13 марта старый патриарх Антиохийский[466], араб, очень бегло говорящий на пяти-шести тамошних наречиях, но совершенно не знающий ни греческого, ни других наших [языков], с которым я свел близкое знакомство, подарил мне некое снадобье средство от моей мочекаменной болезни вместе с письменным назначением, как его применять. Он поместил его в глиняный горшочек и сказал, что это можно хранить и десять, и двадцать лет, и надеялся, что я с первого же приема совершенно излечусь от своего недуга. А на тот случай, если я потеряю предписание, вот что надо сделать: уходя спать после легкого ужина, взять это снадобье количеством с две горошины, растереть пальцами, смешать с теплой водой и принимать пять дней через день.
Обедая как-то в Риме с нашим послом, где присутствовали Мюре[467] и другие ученые, я вдруг ополчился на тех, кто оценивал французский перевод Плутарха ниже, чем я сам[468],и ссылался при этом по меньшей мере вот на что: там, где переводчику не удалось уловить подлинный смысл Плутарха, он заменил его другим, правдоподобным, воспользовавшись предыдущими и последующими словами автора. Желая доказать мне, что тут я неправ, он [Мюре] привел два отрывка, критику одного из которых они приписали сыну г-на Манго[469], парижскому адвокату, который только что уехал из Рима. Это в «Жизнеописании Солона», примерно в середине, где Солон у переводчика бахвалится тем, что освободил Аттику, а еще тем, что убрал межевые столбы, которые дробили наследства[470]. Это ошибка, потому что греческое слово тут обозначает определенные знаки, которые ставились на заложенных и связанных обязательствами землях, дабы предупредить покупателей об этом залоге. Замена же их на межевые столбы совершенно неприемлема, поскольку в корне меняет смысл: ведь если таковые убрать, земли станут отнюдь не свободными, а общинными. Ближе всего к подлиннику латынь Эстьена[471]. А вот второй отрывок в самом конце трактата «О воспитании детей»[472]: «Что до соблюдения этих правил, написано там, это скорее желательно, нежели можно посоветовать». По-гречески, сказали они, это звучит иначе: «скорее желать, чем надеяться», это что-то вроде поговорки, которую можно встретить и в других местах. А переводчик заменил ясный и непринужденный смысл чем-то дряблым и странным. Ознакомившись с этими предположениями насчет соответствующего языку смысла, я чистосердечно согласился с их доводами.
Церкви в Риме не так красивы, как в большинстве добрых городов Италии и вообще в Италии и Германии, а еще менее, чем во Франции. При входе в новый собор Святого Петра видны знамена, висящие там в виде трофеев: надпись гласит, что это знамена, захваченные королем у гугенотов, хотя не уточняется, где или когда. Вблизи Григорианской капеллы можно видеть бесконечное множество даров по обету, висящих на стене, среди прочих здесь имеется и маленькая квадратная картина, довольно невзрачная и дурно написанная битва при Монконтуре[473].
В зале или на стене перед Сикстинской капеллой изображено много памятных событий, которые касаются Святого престола, таких как морская битва дона Хуана Австрийского. Есть и изображение папы, который попирает ногами главу того императора, который явился просить у него прощения и целовать ему ноги, но не слова, сказанные, согласно истории, тем и другим. В двух местах там также весьма достоверно изображено ранение г-на адмирала де Шатийона и его гибель[474].
В зале или на стене перед Сикстинской капеллой изображено много памятных событий, которые касаются Святого престола, таких как морская битва дона Хуана Австрийского. Есть и изображение папы, который попирает ногами главу того императора, который явился просить у него прощения и целовать ему ноги, но не слова, сказанные, согласно истории, тем и другим. В двух местах там также весьма достоверно изображено ранение г-на адмирала де Шатийона и его гибель[474].
15 марта за мной спозаранку заехал г-н де Монлюк[475], чтобы вместе осуществить намерение, которое мы задумали днем ранее: осмотреть Остию. Мы пересекли Тибр по мосту Божьей Матери, выехали из города через ворота дель Порто, которые в древности назывались Portuensis, и оттуда неровным путем проследовали через земли, не слишком плодородные в отношении вина и хлеба; а примерно через восемь миль снова приблизились к Тибру и спустились на широкую равнину, полную лугов и пастбищ, в конце которой некогда располагался крупный город. От него осталось много больших и красивых руин, это возле Траянова озера, которое на самом деле бухта Тирренского моря, куда прежде заходили корабли, но теперь море вдается туда совсем немного, а еще того меньше в другое озеро, немного выше того места, которое называют аркой Клавдия[476]. Мы могли бы пообедать с кардиналом Перуджийским, который там оказался[477], и на самом деле никто не сравнится в учтивости с этими сеньорами и их слугами: сказанный г-н кардинал письменно известил меня через одного из моих людей, невзначай проходившего там, что хочет попенять мне, и этот слуга был отведен выпить в винный погреб кардинала, который вовсе не был ни моим другом, ни знакомым и проявил в этом лишь обычное гостеприимство ко всем чужеземцам, обладающим какими-то манерами; но я побоялся, что это сильно удлинит мой путь и нам не хватит дня, чтобы объехать все то, что я намеревался увидеть на обоих берегах Тибра. Мы переплыли на лодке через рукав Тибра и ступили на Священный остров, который размером примерно с большое гасконское лье и полон пастбищ. Там имеется несколько руин и мраморных колонн, какие во множестве встречаются на месте древнего Порто, былого города Траяна; и в самом деле, папа постоянно извлекает их из земли и доставляет в Рим. Когда мы пересекли этот остров, перед нами снова оказался Тибр, переправиться через который на лошадях не представлялось никакой возможности, и мы хотели даже повернуть вспять; однако фортуна привела на противоположный берег г-на дю Белле, барона де Шаза, г-на де Мариво и прочих[478]. И мы пересекли реку, совершив обмен с этими дворянами: мы взяли их лошадей, а они наших. Таким образом, они вернулись в Рим тем путем, которым прибыли мы, а мы их путем прямиком направились в Остию.
ОСТИЯ, пятнадцать миль, расположена вдоль прежнего русла Тибра, а он теперь течет немного в другом месте и постоянно удаляется[479]. Мы пообедали на скорую руку в маленькой таверне; за ней виднелась Ла Рокка[480], маленькая, хотя изрядно построенная крепостца, где не несут никакого караула. Папы, и в частности нынешний, велели возвести на этом взморье большие башни или дозорные вежи, примерно через одну милю [одна от другой], чтобы противодействовать туркам, которые там часто устраивают высадки, даже во время сбора винограда, и захватывают людей и скот. А пушечными выстрелами с этих башен предупреждают друг друга с такой большой скоростью, что сигнал тревоги долетает до Рима в мгновение ока.
Вокруг Остии находятся солончаки, откуда снабжаются солью все земли Церковной области: это большая болотистая равнина, куда вторгается море[481].
На этой дороге из Остии в Рим, былой via Ostiensis, встречется множество примет ее давней красоты, весьма заметных развалин акведуков, да и почти весь путь усеян большими руинами, а более двух частей этого пути все еще вымощены большими черными каменными плитами, которыми [римляне] покрывали свои дороги. Видя этот берег Тибра, легко признать правдивым утверждение, что тут с обеих сторон от Рима до Остии все было застроено жилищами. Среди прочих руин примерно на полпути по правую руку нам попалась очень красивая могила некоего римского претора[482], надгробная надпись на которой уцелела до сих пор. Римские руины сохранились по большей части в сплошной каменной кладке из самой толщи зданий. Они делали толстые стены из кирпича, а потом облицовывали их тонкими пластинами мрамора, или другого белого камня, или неким цементом, или большими квадратами штукатурки. Эта облицовка почти повсюду с годами была разрушена вместе с надписями на ней; поэтому-то мы и утратили большую часть знаний об этом. Надписи видны лишь там, где толстые и массивные стены здания были сложены из тесаного камня.
Римские окрестности почти повсюду выглядят бесплодными и по большей части невозделанными; это либо по недостатку пригодной земли, либо потому, что в этом городе совсем нет рабочей силы из-за отсутствия людей, которые живут трудом своих рук, и это я нахожу гораздо более правдоподобным. Еще когда я только прибыл сюда [в Рим], мне попадались по дороге многие ватаги деревенского люда, которые шли из Граубюндена и Савойи, чтобы подзаработать тут на обработке земли для виноградников и садов; и мне сказали, что для них это как рента постоянный ежегодный доход[483]. Этот город сплошь придворные и знать: тут каждый участвует в церковной праздности. Совершенно нет торговых улиц, хотя бы как в маленьком городке, одни только дворцы и сады. Тут не найдешь ни улицы Лагарп, ни Сен-Дени; мне все время кажется, будто я на парижской улице Сен или на набережной Августинцев[484]. Город ничуть не меняется: что в будни, что в праздник тут все едино. Весь пост проводятся стояния; и в будний день давка не меньше, нежели в любой другой. В такие дни сплошь кареты, прелаты и дамы. Мы вернулись к ночлегу в Рим.
РИМ, пятнадцать миль. 16 марта мне захотелось опробовать римские парильни, и я побывал в тех, которые считаются самыми достойными, они называются по имени святого Марка; меня обслужили довольно посредственно, хотя я был там один, но со всем уважением, на которое были способны. Сюда принято приводить друзей, кто хочет, которых прислужники растирают вместе с вами. Я там узнал, что если негашеную известь и аурпигмент[485] примешать к моющему раствору, две части извести и третья часть аурпигмента, то получится снадобье и мазь для сведения волос, стоит только применить это через четверть часика.
17-го [марта] у меня случилась колика, вполне терпимая, длилась пять-шесть часов, и через некоторое время вышел большой камень, величиной с крупный орешек пинии и такой же формы.
В ту пору у нас в Риме уже были розы и артишоки; но что касается меня, то я не нашел тут никакой небывалой жары, одевался как у себя дома и ходил в шляпе. Здесь меньше рыбы, чем во Франции, особенно здешние щуки совсем никуда не годятся, и их оставляют для простонародья. Морские языки и форели здесь редки, а усачи очень хороши и часто попадаются гораздо более крупные, чем в Бордо, но дорогие. Дорады по высокой цене, а барабульки здесь крупнее, чем наши, и немного жестче. А вот оливковое масло здесь настолько превосходно, что пощипывание в горле, которое я иногда чувствовал во Франции, стоило переесть его, со здешним никогда не случалось. Тут свежий виноград едят круглый год, и вплоть до настоящего времени на шпалерах висят очень хорошие гроздья. Их баранина почти ничего не стоит, и ее мало ценят.
18-го [марта] португальский посол изъявил покорность папе от имени королевства Португалии по воле короля Филиппа. Это тот же посол, который представлял здесь почившего короля и кортесы, воспротивившиеся королю Филиппу[486]. По возвращении из собора Святого Петра я встретил некоего человека, который в шутку сообщил мне две вещи: что португальцы изъявляют свою покорность как раз на Страстной неделе[487], да к тому же торжественную мессу в этот же день служили в церкви Сан Джованни Порта Латина, где несколько лет назад некоторые португальцы вступали в престранное братство. Они там сочетали браком мужчин с мужчинами служили мессу с теми же обрядами, с какими мы проводим наши венчания, причащались, читали те же места из Евангелия о браке, а потом спали и жили вместе. Римские острословцы говорили, что поелику сие обстоятельство делает законным сочетание мужчины с женщиной в браке, этим умникам показалось, что и другое действо тоже станет таковым, ежели будет освящено церковными обрядами и таинствами. Тогда сожгли восемь-девять португальцев из этой прелестной секты[488].