Тут в ходу итальянские мили, пять итальянских равны одной немецкой; а еще тут повсюду считают полными сутками, не деля их пополам[269]. Мы поселились в «Розе», хорошей гостинице.
В субботу после обеда мы уехали из Тренто и проследовали схожим путем через ту же широкую долину, подпертую с боков безлюдными горами, и имея реку Адидже по правую руку. Миновали там замок эрцгерцога, прикрывающий дорогу, как и в иных местах, нам уже попадались другие укрепления, которые господствуют над путями, запирая проход, и очень поздно (поскольку неуклонно продолжали свое путешествие, до сих пор не имея роздыха) прибыли в
РОВЕРЕТО, пятнадцать миль. Город принадлежит эрцгерцогу.
Что касается гостиницы, то мы снова обрели то, от чего отвыкли, и у нас нашлось что сказать не только о немецкой чистоте комнат и мебели, но также об их еде и печах, которые г-н де Монтень счел более удобными, нежели камины. Что до снеди, то здесь нам недоставало раков, однако г-н де Монтень заметил на это, что и так было большим чудом, что их подавали на все наши трапезы после Пломбьера, на протяжении почти двухсот лье той страны. Здесь и вдоль всех этих гор они едят обычно улиток, гораздо более крупных и жирных, чем во Франции, но не такого хорошего вкуса. Едят также трюфели, их чистят, потом кладут тонкими ломтиками в оливковое масло с уксусом, которые тут неплохи. В Тренто нам их подавали выдержанными так в течение года. Снова, и к удовольствию г-на де Монтеня, мы нашли здесь апельсины, лимоны и оливки. Занавеси на кроватях тут разрезные либо из полотна, либо из кадиса[270],большими полотнищами, и раз от раза их привязывают все дальше. Г-н де Монтень сожалел также о той разновидности белья, которую в Германии кладут на постели в качестве одеял. Они не такие, как наши, но из нежнейшего пуха, а в хороших гостиницах заключены в весьма белую бумазею. Те, что под ними[271], в самой Германии устроены иначе, и без неудобства ими нельзя пользоваться как одеялом.
Думаю, правда вот в чем: будь он один со своими близкими, он скорее отправился бы в Краков или сушей в Грецию, нежели в Италию; но хотя ему настолько приятно посещать незнакомые страны, что он забывает даже о слабостях своего возраста и здоровья, ему так и не удалось заразить своим удовольствием никого из отряда, и каждый просил только об отступлении. Тут он привык говорить, что, как только после беспокойной ночи вспоминает поутру, что сегодня ему предстоит увидеть новый город или новую область, он встает с желанием и радостью. Когда его ум был занят тем, с чем он встретился в дороге или в гостинице, он всегда казался мне не таким усталым и меньше сетовал на свои хвори, ища любой повод поговорить с иностранцем, наверное, это отвлекало его от боли.
Когда ему жаловались, что он часто ведет отряд разными путями по разным областям, порой близко возвращаясь к тому месту, откуда недавно уехал (ему случалось делать это, узнав о чем-то достойном осмотра или меняя прежнее намерение в зависимости от обстоятельств), он отвечал, что сам лично не едет ни в какое место, кроме того, в котором окажется, и поэтому не может ни ошибиться дорогой, ни отклониться от нее, поскольку не имеет никакого плана, кроме как прогуляться по незнакомым местам; и раз никто не видит, как он снова сворачивает на прежний путь или дважды возвращается в одно и то же место, значит, в его замысле не было никакой ошибки. А что касается Рима, куда стремились другие, то он тем меньше желал его увидеть, в отличие от прочих мест, что тот известен всем и каждому и нет такого лакея, который не смог бы сообщить что-нибудь о Флоренции или Ферраре. Он говорил также, что, видимо, становится похож на людей, читающих довольно занятную повесть или прекрасную книгу, но которые опасаются, что она скоро кончится; он тоже получает такое большое удовольствие от путешествия, что начинает ненавидеть близость места, где должен передохнуть, а потому строит разные планы, как бы он путешествовал в свое удовольствие, если бы смог остаться один[272].
Думаю, правда вот в чем: будь он один со своими близкими, он скорее отправился бы в Краков или сушей в Грецию, нежели в Италию; но хотя ему настолько приятно посещать незнакомые страны, что он забывает даже о слабостях своего возраста и здоровья, ему так и не удалось заразить своим удовольствием никого из отряда, и каждый просил только об отступлении. Тут он привык говорить, что, как только после беспокойной ночи вспоминает поутру, что сегодня ему предстоит увидеть новый город или новую область, он встает с желанием и радостью. Когда его ум был занят тем, с чем он встретился в дороге или в гостинице, он всегда казался мне не таким усталым и меньше сетовал на свои хвори, ища любой повод поговорить с иностранцем, наверное, это отвлекало его от боли.
Когда ему жаловались, что он часто ведет отряд разными путями по разным областям, порой близко возвращаясь к тому месту, откуда недавно уехал (ему случалось делать это, узнав о чем-то достойном осмотра или меняя прежнее намерение в зависимости от обстоятельств), он отвечал, что сам лично не едет ни в какое место, кроме того, в котором окажется, и поэтому не может ни ошибиться дорогой, ни отклониться от нее, поскольку не имеет никакого плана, кроме как прогуляться по незнакомым местам; и раз никто не видит, как он снова сворачивает на прежний путь или дважды возвращается в одно и то же место, значит, в его замысле не было никакой ошибки. А что касается Рима, куда стремились другие, то он тем меньше желал его увидеть, в отличие от прочих мест, что тот известен всем и каждому и нет такого лакея, который не смог бы сообщить что-нибудь о Флоренции или Ферраре. Он говорил также, что, видимо, становится похож на людей, читающих довольно занятную повесть или прекрасную книгу, но которые опасаются, что она скоро кончится; он тоже получает такое большое удовольствие от путешествия, что начинает ненавидеть близость места, где должен передохнуть, а потому строит разные планы, как бы он путешествовал в свое удовольствие, если бы смог остаться один[272].
В воскресенье утром, имея желание увидеть озеро Гарда, которое знаменито в этой стране и откуда привозят весьма хорошую рыбу, он нанял три лошади для себя и для сеньоров де Казалиса и де Матекулона, за двадцать батцев каждую; а г-н дЭстиссак нанял две другие для себя и г-на де Отуа; и без слуг, оставив на этот день своих лошадей в гостинице [в Роверето], они поехали обедать в
ТОРБОЛЕ, восемь миль. Маленькая деревушка в тирольской юрисдикции. Она расположена в верхней части этого большого озера; на другой стороне этого верха имеется местечко с замком, называемое Рива, куда они отправились по озеру, это пять миль туда и столько же обратно, и проделали этот путь с пятью гребцами за три часа или около того. В сказанной Риве они ничего не увидели, кроме башни, которая показалась им весьма древней, и повстречали сеньора этого места по имени Фортунато Мадруччо, он брат кардинала, в настоящее время епископа Трентского[273]. Панорама озера к югу выглядит бесконечной, потому что оно имеет тридцать пять миль в длину. А все, что они смогли видеть из ширины, были только эти пять миль. Его верх находится в графстве Тироль, но весь низ по обе его стороны владение Венецианской синьории, там имеется много красивых церквей и полно прекрасных парков с оливковыми, апельсиновыми и прочими плодовыми деревьями. Это озеро подвержено необычайно яростному волнению, когда тут случаются бури. Вокруг озера горы, более хмурые и обрывистые, чем любые другие из тех, что мы видели с дороги, о чем сообщили сказанные господа; а что касается их отъезда из Роверето, то они переехали через реку Адидже и, оставив по левую руку дорогу на Верону, двинулись вглубь, где им повстречалась весьма вытянутая деревня с маленьким предместьем; это была самая суровая дорога, которую они видели, и самый дикий вид из-за этих гор, которые мешали проезду по ней[274]. Выехав из Торболе, они вернулись к ужину в РОВЕРЕТО, восемь миль. Там они сложили свои дорожные сундуки на zatte, которые в Германии называют flottes[275], чтобы доставить их в Верону по сказанной реке Адидже за один флорин; и мне была поручена на следующий день эта доставка. Сначала нам подали яйца в мешочек, потом щуку среди большого изобилия разнообразного мяса.
На следующий день, в понедельник, очень рано утром они уехали; и проехав этой довольно густонаселенной, но очень плодородной долиной, подпертой с боков высокими обрывистыми горами с множеством расселин, добрались к обеду в
На следующий день, в понедельник, очень рано утром они уехали; и проехав этой довольно густонаселенной, но очень плодородной долиной, подпертой с боков высокими обрывистыми горами с множеством расселин, добрались к обеду в
БОРГЕТТО, пятнадцать миль. Это еще в графстве Тироль, поскольку сказанное графство очень велико. Здесь г-н де Монтень осведомился, была ли та долина, которую мы[276] проехали, и представшие перед нами вершины гор уже чем-то другим; ему ответили, что тут много таких больших и плодородных междугорий и других прекрасных городов и что это словно платье, которое мы обычно видим только скомканным, однако если его разгладить, то Тироль весьма обширная страна. У нас по-прежнему река была по правую руку.
Оттуда, уехав после обеда, мы последовали таким же путем до Кьюзы[277], маленькой крепостцы, которую захватили венецианцы, она находится в углублении между утесов на той же реке Адидже, вдоль которой мы спустились по склону из сплошной скалы, где лошади шли, с трудом удерживая равновесие. Через сказанный форт, где государство Венеция, в юрисдикцию которого мы въехали через две-три мили, после того как покинули Боргетто, держит двадцать пять солдат. Они [т. е. Монтень с остальными путешественниками] прибыли на ночлег в
ВОЛАРНЕ, двенадцать миль. Маленькая деревня и убогая гостиница, как все остальные вплоть до Вероны. Там некая благородная барышня, девица, сестра отсутствующего сеньора, отправила из местного замка г-ну де Монтеню вина.
На следующее утро они совсем потеряли горы справа от себя, а холмы, тянувшиеся слева, оставили далеко в стороне. Они долго следовали по бесплодной равнине, но потом по мере приближения к сказанной реке она стала немного лучше, более плодородной виноградными лозами, которым тут дают взбираться на деревья по обычаю этой страны[278], и в День Всех Святых перед мессой прибыли в Верону.
ВЕРОНА, двенадцать миль. Город величиной с Пуатье и имеющий наконец пространную ограду; через него под тремя мостами протекает сказанная река Адидже[279]. Я прибыл туда вместе с сундуками. Без bolettes de la sanita[280], которые они взяли в Тренто и подтвердили в Роверето, им не удалось бы въехать в город, даже если бы не ходило никаких слухов об опасности чумы; но это делается по привычке или чтобы вытрясти из путешественников несколько катренов[281], которые за них требуют.
Мы осмотрели Дуомо[282], где он [г-н де Монтень] нашел, что в такой день на праздничной мессе с песнопениями здешние мужчины странно вели себя: они беседовали между собой, стоя в самом хоре[283] церкви, не обнажив головы, повернувшись спиной к алтарю, и для приличия вспоминали о богослужении только при возношении святых даров. Тут имелся орган и скрипки, которые сопровождали мессу. Мы видели и другие церкви, где не было ничего особенного ни в убранстве, ни в женской красоте.