Ален ничего не успел сказать, потому что в следующую секунду в стенах того, что еще недавно было клубом «Блэк-Бильярд», раздался громкий визг электропилы. Столы были сдвинуты в угол и накрыты пленкой: в просторном помещении с шестиметровыми потолками, украшенными лепниной, шел ремонт. Академия французского бильярда, основанная в 1930 году, прекратила свое существование, вытесненная штаб-квартирой партии «Франция-Республика». На стене висел огромный плакат с названием партии и ее слоганом: «Справа направо». Ален с Воганом сидели лицом друг к другу в удобных креслах честерфилд последних напоминаниях о прежнем интерьере и пили красное вино. Вокруг трудились полтора десятка рабочих. Личная гвардия Вогана пятеро коротко стриженных парней и девица в камуфляжных штанах при появлении Алена отошли подальше, взгромоздились на барные табуреты и уткнулись каждый в свой смартфон. Пила умолкла.
Да, спокойно повторил Воган и поболтал вином в бокале. Я не шучу. Я правда выиграл. Мужик с парижской окраины, который пять месяцев назад сорвал джекпот в сто сорок миллионов евро, это я. Так что теперь, он повысил голос, меня спонсирует государство! Я приношу обществу пользу! Я уже тридцать лет играю в эту игру, и справедливость наконец восторжествовала. Ты только представь себе, что такие бабки мог выиграть какой-нибудь исламист! Подумай хорошенько, на что он их пустил бы! Подумал?
Не уверен, что они играют, вяло возразил Ален.
Никогда нельзя знать, не согласился Воган. Но выиграл я. Теперь у меня денег больше, чем у республиканцев и социалистов вместе взятых. Я купил этот дом. Наверху у меня будет штаб. Думаю сменить название партии. «Белая западная сила» больше не годится. Я нанял одного чувака, он сейчас над этим работает. Втирает мне, что на телевидение я должен ходить в костюме с галстуком, прикинь. На телевидение! А почему? Потому что мы побеждаем. Врубаешься? Побеждаем! И не только во Франции, по всей Европе! Глаза у него горели. Нас все поддержат, даже китайцы. Китайцы особенно. Их правильно воспитали. Чуть что дубиной по башке. Они хорошо понимают, что такое родина. И что такое дисциплина. Кто сегодня в мире еще верит в демократию? Америкашки да пара-тройка европейских президентов. Демократия, ха! Не смешите меня. Посмотри, что эти демократы сделали с Ираком. Была прекрасная страна, народ работал, все шло как надо. А сейчас? Дикость, варварство, религиозный фанатизм! И бандитизм! Вообще неизвестно, кто на самом деле правит Ираком. То же самое и в Ливии.
Воган наклонился к Алену и посмотрел ему прямо в глаза:
Монархия или диктатура, приятель. Третьего не дано. Только монарх или диктатор даст народу свободу.
Но твоя партия называется «Франция-Республика»?
Ха-ха! засмеялся Воган. Неплохая шутка, а? Но она никого не обманет. Он снова стал серьезным. Тито, Саддам, Франко, Муссолини, Каддафи, мир их праху, были великими людьми.
Гитлер? продолжил ряд Ален.
Воган откинулся в кресле и улыбнулся добродушной улыбкой:
Ты неисправим.
А ты в самом деле собираешься возглавить Францию? И править как диктатор? устало спросил Ален и отпил глоток вина.
А почему бы и нет? Чем я хуже других? Я все могу. Могу с Путиным потолковать, никаких проблем. Могу с президентом пиндосов, no problem. Я хорошо говорю по-английски и объясню ему, что такое Франция. Моей стране тысяча лет, ты по сравнению с нами молокосос. Ты родился на пять веков позже, так что заткнись и слушай старших! Учить нас вздумал, еще чего! Посмотрим, где будет твоя Америка через тысячу лет, если от нее еще хоть что-то останется.
Неплохое начало разговора с главой государства, сухо прокомментировал Ален.
Мне самому нравится. Пора поставить их на место. Думают, если у них передовая техника, то им все можно? Как бы не так! Со мной этот номер не пройдет! пролаял Воган.
В помещении стало тихо.
Тебе этого не понять, я же вижу, продолжил он. Ты человек старого мира. Но ничего, для таких, как ты, мы разработаем специальные программы по перевоспитанию.
Ален не сводил глаз с Вогана, поражаясь его наглой самоуверенности.
Ты пойми простую вещь, увещевающе сказал тот. Мы что-то вроде номера семнадцать.
Какого номера семнадцать?
Телефонного, объяснил Воган и глотнул вина. Это номер вызова полиции. Люди терпеть не могут полицейских, называют их легавыми, чуть ли не плюют им вслед. Но если им случится попасть в беду, они набирают номер семнадцать и умоляют полицию приехать поскорей. Когда эта страна окажется на краю пропасти, ты и тебе подобные будете только рады, что к власти придем мы и наши товарищи в остальной Европе с нашими знаменами, с нашими простыми и понятными идеями, с нашими кожаными куртками. Вы сами нас позовете, как звали всегда на протяжении всей истории. Только правые радикалы способны навести здесь порядок, которого требует народ.
Наступило молчание, которое прервал Воган:
Так о чем ты хотел меня спросить?
Боюсь, это очень далеко от твоих нынешних забот, сказал Ален. Вот что я получил по почте. И он протянул ему конверт с эмблемой «Полидора».
Воган достал письмо, развернул его и прочитал.
Блин пробормотал он и издал приглушенный звук, напоминающий куриное кудахтанье. Так это же здорово!
Он перевернул конверт и вгляделся в почтовый штемпель. Только тут до него дошло, что письмо было отправлено тридцать три года назад.
Меня это не удивляет, презрительно бросил он. На почте работают сплошь черные. Я тут на днях заходил, так думал, что попал на Антильские острова.
Ален ничего не ответил.
Не, чувак, это же черт знает что! Ты хоть понимаешь, что это значит? Мы же могли стать знаменитыми! Заткнуть за пояс «Индошин»! Могли бы стадионы собирать!
Его лицо приняло мечтательное выражение.
Sic transit gloria mundo, заключил Воган и вернул конверт Алену.
Gloria mundi, поправил тот.
Один хрен, буркнул Воган. Так проходит мирская слава. Вот и наша прошла.
Так у тебя не осталось кассеты?
Вот зачем ты пришел! наконец догадался Воган.
Он помахал в воздухе руками и огорченно сказал:
Сгорела кассета. Тут три года назад пожар был. В подвале проводку замкнуло. Среди ночи, прикинь. Вроде как случайно, но я не верю в такие случайности. Слишком много желающих мне навредить. Самые важные документы я храню в банке, в сейфовой ячейке, но все остальное лежало здесь Ничего не осталось, ничегошеньки! Он печально скривился. Но я дорожу прошлым, и своим, и всей Франции, поверь мне, Ален. Деревенские погосты с покосившимися крестами, заброшенные церквушки с проваленной кровлей Бедные священники, которые еле-еле сводят концы с концами А в это самое время выделяются миллиарды на строительство мечетей! Ты когда-нибудь задумывался об этом, Ален? Нет, вижу, что не задумывался. Хорошо еще, что есть люди, которым на это не наплевать, у которых болит об этом душа! Блин, хорошо сказал. Подожди минуточку.
Он достал из кармана диктофон, повторил свой пассаж и сам себе одобрительно кивнул.
Я все записываю, пояснил он. Вечно таскаю с собой это цифровое говно. Все интервью с журналистами, все телефонные разговоры. У меня все тут!
Ты записывал наш разговор? удивился Ален.
Нет, пожал плечами Воган. Зачем? Ты мне не опасен. Ты старый знакомый, и потом, ты хороший парень. Кстати, у меня есть для тебя подарочек! Эй, Кевин!
Один из молодчиков спрыгнул с табурета и подошел к ним.
Принеси моему другу два пригласительных билета в «Зенит». На следующей неделе мы торжественно объявляем о создании новой партии, гордо произнес Воган, обращаясь к Алену. Мест почти не осталось. Да, представь себе, будет полный зал народу! Он прищелкнул языком. И это только начало.
Через несколько минут после ухода Алена в его кресло плюхнулся нанятый Воганом пиарщик, который заговорил о том, как последнему следует одеться для выступления перед широкой публикой. Темно-серый костюм со светло-серым галстуком, имидж нечто среднее между банкиром и зажиточным горожанином; ботинки на шнурках ни в коем случае не мокасины Воган слушал его рассеянно. Все-таки его здорово задела эта история с потерянным на почте и внезапно вынырнувшим из небытия письмом. Он представил себя в роскошном доме где-нибудь в Лос-Анджелесе: несколько суперсовременных музыкальных центров, удобные глубокие диваны, на стенах бас-гитары, во дворе великолепный бассейн Это было его пристанище, сюда он приезжал передохнуть между двумя гастрольными турне. Он давно покинул «Голограммы» и теперь играл с самыми знаменитыми группами. За ним, виртуозным бас-гитаристом, выстраивались в очередь, его сравнивали с Пасториусом, Тони Левином, а иногда даже с Роджером Уотерсом. Он был живой легендой. Иногда, под настроение, он мог дать интервью журналисту Rock & Folk или Rolling Stone, сидя на бортике своего бассейна или в баре собственного дворца.
Так как же? с широкой улыбкой спросил пиарщик. Что вы об этом думаете?
Воган уставился на него: сколько он платит этому клоуну? Было два пункта, по которым он с самого начала не собирался идти ни на какие уступки. Во-первых, ему нужна высокая эстрада, по которой он сможет свободно передвигаться, говоря в прикрепленный к галстуку микрофон; во-вторых, его выход должен сопровождаться песней «Глаз тигра» из фильма «Рокки-3».
Так как же? с широкой улыбкой спросил пиарщик. Что вы об этом думаете?
Воган уставился на него: сколько он платит этому клоуну? Было два пункта, по которым он с самого начала не собирался идти ни на какие уступки. Во-первых, ему нужна высокая эстрада, по которой он сможет свободно передвигаться, говоря в прикрепленный к галстуку микрофон; во-вторых, его выход должен сопровождаться песней «Глаз тигра» из фильма «Рокки-3».
Ален сидел на террасе кафе с чашкой эспрессо и смотрел, как зимнее солнце исчезает в сиреневом мареве за крышами домов. За соседний столик сел мужчина в толстом шерстяном пальто и элегантной твидовой шляпе с пером, какие носят охотники, и попросил кофе. Официант принес ему заказ; мужчина стянул замшевые перчатки, сделал глоток и тоже погрузился в созерцание заката.
Хороший вы человек, доктор, вдруг произнес он, не поворачивая к Алену головы.
Простите? встрепенулся тот. Мы знакомы?
Нет, тоном сожаления произнес мужчина. Но кто из нас может похвастать, что знает другого? Ретиф де ла Бретонн любил повторять: «Когда смотришь на человека, видишь в лучшем случае половину».