То же самое касалось слов, фигурирующих в званиях: только заслуженный учитель, Герой Советского Союза даже при наличии распространенных, обычных, литературных единиц учительница и героиня. Как вопиющую несправедливость расценивал награждение женщин такими званиями в книге Правильно ли мы говорим? (1960) советский сатирик Борис Тимофеев, принадлежавший к поколению, успевшему получить гимназическое образование: Мужчина и женщина в Советском Союзе равноправны. Это аксиома. Существуютучительницы, писательницы, артистки.Почему же они за последнее время называютсяучителями, писателями, артистами? Разве словоучительница, например, хоть в какой-либо степени умаляет труд той, которая отдает благородному делу обучения и воспитания детей десятки лет жизни?
Как видим, по мнению писателя, избегание обычных ходовых феминитивов в торжественных формулах как бы обнажает то ли второсортность, то ли недопустимость женского.
О том же Лидия Чуковская, вслед за отцом защищавшая живой как жизнь от смертоносного канцелярита. Почему всехпереводчиц, руководительниц, председательницпревратили в переводчиков, руководителей, председателей? Почему всекорреспонденткисталикорреспондентами? Понять легко: за последние десятилетия множеством профессий, которыми ранее владели одни лишь мужчины, овладели также и женщины. Появились женщины-инженеры, женщины-архитекторы, женщины-экономисты, женщины-врачи. Было: «переводчица Вера Звягинцева». Стало: «переводчик Вера Звягинцева». От этого сами переводы не лучше и не хуже, но зачем? Умолкаю. Буду ожидать, пока «актриса» превратится в «актера», «певица» в «певца», а «танцовщица» в «танцовщика». Остался у меня один вопрос: жив ли ты живой как жизнь? (Статья Моя грач прилетела. 1995.)
Забавно, но ожидания отчасти сбылись. Комментарий в дискуссии: А мне вот что интересно первые записи в моей трудовой книжке «артистка хора». А последние «артист». Что случилось? Какова причина? Это же кто-то издал специальный указ Пол я не меняла, если что.
Ну, вроде бы ясно: движущей силой замены феминитивов на слова мужского рода стали советские бюрократы. В итоге их деятельности по унификации номенклатуры профессий большинство названий должностей и позиций были унифицированы по мужскому полу. Я, например, научный сотрудник, а не научная сотрудница.
Бюрократический след вполне правдоподобен.
Современный официальный язык любит унификацию вообще, а не только в случае с названиями профессий. Например, влияние официального языка на общенародный совершенно точно замешано в вымывании падежей у топонимов среднего рода названий городов, сел, поселков: Иваново, Одинцово, Осташково, Голицыно, Тушино, Переделкино, Люблино, Коптево, Павлово и тому подобного. Теперь жители Одинцова клянут безграмотность дикторов, сохраняющих старую литературную норму и склоняющих имя их города, как это было испокон веков. Чуть ли не петиции пишут против порчи языка. А ведь недаром помнит вся Россия про день Бородина!
При этом действительно многие носители русского языка ориентируются как на нечто правильное и незыблемое именно на современный им официальный, бюрократический язык, а не на язык художественной литературы, например. О таком явлении проникновении пресловутого канцелярита даже в разговорную речь писали многие, прежде всего Корней Чуковский, придумавший само слово канцелярит и собравший выразительные примеры такого проникновения в книге Живой как жизнь (1962).
Ориентация в разговорной речи на официальные наименования должностей, профессий тоже вполне реальна. Как у уже процитированной Екатерины Л.: Есть профессия «художник», профессии «художница» нет. А если ещё я художник-педагог? Живописец. Как тогда? Живописица? Смешно А всякие «художницы» и «борчихи» (шедеврально, не правда ли?) это сущеглупие (из Фейсбука).
Аргументы типа Нет профессии «художница»!, Моя профессия «парикмахер» явно отсылают к официальной номенклатуре профессий в качестве образца для тех, кто говорит на языке не официальном, а обычном.
С другой стороны
Когда женщина даже в неформальной обстановке говорит о себе: Я художник (кассир, учитель, лаборант, сотрудник, активист), можно подозревать ее в примазывании к первосортной группе, в ориентации на официальные нормы, на канцелярит, но вряд ли стоит упускать из виду, что феминитивный суффикс здесь на самом деле был бы избыточен, сообщал излишнюю информацию. Пол-то в этой ситуации и так известен. Вот в заголовке Журналисту «МК» вручили премию пол неизвестен (возможно, и неважен; это другой вопрос).
Сама по себе избыточность не криминальна и даже является неотъемлемым свойством языка. Мы дублируем информацию то и дело. Например, когда кричим по телефону: Я уже выхожу!, произносим лишнее слово я. Ведь окончание глагола выхожу и так сообщает, что говорящий имеет в виду себя. Сказать уже выхожу! тоже можно и правильно. Почему-то конструкция с подлежащим, с я не отмирает. Или взять частицу не в конструкции никогдане смеялся. Зачем она? По-русски иначе выразить отрицание невозможно!
Избыточность как таковая создает запас прочности. Природе иногда требуется колоссальная избыточность из миллионов икринок выживает одна. И в языке тоже дублирование делает передачу информации надежнее, особенно информации важной отрицания, например.
Тем не менее лишние языковые единицы могут в определенных условиях стать кандидатами на вылет. Например, если мы сильнее обычного нуждаемся в краткости. Или если эти единицы не слишком желательны по тем или иным причинам.
Избыточность как таковая создает запас прочности. Природе иногда требуется колоссальная избыточность из миллионов икринок выживает одна. И в языке тоже дублирование делает передачу информации надежнее, особенно информации важной отрицания, например.
Тем не менее лишние языковые единицы могут в определенных условиях стать кандидатами на вылет. Например, если мы сильнее обычного нуждаемся в краткости. Или если эти единицы не слишком желательны по тем или иным причинам.
Поэтому, кажется, нельзя сводить мотивы избегания феминитивов к вуалированию пола как маркера второсортности и стремления бюрократов к единообразию. В сущности, в разбиравшихся выше словосочетаниях типа кавалерист-девица суффикс именно избыточен кавалеристка-девица было бы уж слишком.
Вообще-то в дореволюционном газетном заголовке мне такое словосочетание встретилось: Женщина-авиаторшаЛ.В. Зверева протестует (Петербургская газета. 30.08.1911). Мало ли, бывают всякие мутации, но не всякие оказываются жизнеспособными, не всякие размножаются.
Абстрактных женщин-репортёров Влас Дорошевич именует феминитивом: Куда не проникнет репортёр, туда проникнетрепортёрша. Здесь суффикс принципиален. Однако о конкретной Варваре Меньшиковой, рядом: Онарепортёр! И репортёр прекрасный! Здесь феминитивный суффикс нес бы лишнюю информацию, а значит, отвлекал на второстепенное и мысль не была бы выражена столь четко.
Отсюда не так трудно пойти дальше и отказаться от феминитивного суффикса вообще в любой ситуации, где пол неважен. Он может быть при этом и неизвестен, но к существу дела информация о нем ничего не добавляет. А таких ситуаций с течением времени становится все больше. Массовое применение мужских обозначений к женщине, в общем, совпадает с ростом равноправия, укорочения волос и юбок, дейнековских физкультурниц в белых трусах и майках и метростроевок в комбинезонах одним словом, со сближением в картине мира этих, оказывается, не диаметрально противоположных объектов.
Напрашивается сравнение феминитивов со специальными словами для незамужних женщин. Замужество превращало женщину в радикально другой объект. Девку, девицу, мадемуазель, боярышню, барышню в бабу, даму, мадам, боярыню, барыню. Но вот различие перестало быть значимым, объекты в картине мира перестали серьезно различаться, и упоминание статуса стало избыточным. Девушка стала отличаться от женщины лишь возрастом. А дальше и это отличие начало таять. Пока одни ещё возмущаются беременными девушками, другие, при этом носители вполне литературного языка, уже спокойно называют девушками всех, кого нельзя отнести к бабушкам.
Душа не имеет возраста. Привычное высказывание. А пола? Пригвождена ли ты к нему, обязана ли объявлять его всегда, даже тогда, когда думаешь лишь о своем деле, о своем творчестве? Когда ты не женщина, а просто человек?
Описывая свое состояние и мысли о творчестве, настигшие ее ранним утром на вершине холма, девушка употребила слово мастер. Френдесса-феминистка сделала ей замечание: Мастерица! Конечно, слово мастер семантически куда богаче, чем мастерица, но для писавшей дело было не в этом, а в требовавшемся ей в данном случае отсутствии гендерной специфики: А я в этот момент не была женщиной.
Так же, как стало избыточным упоминание брачного статуса, становится избыточным упоминание пола, говорят противники специальных обозначений для женщин. Я в первую очередь человек (существительное мужского рода) и только потом женщина.
Для кого-то избыточность упоминания пола и гендера распространяется на любые характеристики человека, для кого-то только на профессиональные. В моей картине мира специалист в идеале не имеет ни пола, ни гендера. Если на меня смотрят как на специалиста, мой пол и гендер маркировать не нужно; Употребляю новоделы-феминитивы до тех пор, пока они не затрагивают названия профессий.Волонтерка, чемпионка, авторка норм.Хирургиня, редакторесса, геологиня не буду (из Фейсбука).
Отложим вопрос о новоделах, закроем глаза на якобы новизну слова чемпионка.
А по сути логично ли исключать информацию о поле из обозначения профессии?
В статье Горького Литературные забавы, написанной в 1935 году, есть фраза с примечательным противопоставлением двух списков занятий: Я былабатрачкой, горничной, домашним животным моего мужа Я сталапрофессоромфилософии,агрономом, парторгом В первой части этой фразы фигурируют старорежимные феминитивы батрачка и горничная, во второй общечеловеческие названия. Академик Виноградов приводил эту цитату, чтобы привлечь внимание к отсутствию обозначений женщин, парных профессору, агроному, парторгу. Разве дело не в некоей лингвистической, фонетической, словообразовательной, физической невозможности сделать феминитив от профессора и агронома? А как же дореволюционное агрономка помещица-землевладелица, изучившая агрономию? А вот советское неформальное название женщины-специалиста: и сильная, по-мужски грубоватая и рослаяагрономшаОрлова, все это люди больших специальных знаний (М. Шагинян. Урал в огне. 1944). Это не речь колхозников это авторская речь, и вполне уважительная. То есть сама возможность обозначить женщину-агронома есть, просто во фразе Горького унизительное и одновременно специфически женское противопоставляется престижному общечеловеческому.