И еще случай был. Мы жили на берегу Исети, река начиналась как раз за кустами возле нашего дома, причем место тихое, там рядом Железнодорожный институт. Мне позвонили из милиции в 23:05, тогда уже был объявлен комендантский час для детей. Пришла в отделение. Оказалось, мой сын и его друг чуть постарше сидели у костра и делали плот. На этом их и поймали в 22:45, еще до наступления комендантского часа. С сотрудницей в отделении у нас произошел следующий разговор. «Как получилось, что ваш сын делал плот?» спросила она меня. «Это нормально для ребенка. Интересно же сделать плот. Я в детстве тоже делала», ответила я. «А я нет», отрезала сотрудница и посмотрела на меня с пренебрежением.
Мы были многодетными, причем многодетными нестандартно. У нас не было ни воцерковления, ни каких-то педагогических экспериментов. А с другой стороны, мы не принадлежали ни к маргинализованным группам, ни к тунеядцам безответственным. А учителям, социальным работникам и врачам это не понятно. Поэтому прессинг на детей в школе был велик. Сейчас многие родители пылинки с детей сдувают, а мы не сдували. Они у нас и лазили везде, и мастерили, и папа им показывал, как взрывы устраивать, даже с порохом давал играть. Кроме того, они отлично готовили, прибирались дома, следили за младшими, кошек нянчили, котят принимали. Самого старшего сына, которого теперь нет, папа взял в седьмом классе в сложный поход на Северный Урал. Пришлось сорвать его с третьей четверти почти полностью из школы. В школе был жуткий скандал, с комиссией.
Проблема не в подростках, проблема в окружающих. С подростком при желании можно договориться и даже с удовольствием обитать под одной крышей. Но желательно в полной изоляции от других взрослых.
Проблема не в подростках, проблема в окружающих. С подростком при желании можно договориться и даже с удовольствием обитать под одной крышей. Но желательно в полной изоляции от других взрослых.
Моя интеллигентная мама в Москве с ее мужем-профессором шарахаются от наших детей. В их представлении или мальчик со скрипочкой (с формулами, программами, ранними гениальными стихами), к жизни не приспособленный, худой, кудрявый, никем из сверстников не любимый, в очках, или крупный, накачанный дворовый хулиган, мимо которого можно только с ужасом проскользнуть. И большинство людей моего поколения или старшего именно так оценивают подростков. Самое обидное, что многие из этих оценщиков работают в школах и социальных службах. В музее, где я когда-то работала, подростки нелюбимый сорт посетителей. Подростковые группы стараются проводить, когда музей де-юре закрыт, чтобы народ не распугать. Берутся работать с ними отнюдь не все сотрудники. Я там наблюдала много классных руководителей из разных школ. Почти вся их «успешная» работа это дрессура.
Глава 6. Мамочка vs яжемать. Материнство и общество
В последние годы в нашем обществе закрепились два ярлыка для матерей. Ты либо «мамочка» в поликлинике, в СМИ, для маркетологов ограниченная наседка, которой легко манипулировать, либо «яжемать» злобная, обнаглевшая, готовая ради своего ребенка учинить любую подлость вплоть до насилия.
Оба эти ярлыка мизогинные и дискриминационные. Цель их принизить матерей, заставить женщину почувствовать себя ничтожеством, чтобы не защищала свои права, а была удобной обществу. Как минимум с тремя категориями представителей общества маме общаться приходится, потому что она в той или иной степени от них зависит. Она вынуждена обращаться за медицинской помощью для малыша. Многие женщины вынуждены общаться с отцом ребенка и родственниками.
А еще есть работодатели, которые всячески избегают брать на работу детных женщин
«Врач знает лучше!»
В детской поликлинике на прием отводится всего шесть минут. За эти шесть минут ребенку измеряют вес, рост, строчат что-то в карточке, и потоком идет следующий. За полтора года нас по-человечески так и не расспросили про наши проблемы. Врача и медсестру волновало лишь то, что мы не ходим на взвешивание и не делаем прививки. А прививки мы не делали и не собираемся, потому что сын благодаря искусственному вскармливанию у нас аллергик.
Нас пытались заставить прийти на прием даже в эпидемию гриппа, когда по радио предупреждали, что без надобности из дома лучше не отлучаться. А когда мы полгода не появлялись в поликлинике, на меня потом орали, как на преступницу. Это притом, что ребенок был здоров и в осмотре не нуждался, а когда у него был насморк, мы вызывали врача на дом.
К.Матвей, мой старший сын, родился с серьезными осложнениями. Одиннадцать дней после родов неонатолог встречала меня возле реанимации одной и той же фразой: «Пока жив». Заботливые медсестрички на вопрос, почему у него одиннадцать дней закрыты глаза, отвечали: «Спит». Малыш в коме, а мне говорят, что он просто спит. Устал.
А потом он открыл глаза.
А потом научился сосать.
А потом начался ад.
Его диагнозы звучали так: внутрижелудочковое кровоизлияние такой-то степени, ишемическое органическое поражение ЦНС, респираторный дистресс-синдром второго типа. А по-русски, на момент рождения у Матвея в мозге вместо ликвора была кровь, в легких вместо воздуха была кровь, и они не полностью раскрылись. Выписывали нас из роддома со словами: «Ну, академиком, конечно, не станет, но все, что могли, сделали. Главное живой».
«Главное живой», повторяли неврологи, выписывая слабые препараты, потому что очковали лечить нормально. «Главное живой», говорила моя мама, когда я жаловалась на то, что улучшений нет, что таблетки не помогают, что я больше не могу. «Ты же его таким родила ты и виновата», как мантру повторял муж, отказываясь зарабатывать нормально, чтобы можно было показать Матвея кому-то, кто не испугается назначить сильные, но работающие препараты.
И все вокруг орали, что я зналаначтошла.
Нет, бл*дь. Не знала.
Я не знала о темных коридорах больниц. Не знала об очереди из четырехсот (да, вы правильно прочли четырех сотен) человек, и ВСЕ они были приезжими, то есть всем на автобус и все неместные, не только я. Не знала, что научусь читать УЗИ головного мозга. Не знала, что такое разводиться ПО СВОЕЙ инициативе на руках с двухлетним ребенком с задержкой развития.
Не знала, как выслушивать, что я дура, потому что мужчина, к которому я ушла от мужа, «все равно бросит, кому ты нужна с дебилом, вернись к мужу!». Я не знала, как это оформлять инвалидность ребенку. Не знала, как это, когда женщина в белом халате на комиссии спрашивает у трехлетнего Матвея: «Какой это цвет? А это?» хотя две минуты назад я объяснила, что он даже имени своего и «мама» не говорит.
Не могла даже в страшном сне представить, что это такое поддаться уговорам второго мужа и оставить ребенка, а следующие девять месяцев как под топором ходить.
Нет, я не знала. И никто не знает, на что идет, и НИКТО не имеет права обвинять женщин в том, что они не ясновидящие и не знали наперед, какое материнство им предстоит.
Второй сын родился здоровым.
Матвею сейчас почти пять. У него задержка психоречевого развития. Лечимся. И вот я нашла классную дефектологиню. На первом занятии все прошло неплохо, преподавательница действительно оказалась компетентной. В конце занятия мы поговорили. И мне была выкачена целая бочка претензий. За отсутствие режима, игр с крупами и раскрашивания макарон, карточек с изображением действий и процедур (пробуждение, умывание, завтрак), да и вообще, я хреновая мать.
Мы с сыном вышли, он оступился и упал, я наорала на него, и мы сели в машину. Съездив в супермаркет и наорав на кассе уже на мужа, я разревелась. Мне было стыдно перед Матвеем за то, что не делаю ВСЕ, перед мужем, потому что если уж хреновая мать, то и мужу тоже не повезло со мной. Стыдно перед государством у нас же пенсия и пособия, а я, мразина такая, не выкладываюсь на все 100500 процентов за аж 20 тысяч рублей. Мне было стыдно, что некоторое время назад я позволила себе БЫТЬ, позволила себе не хотеть играть с крупой и раскрашивать макароны, не лепить везде карточки и не жить по расписанию. Пока ревела и вываливала на мужа чувство вины, приехали к моему парикмахеру.
Пока она занималась моими волосами, мы говорили. И все встало на место. Потому что я не плохая мать. Я очень хорошая мама. Потому что мы не красим макароны мы их варим. Вместе. Сын наливает воду в кастрюлю, солит ее, кидает туда макарошки и смеется, потому что они смешно булькают. И нам не нужны карточки. Потому что у нас свое. У нас есть планшет, любимые фигурки и отличная книга про сову. И сама сова есть, и он очень любит, когда она оживает, и машет крыльями, и говорит с ним странным маминым голосом. И он чистит зубы без карточек, а с мамой или папой. И частенько гоняет в пижаме весь день. И нам хорошо, он пьет свои лекарства, а я учу его жить без методик из умных книг, просто наблюдая за тем, что ему подходит.
Потому что я живая, и если каждое свое действие я буду оценивать с точки зрения пользы для ребенка и соответствия научным теориям, я свихнусь. Потому что, если я так буду делать, я снова буду видеть не Матвея, а его диагнозы. Я только-только разглядела за этими строчками улыбчивого, упертого и дружелюбного мальчишку. И никакие специалисты не смогут заставить меня развидеть его снова.
В.По мнению общества, мать должна безоговорочно доверять врачам, потому что они «знают лучше». С другой стороны, если что-то идет не так, виновата всегда она. Женщины, которые ищут медицинскую информацию сами, осуждаются. А «идет не так» чаще, чем хотелось бы.
В поликлиниках, больницах мамы, помимо непрофессионализма врачей, сталкиваются со снисходительным и откровенно хамским обращением. После общения с медиками мамы с завидной регулярностью чувствуют себя беспомощными дурами или преступницами, сломавшими ребенку жизнь, ведь в болезни ребенка, с точки зрения медиков, всегда виновата мать.
Закон на вашей стороне
Юлия ДемаковаКогда моему сыну было 2 года, у него случился приступ обструктивного бронхита. Поскольку приступ был первый, никаких лекарств на этот случай мы дома не держали. А поскольку приступ был сильный, мы с сыном поехали госпитализироваться.
В больнице нас ждали ингаляции и капельницы. Сейчас, оглядываясь на тот опыт, я не очень понимаю, какая необходимость была в нескольких капельницах физраствора в день, если ребенок не умирал от обезвоживания и даже самостоятельно пил, плюс я его кормила грудью.
Да-да, я в курсе, что для малышей обезвоживание опасно и лидирует в списке причин детской смертности, и я также в курсе, что оно может развиться быстро. Но. Мы в детской больнице. Подразумевается, что ребенок под квалифицированным присмотром.