказал он. Альфонс Биндинг!
Он самый. Биндинг просиял ему навстречу. Эрнст, старина, мы же целую вечность не виделись! Откуда ты?
Из России.
В отпуске, значит! Это надо отпраздновать. Пошли ко мне в берлогу. Я живу недалеко отсюда. Есть первоклассный коньяк! Нет, надо же! Встретить старого школьного приятеля, который только что приехал с фронта! По такому случаю необходимо выпить!
Гребер смотрел на него. Несколько лет Биндинг учился с ним в одном классе, но он почти забыл его. Только случайно слыхал, что Альфонс вступил в партию и кой-чего там достиг. Теперь он стоял перед ним, веселый, простосердечный.
Пошли, Эрнст! настаивал он. Смелей!
Гребер покачал головой:
У меня нет времени.
Но, Эрнст! Выпьем по глоточку! На это у старых товарищей всегда найдется время!
Старые товарищи! Гребер смотрел на мундир. Биндинг высоко поднялся. Но, быть может, как раз поэтому поможет разыскать родителей, вдруг подумал он. Как раз потому, что он партийная шишка.
Ладно, Альфонс, сказал он. На рюмку шнапса.
Правильно, Эрнст. Пошли, тут недалеко.
Гребер смотрел на него. Несколько лет Биндинг учился с ним в одном классе, но он почти забыл его. Только случайно слыхал, что Альфонс вступил в партию и кой-чего там достиг. Теперь он стоял перед ним, веселый, простосердечный.
Пошли, Эрнст! настаивал он. Смелей!
Гребер покачал головой:
У меня нет времени.
Но, Эрнст! Выпьем по глоточку! На это у старых товарищей всегда найдется время!
Старые товарищи! Гребер смотрел на мундир. Биндинг высоко поднялся. Но, быть может, как раз поэтому поможет разыскать родителей, вдруг подумал он. Как раз потому, что он партийная шишка.
Ладно, Альфонс, сказал он. На рюмку шнапса.
Правильно, Эрнст. Пошли, тут недалеко.
Как выяснилось, жил Биндинг дальше, чем утверждал. В пригороде, в маленькой белой вилле, что мирная и невредимая располагалась в парке с высокими березами. На деревьях висели птичьи кормушки, где-то журчала вода.
Биндинг вошел в дом первым. В коридоре висели оленьи рога, кабаний череп и медвежья голова. Гребер удивился:
Ты что, такой великий охотник, Альфонс?
Биндинг ухмыльнулся:
Отнюдь. Никогда в руки не брал ружья. Это все декорации. Здорово смотрится, а? По-германски!
Он провел Гребера в комнату, устланнную коврами. На стенах висели картины в роскошных рамах. Вокруг стояли большие кожаные кресла.
Ну, что скажешь? гордо спросил он. Уютно, да?
Гребер кивнул. Партия пеклась о своих людях. Альфонс был родом из семьи бедного торговца молоком. Отцу стоило немалых усилий учить его в гимназии.
Садись, Эрнст. Как тебе мой Рубенс?
Что?
Рубенс! Вон та мазня, рядом с роялем!
На картине была изображена весьма упитанная обнаженная женщина, стоящая на берегу пруда. Золотые волосы и могучий зад, освещенный солнцем. Кое-что для Бёттхера, подумал Гребер.
Здорово, сказал он.
Здорово? Биндинг был изрядно разочарован. Старина, это просто изумительно! От того же торговца, у которого покупает рейхсмаршал. Шедевр! Достался мне задешево, из вторых рук. Тебе не нравится?
Почему? Только ведь я не знаток. Но один мой знакомый ошалел бы, если б увидел это полотно.
В самом деле? Серьезный коллекционер?
Нет, но специалист по Рубенсу.
Биндинг просиял от удовольствия.
Очень рад слышать, Эрнст! Правда очень рад. Я бы и сам никогда не поверил, что стану собирать произведения искусства. А теперь рассказывай, как ты и что поделываешь. И могу ли я что-нибудь для тебя сделать. Кой-какие связи имеются. Он лукаво хохотнул.
Гребер против воли слегка растрогался. Впервые кто-то без малейшего опасения предложил ему помощь.
Ты можешь кое-что для меня сделать, сказал он. Мои родители пропали. Возможно, их вывезли отсюда или они где-нибудь неподалеку, в деревне. Как бы мне выяснить? Здесь, в городе, их, похоже, нет.
Биндинг сел в кресло рядом с курительным столиком из чеканной меди. Надраенные сапоги стояли перед ним как печные трубы.
Выяснить не так-то просто, если они не в городе, сказал он. Ладно, посмотрим, что удастся разузнать. Это займет несколько дней. А может, и больше. Все дело в том, где именно они находятся. Сейчас повсюду неразбериха, ты же знаешь.
Да, насмотрелся.
Биндинг встал, прошел к шкафу. Достал бутылку и два бокала.
Давай-ка сперва тяпнем по единой, Эрнст. Настоящий арманьяк. Мне он нравится даже больше коньяка. Твое здоровье.
И твое, Альфонс.
Биндинг налил еще.
Где ты сейчас живешь? У родных?
У нас нет в городе родных. В казарме.
Биндинг отставил бокал.
Но, Эрнст, это же нелепо! Отпуск в казарме! По сути, вообще не отпуск! Можешь пожить у меня! Места полно! Спальня с ванной, никаких очередей, все что душе угодно!
Ты разве один тут живешь?
Ясное дело! А ты думал, я женат? Не такой я дурак! В моем положении от баб отбою нет. Говорю тебе, Эрнст, на колени передо мной падают.
В самом деле?
На колени! К примеру, еще вчера! Дамочка из высоких кругов, рыжие волосы, прелестная грудь, вуалетка, меховое манто, вот здесь, на ковре, рыдала в три ручья и была готова на все. Просила вызволить ее мужа из концлагеря.
Гребер посмотрел на него:
Ты и такое можешь?
Биндинг засмеялся.
Засадить могу запросто. А вот вызволить уже не так просто. Ей я, конечно, этого не сказал. Ну так как? Переедешь? Видишь ведь, тут скучно не бывает!
Да, вижу. Но сейчас переехать не могу. Запрашивая о родителях, я указывал адрес казармы. Теперь надо дождаться ответов.
Да, вижу. Но сейчас переехать не могу. Запрашивая о родителях, я указывал адрес казармы. Теперь надо дождаться ответов.
Ладно, Эрнст. Тебе видней. Но помни, у Альфонса для тебя всегда есть место. И довольствие первый класс. Я хорошо запасся.
Спасибо, Альфонс.
Чепуха! Мы же школьные товарищи. Как же не помочь друг другу. Ты частенько давал мне списать классную работу. Кстати, помнишь Бурмайстера?
Учителя математики?
Его. Ведь по вине этого гада меня выперли из седьмого класса гимназии. За историю с Люцией Эдлер. Помнишь?