Капитан? хмыкнул Хрущев. Выполнишь задание завтра станешь майором. Усек, Северцев?
Так точно, товарищ первый секретарь! отбарабанил военный.
В каждом взводе были пулеметчик и гранатометчик с «РПГ-7» за плечом. Все серьезно. Не хватает только авиационной и артиллеристской поддержки.
На руки я получил бумагу-индульгенцию в стиле Ришелье из романа Дюма: «Все, что сделал предъявитель сего, сделано по моему приказанию и для блага государства». Только на бланке с гербом СССР было от руки написано следующее: «Приказываю. Всем советским учреждениям и партийным органам, структурам МООП и КГБ, армии и местным властям оказывать полное содействие тов. Русину А. и тов. Литвинову А. при исполнении ими возложенного на них поручения государственной важности. Первый секретарь ЦК КПСС СССР, председатель Совета Министров СССР Н. С. Хрущев». Документ украшала размашистая подпись Никиты и сразу несколько печатей.
Надеюсь на тебя, Русин. Понимаешь меня? Не подведи. Хрущев отвел меня в сторону от солдат, хлопнул по плечу.
Нешто я да не пойму при моем-то при уму! шутливо цитирую я ему Филатова.
Хрущев смеется, но как-то невесело, качает головой. Потом смотрит в голубое небо, на котором ни облачка. Жарковато уже. Припекает.
Да Слетал в Свердловск Никита тяжело вздыхает. Ладно, пойду собирать Пленум ЦК. Дадим теперь товарищам послушать твою пленочку.
Я возвращаюсь к бойцам, показываю Северцеву индульгенцию. Веснушчатое лицо капитана становится еще серьезнее.
Все сделаем, товарищ Русин. Только приказывайте.
Сначала на Старую площадь. Литвинов, не тормози.
Под улыбки бойцов мы пытаемся сначала забраться на броню БТР, хватаясь за скобы. Но в узких брюках это делать крайне неудобно, да и штатские в костюмах на броне это выглядит несуразно. Так что, махнув рукой, забираемся внутрь бэтээра. Едем сначала в главное здание ЦК, по дороге с интересом поглядывая в боевые щели. Пригород живет своей жизнью, народ лишь удивленно оборачивается вслед бронетранспортерам. Первый танк мы встречаем только на въезде в город, на том самом пересечении Ленинского проспекта с МКАД. И в столице на улицах тоже спокойно, горожане, кажется, вообще не в курсе происходящего в стране, стоят себе на остановках, спешат куда-то по своим делам, улыбаются. На наши БТР смотрят с любопытством, но без страха. Ближе к центру на перекрестках появляются военные патрули и машины, у некоторых уже крутятся стайки восхищенных мальчишек. Уж их-то точно военные в городе не пугают такое развлечение! «Дядя, дай покататься».
В районе Китай-города, рядом с танком, преграждающим въезд на Старую площадь, нас останавливает пост военных инспекторов дивизии Дзержинского. Показываю бумагу, нас тут же пропускают.
Эх Сфотографироваться бы сейчас! На память и для мемуаров. Литвинов чешет затылок, пока танк откатывается назад и открывает нам въезд на Старую площадь.
Один такой уже написал мемуары хмыкаю я в ответ.
Но мысль о фотках меня теперь тоже не покидает. А еще было бы неплохо переодеться во что-то более удобное и подходящее к случаю. Мы подъезжаем к главному входу, солдаты высыпают на асфальт из бэтээра, разминают ноги. Еще не успели войти в здание, а к нам уже спешит пожилой мужчина в аппаратном костюме.
Начальник охраны полковник Звягинцев. Вы товарищи Русин и Литвинов?
Мы.
Паспорт ваш можно?
Этого, капитан приподнимает автомат, недостаточно?
Подожди, Северцев, я достаю паспорт, в него вложена «индульгенция».
Звягинцев внимательно ее читает, с прищуром сравнивает меня и фотографию в паспорте. Ну да там я без бороды. А что теперь мне паспорт менять? Потом проверяет служебное удостоверение Литвинова. Наконец кивает.
Приказано оказать вам любую помощь. Был звонок из КГБ.
Быстро там Мезенцев взял все в свои руки! Так даже неинтересно. Неужели и не постреляем в ЦК?
Ведите нас к Шелепину.
Всей толпой мы входим в здание, топаем по коридорам, устланным ковровыми дорожками, и лестницам. Из кабинетов выглядывают головы испуганных сотрудников и тут же исчезают. На четвертом этаже проходим через большую приемную мимо побелевшей секретарши, без стука вламываемся в кабинет. На дубовом паркете лежит шикарный белый ковер, вдоль стен дубовые книжные шкафы, современный иностранный телевизор на низкой тумбе. Стильненько так
Звягинцев внимательно ее читает, с прищуром сравнивает меня и фотографию в паспорте. Ну да там я без бороды. А что теперь мне паспорт менять? Потом проверяет служебное удостоверение Литвинова. Наконец кивает.
Приказано оказать вам любую помощь. Был звонок из КГБ.
Быстро там Мезенцев взял все в свои руки! Так даже неинтересно. Неужели и не постреляем в ЦК?
Ведите нас к Шелепину.
Всей толпой мы входим в здание, топаем по коридорам, устланным ковровыми дорожками, и лестницам. Из кабинетов выглядывают головы испуганных сотрудников и тут же исчезают. На четвертом этаже проходим через большую приемную мимо побелевшей секретарши, без стука вламываемся в кабинет. На дубовом паркете лежит шикарный белый ковер, вдоль стен дубовые книжные шкафы, современный иностранный телевизор на низкой тумбе. Стильненько так
Сталина на вас нет ворчит Северцев, разглядывая окружающую роскошь.
Что вы себе позволяете?! Из примыкающей комнаты выходит Шелепин. Губы упрямо сжаты, глаза сердито мечут молнии. Теперь понимаю, почему его за глаза железным Шуриком называют. Такой действительно мог принять решение о расправе в Новочеркасске.
Которые тут временные? не могу удержаться от сарказма и цитирую Маяковского, глядя в грозное лицо Шелепина. Слазь! Кончилось ваше время.
Ты, мать твою, понимаешь, с кем вообще говоришь, сопля ох, чёрт!
Тут я без замаха бью кулаком в «солнышко», и «Шурик» складывается на ковер. Ерзает от боли ногами.
Ботиночки-то тоже иностранные! неодобрительно резюмирует Северцев. А простой народ в кирзачах ходит.
Кирзачи это еще хороший вариант. Так, забирайте этого барина и грузите его в БТР.
Я выхожу в приемную. Молодая привлекательная секретарша вытирает слезы. Обширная грудь под белой блузкой учащенно вздымается от девичьих рыданий.
Как тебя зовут?
Лена.
Пухленькие губки Лены полностью отключают мой мозг.
Ровно в полночь
Что в полночь? Девушка перестает плакать и растерянно смотрит на меня.
Беру девушку за руку. Чувствую, как она дрожит.
Приходите к амбару, не пожалеете. Мне ухаживать некогда. Вы привлекательны, я чертовски привлекателен, чего зря время терять? В полночь. Жду.
Гхм, раздается сзади. Это кашляет Звягинцев.
Мозг включается, и я отпускаю руку девушки.
Шучу Леночка, дозвонись до приемной комиссии МГУ и подзови к трубке Дмитрия Кузнецова, третий курс журфака.
Да, конечно. Вам на городской телефон в кабинет вывести?
Давай туда.
Пока жду звонка, обращаюсь к Звягинцеву:
Сейф немедленно опечатать, выставить у кабинета охрану. Документы из ящиков и со стола изъять, сложить все в коробки, тоже опечатать и вместе с ключами от кабинета и сейфа отправить под охраной генералу Мезенцеву в Комитет. Вопросы есть?
Никак нет. Начальник охраны здания по-военному выпрямляется.
Наконец раздается звонок. Беру трубку белого телефона.
Приемная комиссия? Русин говорит. Да, тот самый. Кузнецова, будьте добры, позовите Димон, ты? Никуда не пропал, работаю. Нет, не в «Известиях». Что за работа? Прополка овощей. Из того анекдота, помнишь? Нет, не шучу. Кузнец, слушай меня. Бери мой «Зенит» из тумбочки, собери в сумку мою форму, в которой я на прием недавно ходил, и бегом по адресу: Ленинские горы, Воробьевское шоссе, дом 11. Конечно, я знаю, что там правительственные особняки. Что будет? Метеорит упадет. Кое-кому на голову. Заснимем это для истории.
17 июля 1964 года, пятница, 14.00.
Подмосковье, Внуково-2
И в этот раз рассадка Президиума произошла ожидаемым образом. Охрана сдвинула в депутатском зале несколько диванов так, чтобы один ряд стоял напротив другого, поставила журнальные столики посередине. В правый ряд сел в центре Хрущев, рядом с ним Микоян, апоплексичный, с трудом дышащий Козлов, хмурые Косыгин и Кириленко. Напротив, в левом ряду, разместились Подгорный с Полянским и Воронов со Шверником.
Где Суслов? жестко произнес Хрущев, раскладывая на коленях какие-то бумаги.
Я звонил ему, тихо ответил Подгорный. Он заболел.
Заболел? От страха обосрался! хмыкнул Никита Сергеевич.
Что с Леонидом Ильичом? твердым голосом поинтересовался Воронов. Он мне звонил с утра
Еще разок предлагал тебе поучаствовать в заговоре? Козлов наклонился вперед, вперил в четверку напротив тяжелый взгляд.
Какой заговор?! тут же взвился Полянский. Не было никакого заговора! Да, вели разговоры. Но о том, что ты, Никита, зазнался, потерял связь с реальностью. Мнение товарищей ни во что не ставишь и единолично принимаешь важные решения. В каждой бочке затычка!
А ну заткнись! Хрущев ударил кулаком по стеклянному столику, по столешнице побежала внушительная трещина. Ты уже едешь в столыпинском вагоне. «Десять лет на Колыме» написано у тебя на лбу!
Не сметь на нас кричать! в ответ заорал Шверник. Ты себя кем возомнил? Сталиным?!
Да при Кобе вы язык в заднице держали, он бы вас сразу к стенке поставил! завелся первый секретарь. А я цацкаюсь, разговоры с вами веду
Товарищи, товарищи, примирительно заговорил Косыгин, доставая из внутреннего кармана бумагу и ручку, давайте вернемся в спокойное русло. Никто не против, если я буду вести протокол?
Веди, буркнул раскрасневшийся Хрущев. Кворум есть, открываю заседание. Начнем его вот с этого.
На столик был поставлен диктофон «Филипс», включена запись. Раздался хорошо узнаваемый голос Брежнева, потом Семичастного и Шелепина. В тот момент, когда заговорщики начали обсуждать убийство первого секретаря, «левая» четверка членов Президиума побледнела и растеряла весь свой боевой задор. Полянский так и вовсе закрыл лицо руками.
Вот такие пироги с котятами, удовлетворенно произнес Хрущев, после того как пленка закончилась и щелкнула кнопка диктофона. Я на субботу и воскресенье собираю Пленум ЦК. Проиграем запись товарищам, послушаем, что они скажут. Бомбу на борту самолета нашли, один из моих охранников уже сознался. Сразу, как взяли у всей смены смывы рук. Даже результатов экспертизы дожидаться не стал сразу раскололся. Вот его признание. Пока от руки написал, но потом следователь все правильно оформит. Ознакомьтесь.