Когда ввели гейшу, чье тело теперь занимал Тэнси, зрители оживились. Поползли шепотки, сальные шутки, но мне сейчас было не до пустой болтовни. Почему судья изменил приговор? Почему сенсей написал ложное заявление?! Почему они оба решились на позор, после которого один выход покончить с собой?!
Словно издалека, до меня долетало:
виновным в краже имущества госпожи Акеми?
Да, господин судья.
в попытке незаконно покинуть город?
Да, господин судья.
в краже лодки?
Да, господин судья.
в попытке скрыть фуккацу?
Да, господин судья.
Желаете ли вы искупить свою вину, совершив добровольное самоубийство?
Нет, господин судья.
Почему судья вообще согласился на пересмотр дела?! Ясухиро ему не указ, хоть сотню писем в суд напиши. Участь Камбуна тоже вряд ли мешала судье спать по ночам. Оставил бы заявление без внимания, а приговор без изменений! Через два года Камбун вышел бы из тюрьмы
Не к казни же через ссылку его приговорили, в конце-то концов!
приговариваю Сабуро из Фукугахамы к ссылке. Завтра утром он отправится под охраной на остров Девяти Смертей!
Я вышел на улицу. Приговор мельнику ничуть не занимал меня. Судья, думал я. Сенсей Ясухиро. Полагаю, вы получили приказ, который не могли не выполнить. А если вы после этого останетесь в живых, не прибегнув к самоубийству, то каждый из вас получил даже два приказа.
Покончить с собой? Запрещено.
Глава вторая. Гейша и дочь аптекаря
1. «Вы пришли попрощаться со мной?»
Думаете, это столб? Вкопан в землю?
Нет, это не столб. Это я.
Битый час я торчал напротив аптеки, не решаясь войти. Кажется, я всех напугал своим замешательством. Сперва в аптеку перестали заходить покупатели. Завидев меня, они хмурились и кусали губы. Здоровье у нас отменное, читалось в их позах и походке, в лекарствах мы не нуждаемся. И вообще, к аптеке толстяка Судзуму мы забрели по чистой случайности. Ускорив шаг, они проходили мимо меня чуть ли не бегом. Те же смельчаки, кто все-таки рисковал заглянуть к аптекарю, вылетали прочь, сыпля проклятиями. Можно было поставить золотую монету против драной циновки на то, что желанного лекарства им не досталось. Время от времени дверь приоткрывалась, в щели блестел встревоженный глаз хозяина аптеки; блестел и гас, удаляясь во тьму.
Я делал вид, что ничего не замечаю. Стою и стою, мало ли? Мне было неловко, как если бы я пришел не ради благого дела, а вовсе наоборот. Ноги превратились в деревяшки: шагни упадешь. Вернуться домой? Нет, это и вовсе стыд кромешный.
На улицу вышел помощник Йори, тощий парень двадцати лет. Ну как вышел? Был вытолкнут без жалости, и я даже знаю, чьей рукой. Встрепанным щеглом Йори пролетел расстояние от крыльца до меня, бухнулся на колени и ударился лбом оземь, расплескав мелкую лужицу.
Я не сразу понял, что это поклон.
Она не виновата, прохрипел Йори, бледный как привидение. Это сплетни, Рэйден-сама[29]! Она ни в чем не виновата, уверяю вас!
Кто? Что?!
Сказать по правде, я оторопел.
Она, Рэйден-сама. Клянусь, это все злые языки!
Поздравляю со свадьбой, невпопад откликнулся я. Вот, соблаговолите принять
И протянул ему коробку со сладостями.
Я нес коробку как подарок для Теруко. Это ее, юную дочь аптекаря, я собирался поздравить с намечавшейся свадьбой. Старые обиды умерли, хотел сказать я визитом и подарком. Будь счастлива, отбрось беспокойство! Я не держу зла, я желаю тебе тысячу благ и восемьдесят две радости! Словами я это сказать бы не смог. Язык костенел, едва я начинал думать об этом. Подарок, краткий визит, беседа о пустяках и надежда, что Теруко все поймет.
Сейчас эта надежда разбилась вдребезги.
Свадьба? Свадьбы не будет, Рэйден-сама, Йори плакал, честное слово, плакал. Слезы текли по щекам, красным от болезненного румянца. Я глубоко признателен вам за внимание. Благодарю вас, свадьбы не будет, извините меня, пожалуйста
Это еще почему? Ты раздумал жениться, болван?! вежливость слетела с меня, будто ворона с забора, по которому ударили палкой. Ты опозорил девушку?! Ах ты, мерзавец!
Я схватился за плеть.
Что же вы такое говорите, Рэйден-сама?
Йори сел на пятки, всплеснул руками. Сам Фудо-мёо, непоколебимый защитник, чей лик приводит в ужас и тот не тронул бы несчастного Йори даже пальцем.
Я опозорил? Это меня опозорили! Да я хоть сейчас, хоть сию минуту! Это все она, Теруко! Не хочет замуж, хочет в монахини. Уперлась, ослица, не сдвинешь
В монахини?
Ну да! Уже и голову себе обрила
Держи!
Я сунул ему коробку. Рванул с места, вспорхнул на крыльцо, ворвался в дом:
Теруко! Теруко-тян, где вы?
Аптекарь прятался от меня. В лавке было пусто и темно. Пахло снадобьями, у меня закружилась голова: от запаха, от возбуждения ли, не знаю.
Теруко-тян!
Я не замечал, что зову ее как ребенка[30]. От моего крика на полках зазвенели, задребезжали флаконы и баночки. Качнулись на стойках бронзовые весы. Взвесили мое беспокойство и сочли его чрезмерно тяжелым.
Здравствуйте, Рэйден-сан. Вы пришли попрощаться со мной?
Я не узнал ее. Куда девалась прежняя порывистая Теруко? Статуэтка, вырезанная из старой криптомерии, с наголо обритой головой. Сбрив волосы в знак отказа от мирских страстей, дочь аптекаря превратилась в незнакомку.
Зачем? выдохнул я.
Я проклята, со мной говорило дерево: сухое, ломкое. Должно быть, в прошлом рождении я совершила непростительный грех. Монашество единственный способ искупления былых прегрешений. Завтра я уйду в храм святого Иссэна, отдамся его воле. Не надо меня уговаривать, Рэйден-сан, я не переменю своего решения.
От ее слов у меня помутился рассудок. Сорвав с оленьих рогов амулет от злых духов, я накинул его на шею Теруко. Девушка не сопротивлялась. Горькая улыбка мерцала на ее губах. Я помнил этот амулет не именно этот, но такой же. Когда в моей семье стряслось внезапное фуккацу, отец повесил его над маминой постелью, желая прогнать духов тревоги и помрачения рассудка.
Амулет не помог тогда, не помог и сейчас.
Спасибо, Рэйден-сан. Это пустая трата времени, но все равно спасибо.
Теруко, прекрати! Почему ты не хочешь замуж?
Потому что я проклята.
Ты чувствуешь вину передо мной? Перед моей семьей? со стороны могло показаться, что я отвергнутый жених. Вот, уговариваю строптивую невесту. Мой отец давно простил тебя за то злосчастное фуккацу! Я тоже простил тебя, я желаю тебе счастья
Я проклята.
Да нет же! Все прошло, все забыто!
Ничего не прошло, Рэйден-сан. Хорошо, что вы пришли, я очень рада вам. Это знак судьбы. Он подсказывает, что мое решение правильное. Знаете, я хотела увидеться с вами. Прежде чем принять монашество и оставить мир страстей, я хотела рассказать вам обо всем. Но отец запретил.
Почему?
Он уверен, что если я расскажу вам о том, что случилось со мной, вы прикажете арестовать всех нас. «Нас осудят, кричал он. Отправят на остров Девяти Смертей, мы все умрем там от голода и лишений! Я, ты, Йори твой язык погубит всех!»
Осудят? Отправят на остров? За что?
За сокрытие фуккацу.
Но дело давно закрыто!
Присядьте, Рэйден-сан. Это долгая история. Хотите чаю?
Такой Теруко я не знал. Я, живой, говорил с мертвой.
2. Дочь аптекаря и гейша
С гейшей Акеми, известной в городе как Зимняя Хризантема, Теруко сошлась накоротке вскоре после злополучного фуккацу, случившегося с Торюмоном Хидео и его матерью. «Белая гейша», из тех, кто развлекает мужчин песнями, танцами и музыкой, но не раздвигает для них ноги, Акеми не делала постельного исключения даже для своих покровителей, официально взявших Зимнюю Хризантему на содержание двух местных чиновников высокого ранга и правительственного инспектора из столицы, который приехал в Акаяму по служебной надобности, но задержался в городе сверх всяких ожиданий.
Гейши разбираются в снадобьях. Раздраженного гостя надо успокоить, сонливого пробудить. Один чай, заваренный особым способом, рождает на устах улыбку. Другой укрощает буйный нрав. Третий в самом бесчувственном сердце пробуждает любовь к нежным звукам цитры. Случается, из чайного домика гейши, насладившись изысканным обществом и приятной беседой, гость собирается к проституткам-юдзё, но по возрасту или природной лени мало способен к любовным подвигам. В этом случае напиток, предложенный гейшей вроде Акеми, вернет ему весь пыл молодости на короткое, но вполне достаточное время.
Где снадобья, там и аптека.
Приходя к Судзуми за компонентами для своих волшебных чаев, многие из которых она смешивала сама, Акеми задерживалась надолго. Сидела на заднем дворе, обмахивалась веером, болтала с Теруко. Смеялась, когда девушка завидовала жизни Зимней Хризантемы.
«О, дитя! Дочь аптекаря? Да это рай! Знаешь ли ты, что это такое быть ученицей гейши?»
Теруко в ответ восхищенно цокала языком. Ей виделись дорогие кимоно и заколки из нефрита. Ее осаждали толпы покровителей, а она выбирала самых богатых и, разумеется, самых красивых.
«Прелестно! А теперь послушай меня. Ученица гейши? Это кимоно, которые ты донашиваешь за старшими. Ежедневное услужение, покорность и расторопность. Пальцы стерты струнами сямисена. Легкие измучены флейтой. Плечи гудят от барабанов. Ноги болят от танцев. Спина от поклонов. Ты не можешь заснуть. К утру ты должна выучить всю поэзию, какая только существует от сотворения мира. Праздник «потери девственности». Каллиграфия, живопись, составление букетов. Искусство непринужденной беседы, когда у тебя болит голова. Шесть видов чайной церемонии. Двадцать видов сезонных празднеств. Сто способов украсить прическу заколкой из нефрита. И горе тебе, если ты ошибешься в девяносто восьмом! Бездарных учениц продают в веселые кварталы.»
В глазах Акеми плясали веселые искорки капли росы на лепестках.
Теруко смеялась в ответ. Ничего смешного в словах гейши не было, но слушая Акеми, хотелось смеяться, не вдумываясь в смысл сказанного. Это отец, думала Теруко. Конечно же, это все отец. Это он научил Зимнюю Хризантему так говорить. Боится, что я захочу стать ученицей гейши.
В глазах Акеми плясали веселые искорки капли росы на лепестках.
Теруко смеялась в ответ. Ничего смешного в словах гейши не было, но слушая Акеми, хотелось смеяться, не вдумываясь в смысл сказанного. Это отец, думала Теруко. Конечно же, это все отец. Это он научил Зимнюю Хризантему так говорить. Боится, что я захочу стать ученицей гейши.
Дочь аптекаря не знала, что уже стара для того, чтобы выпить со «старшей сестрой» три глотка саке из трех чашек, дав клятвы заботы и послушания. На путь искусницы[31] встают раньше, с самого детства. Теруко не знала, а Акеми не разочаровывала ее.