Это было после семинара, организованного крупной фармацевтической компанией. Вместе с Аленом за столом сидели еще два десятка терапевтов. Им уже подали основное блюдо, и они вели неспешный разговор о последних дженериках, когда в зале вдруг появился Воган в сопровождении своих бритоголовых помощничков, одетых в черные майки и кожаные плащи. «Смотрите, Воган!» шепнул кто-то из докторов, обращаясь к сотрапезникам. Воган обвел обедающих царственным взглядом, вдруг увидел побледневшего Алена и двинулся к нему с протянутой для пожатия рукой. «Вот это сюрприз! Как дела, малыш?» У него было крепкое мужественное рукопожатие. «Да все нормально пролепетал Ален. А ты как?» «Как всегда, лучше всех! Заглянул бы как-нибудь! Опрокинем по рюмахе!» «Непременно, пробормотал Ален. Я тебе позвоню» Воган рявкнул: «Приятного аппетита, господа!» таким голосом в армии отдают приказы и направился к своим гвардейцам, уже оккупировавшим стол в глубине зала. Ален поднял глаза на коллег, смотревших на него с молчаливым недоумением. «Мы мы с ним в школе вместе учились, с фальшивой беззаботностью произнес Ален, чьи слова убедили лишь малую часть присутствующих. Судьба с удивительной регулярностью сталкивает нас с ним каждые шесть лет, и не спрашивайте меня почему я сам не знаю». Инцидент был исчерпан, и застольная беседа вернулась в медицинское русло.
Шестилетний интервал был соблюден и на сей раз, хотя инициатором встречи выступил Ален.
Что я могу для тебя сделать? раздался в трубке голос Вогана.
Просто хотел кое-что тебе рассказать.
А конкретнее нельзя?
Может, я зайду в твой Ален умолк, подыскивая слово. Бар? Бильярдный клуб? Штаб?
В мой сельский штаб? помог ему Воган.
Ты что, перебрался в деревню?
Грядут большие перемены. Приезжай в любое время. Я предупрежу, тебя пропустят.
И Воган повесил трубку.
Рузвельт против Людовика XV
Взлетная полоса? предложил парень с волосами до плеч.
Недостаточно демократично, не согласилась Домисиль Кавански. И чересчур конкретно.
Земля, виноградники, сельский пейзаж высказался другой парень, хипстерской наружности густая борода, подбритые виски, очки в тонкой металлической оправе.
Домисиль раздраженно прищелкнула языком.
Может, на заднем плане еще романскую церковь поставить? язвительно спросила она. Все это мимо. Вы мыслите в рамках миттерановской традиции.
Море? рискнул третий парень.
Нет, море пугает. Оно слишком огромно.
Домисиль откинулась в кожаном кресле и, обводя взглядом свою команду, затянулась электронной сигаретой.
Небо? подал голос четвертый.
Нет! сердито воскликнула Домисиль. Нам нужно что-то очень человечное, выражающее идею ценностей завтрашнего дня! Что-то символичное! И хорошо узнаваемое массовым сознанием! Шевелите мозгами, черт вас подери!
Вот уже час они бились над концепцией фотографии для разворота, которым должен открываться большой материал в «Пари матч», посвященный ЖБМ. Домисиль удалось выцарапать под публикацию целых шесть полос. Оставалось найти форму для реализации ее стратегии, которую она определяла как БДБ (Близость-Доверие-Будущее). Судя по последним данным соцопросов, людей больше всего волновали темы доверия к власти и уверенности в будущем. Оставалось подтянуть тему близости. Результаты работы с фокус-группами, организованной по заказу Кавански, выявили, что большинство участников характеризовали ЖБМ как человека «скрытного, скромного и сдержанного». Этот образ надо было ломать. В анкетировании, проводившемся по методике так называемого «китайского портрета», на вопрос «Какое животное он вам напоминает?» почти все опрашиваемые отвечали: «Кота». Это тоже никуда не годилось. Домисиль считала котов слишком сложно устроенными существами: ты его зовешь, а он к тебе не идет; ты его ищешь, а он от тебя прячется; ты хочешь его погладить, а он убегает. Короче, кот это редкостный зануда.
Эйфелева башня? предложила девушка с конским хвостом.
Домисиль закрыла глаза.
Присцилла, выйдите, пожалуйста, произнесла она. У меня больше нет сил выслушивать подобные глупости.
Девушка поднялась и вышла из комнаты, тихонько прикрыв за собой дверь.
Думаем! холодно изрекла Домисиль. Включаем нейроны. Нас тут семь человек, у каждого из нас по семь миллиардов нейронов. Сами сосчитайте, сколько будет на всех.
Автомагистраль?
Нет. Автомагистраль это грязь и шум. Хотя идея дороги неплоха. Она выражает как раз те ценности, которые мы хотим донести до публики. Но не в виде автомагистрали.
Мост?
Домисиль выпустила струю электронного дыма. Парень, сказавший про мост, почти поверил в свою удачу, но тут начальница покачала головой:
Нет, мост это слишком конкретно. Слишком узнаваемо. Его сразу свяжут с какой-нибудь провинциальной дырой. Что ЖБМ забыл на мосту в Гаре или на виадуке в каком-нибудь Мийо? Не пойдет.
Железнодорожная платформа? Или просто рельсы! выдала до сих пор молчавшая девушка. Рельсы, отходящие от большого вокзала неопределенной архитектуры!
Домисиль подняла на девушку глаза и несколько мгновений в упор на нее смотрела.
Да, почти шепотом сказала она. Да! Рельсы в будущее. То, что надо! Поезд это средство передвижения и для бедных, и для богатых. Он символизирует промышленную мощь на службе народа. Вы, вы и вы! Она ткнула пальцем в трех своих сотрудников. И вы тоже, разумеется, добавила она, обращаясь к последней девушке. Берите свои айфоны и бегом на городские вокзалы. Мне нужны фотографии рельсов и перронов. Даю вам три часа. Выполнять!
Вся четверка живо вскочила с мест и, похватав свои сумки и портфели, бросилась вон из комнаты.
Рельсы мечтательно произнесла Домисиль, покачиваясь в кресле. Рельсы, убегающие в чуть размытую даль Отлично! И на их фоне энергичный мужчина. Он машинист. Он поведет поезд под названием «Франция» к новым горизонтам. Одновременно он локомотив. Вот именно! Он и человек, и машина на службе человека!
Оставшиеся в комнате сотрудники лихорадочно строчили у себя в блокнотах.
Великолепно! взвизгнула Домисиль и выпрыгнула из кресла.
Но он назвал Хосе Мухику Когда отвечал на попытался напомнить один из парней.
Нам плевать, что он отвечал, отрезала Домисиль. Его ответы нас не интересуют. Нас интересуют наши собственные. Он Рузвельт! Рузвельт против Людовика Пятнадцатого. Наш Рузвельт мчится в поезде, а Людовик трясется в карете. Вы хоть понимаете, что мы сейчас пишем историю новой эпохи? Она медленно положила на стол руки. Новыми чернилами. На новой бумаге. Новым пером.
Сотрудники, восторженно кивавшие головами, прекрасно поняли, что имеет в виду начальница, намекая на «новый курс» американского президента и судьбу последнего французского короля, сметенного революционной волной: роль пиара в президентской кампании 1981 года, завершившейся победой Франсуа Миттерана. Тогда впервые в истории руководство избирательной кампанией взяли на себя специалисты по связям с общественностью. Их было трое: Жерар Коле, Жак Пилан и Жак Сегела. Если последнему было суждено стать самым известным во Франции публицистом, то двое первых, гораздо меньше стремившиеся к медийной популярности, как раз и отвечали за практическую реализацию ключевого принципа всей избирательной стратегии, изложенного в секретном документе под названием «Операция «Рузвельт против Людовика XV». Они ставили своей целью ускорить происходящие в обществе изменения и доказать, что Валери Жискар дЭстен человек из прошлого, говорун, способный производить впечатление на иностранцев, но не понимающий французов, а в глубине души даже презирающий их и пребывающий в уверенности, что он еще долго будет сидеть за столом в Елисейском дворце и лакомиться своим любимым блюдом горячим фуагра. Одним словом, он вылитый Людовик XV. В отличие от него Миттеран должен был олицетворять новизну, динамизм и грядущее, а главное воплощать образ простого человека со скромными вкусами, твердыми убеждениями и ясным представлением о будущем развитии страны, то есть напоминать легендарного президента США. Кампания проходила под слоганом «Спокойная сила», предложенным Жаком Сегела, а его визуальным воплощением стала фотография лидера социалистов, стоящего на фоне небольшой деревенской колокольни и устремившего безмятежный взгляд вдаль, к вожделенному будущему. Франсуа Миттеран выиграл выборы и правил страной на протяжении четырнадцати лет.
Домисиль затянулась электронной сигаретой и сформулировала слоган избирательной кампании:
ЖБМ человек, которого мы уже не ждали, против тех, от кого мы больше ничего не ждем.
Оставалась последняя трудность: разрушить образ ЖБМ как человека скрытного и сдержанного. У Домисиль уже созрел план, как это сделать. Через кулинарию.
Русская красавица
Фотографии Bubble обошли страницы всех крупных изданий и промелькнули в соцсетях, но реакция публики на инсталляцию разочаровала Лепеля. Приходилось признать, что парижане, озабоченные экономическим кризисом и личными проблемами, отнеслись к его шедевру с полным равнодушием. Разумеется, состоялось несколько небольших манифестаций, число участников которых редко переваливало за три десятка человек, явившихся с плакатами «Вот на что идут наши налоги!», «Мозг Франции: IQ = 0» и прочими в том же духе, намалеванными по трафарету на жалких картонках. В основном это были традиционалисты представители католических ассоциаций, дети тех, кто четверть века назад протестовал против рекламных плакатов с полуобнаженными моделями или священниками, целующими монахинь. Педанты, зануды и придиры. Правда, «Фигаро» предоставила трибуну одному старому и уважаемому академику, который назвал Bubble «похабщиной и бесстыжей попыткой гигантомана выставить напоказ самый интимный орган человеческого тела». Но на этом обсуждение практически закончилось. В телесюжетах, посвященных инсталляции, репортеры обращались к прохожим, интересуясь их мнением, и Лепель с неудовольствием слушал, как те отвечали: «Ну, прикольно» или «Почему бы и нет?», сопровождая реплику пожатием плеч. С наиболее развернутым анализом произведения выступил в тринадцатичасовых новостях мужчина лет сорока, которому Bubble напомнил профессора Симона из «Капитана Будущее»: «Знаете, это похоже на способный разговаривать мозг Симона, имплантированный в специальную капсулу, которая постоянно висит у капитана над плечом». Лепель чертыхнулся: что за инфантилизм! Взрослый мужик, а смотрит японский аниме-сериал! Еще бы «Звездные войны» вспомнил! Но хуже всего было то, что стратегия Лепеля, построенная на сознательном отстранении творца от своего детища, полностью провалилась. Он лажанулся и был за это страшно на себя зол. Зачем он отказывался от интервью? Зачем послал подальше Тьерри Ардисона и Лорана Рюкье? На просьбу обоих телепродюсеров о встрече он ответил официальным письмом, отправленным с адреса галереи, в котором говорилось, что «художник полностью поглощен работой и на протяжении ближайших недель будет недоступен». Это была ошибка, грубая ошибка. Напускаешь туману, прячешься от прессы, а люди про тебя просто забывают. Правда, ему передали, что министр культуры чрезвычайно доволен мероприятием, но Лепель понимал: теперь ему не скоро предоставят столь же престижную площадку.