Вошла только одна женщина, за собой она тащила девочку. Одна, но зато выдала сразу весь набор. Дядя Яша хмыкнул. Женщина плюхнулась рядом.
Сядь, приказала дочери. Та усадила на колени свою куклу. Женщина вытянула шелковые ноги в меховых сапожках. Запах пудры встал густым облаком. Шею ее обвивала черно-бурая лисица, в пасти держала собственный хвост. От трамвайной тряски хвост покачивался.
Двадцать пять! объявил Бобка.
Мальчик, слышал, что я сказала?
Вам что, лавок мало? срезал Шурка. Отсядьте, если мешает.
Бобка, сядь, мягко попросил дядя Яша. Тот обернулся. Посмотрел на одного, на другого, на третью. Снова на дядю Яшу. Выпростал ноги, перекатился на зад. Шурка фыркнул и закатил глаза. Было видно, что мог много чего добавить. Но не стал. К женщине прижималась девочка. Худенькая, испуганная, в бархатном пальто. На коленях она держала большую розовощекую куклу. Сара крепче стиснула свою чумазую. Глядела на куклу напротив огромными глазами. Дядя Яша тут же возненавидел фарфоровую красавицу всей душой. С длинными ресницами. С шелковыми локонами. «Трофейная».
Что вы так смотрите? тут же вскинулась дама.
Я на вас не смотрю.
И перед тем, как прикрыл глаза, заметил, что Шурка улыбнулся уголком рта.
На миг дядю Яшу кольнуло сомнение. Может, не надо так? Может, еще получится наладить все, что называется, эволюционным путем. Не чик и сразу. «Не получится, оборвал сам себя. Именно что чик и сразу. Это гангрена. Если не отрезать смерть».
Наша остановка следующая, предупредил он.
Слава богу, выдохнула дама.
Бога нет, безмятежно сообщил Бобка.
Дама метнула на него убийственный взгляд. Напрасно.
Двадцать шесть! весело завопил Бобка, глядя в окно за спиной дяди Яши. Дядя Яша представил, как скоро сотрет улыбку с этого лица. Стало тошно. Розовая нарядная кукла стеклянно пялилась на него, приоткрыв пухлые губы.
«Так надо. Будет лучше», повторил себе он.
Вышли.
Дядя Яша обернулся. Розовая физиономия со стеклянными глазами проплыла мимо. Девочка выставила куклу в окно: показывала иностранке незнакомый город. Сара проводила ее взглядом.
Дядя Яша вспыхнул. Цапнул у Сары из рук ее грязный узелок с намалеванными глазами.
Хватит!
Размахнулся. Швырнул. Кукла ударилась о столб, неслышно упала в висевший на столбе мусорный ящик. Три пары глаз вытаращились на него. Глаза Сары быстро налились влагой.
«Жестоко? Жестоко. Резать нужно решительно и быстро».
Сегодня же купим тебе новую, объявил он. Самую лучшую. Какую захочешь. Закончим дела. И сразу купим.
Какие еще дела? подозрительно спросил Шурка. Зачем нас всех тащить?
Так надо, твердо ответил дядя Яша.
Теперь он был уверен. Так надо.
Очередь какая-то неправильная, решил Бобка.
Чесалась шея, чесалось под шапкой. По попе, казалось, бегали муравьи, хотя он на ней сидел. Хотелось одновременно пить и писать. Бобка ненадолго задумался: как это может быть одновременно? Либо воды в организме не хватает, либо ее в нем слишком много, нет?
Шурка, ты в туалет случайно не хочешь? намекнул он.
Не хочу, брат даже не повернулся. А больше просить было некого. Сара говорить не умела. Дядя Яша привалился к стене, закрыв глаза. Женщина рядом стучала деревянными спицами, беззвучно шевелила губами, и глаза у нее были такими сосредоточенно-стеклянными, как будто от выползавшего из-под спиц чулка зависела жизнь.
У всех в очереди было какое-то занятие: кто-то читал газету, кто-то книгу, кто-то дремал. От слабой лампочки лица казались желтовато-серыми.
«Несправедливая очередь, думал Бобка. Вот что». Неправильная.
Ведь смысл очереди в чем? В справедливости. Сначала ты, потом я (сначала я, потом ты мысленно поправился Бобка). А какая справедливость здесь? Вот дядя Яша, например. Ему на одной ноге стоять труднее, чем тому деду с палкой. А деду с палкой труднее, чем той тетке в берете.
«Правильно надо бы так, прикинул Бобка. Первым должен стоять дядя Яша, потом дед с палкой, потом тетка». Кому легче стоять, тот пусть дольше стоит. Справедливо? Справедливо.
Или вот эта со спицами. Да она же так может сидеть хоть весь день! Ей-то что? Она и в очереди, можно сказать, не сидит, а развлекается. Вяжет. Тому дядьке с книжкой тоже не трудно: он все равно читает. Почему же тогда он, Бобка, позади них обоих?
Справедливо? Несправедливо!
Тем более не один, а с дядей Яшей. Бобка поднял глаза. На губе и над бровями у дяди Яши были капельки пота.
Ты чего? спросил тот.
Ничего.
Бобка просунул палец под завязки шапки, чтобы не так чесались. От вида стен цвета овсянки во рту уже стоял вкус этой каши, причем в самом худшем виде: холодной, без масла и сахара Несправедливо!
«Зато я сижу, продолжал рассуждать Бобка. А дядька с книгой стоит». И наверное, завидует: вот, мол, расселся этот мальчик, как барин. Бобка задумался: справедливо ли это?
Но тут дверь, к которой змеилась плотная квёлая очередь, приоткрылась. Высунулась женщина в вязаной кофте. Столкнула с носа очки они послушно упали ей в руку. Все, кто сидел, привстали, а кто стоял подались вперед.
Вы, вы, кивнула женщина.
Дядя Яша странно поглядел на Шурку, на Бобку, на Сару. Решительно подался навстречу.
Женщина махнула рукой:
Проходите. Готово.
Дядя Яша бросил им:
Стойте здесь.
Перекатывающейся подскакивающей походкой направился к приоткрытой двери. Очередь зароптала: «Сама стою уже не знаю сколько», «Мне тоже тяжело», «Я тоже имею право».
Перекатывающейся подскакивающей походкой направился к приоткрытой двери. Очередь зароптала: «Сама стою уже не знаю сколько», «Мне тоже тяжело», «Я тоже имею право».
«Значит, нам повезло», понял Бобка. Засучил ногами, сползая со стула:
Ой, как хорошо! Ура!
Женщина перестала стучать спицами, глянула странно. Бобка улыбнулся в ответ. Стены уже не казались ему овсяными, а лица тусклыми оттого что смотреть на них осталось совсем чуть-чуть, скоро он отсюда уйдет. Писать и пить при этой мысли захотелось с утроенной силой.
Дядя Яша вышел.
В руках у него были две бумажки.
Бобка почувствовал, что вся очередь на него смотрит. И смотрит странно. Не так, как смотрела до того, как дядя Яша туда вошел. «Пустяки, успокоил себя Бобка. Просто тут такая тусклая лампочка».
Дядя Яша смотрел на бумажки так, будто только что обнаружил, что они написаны по-китайски. Потом протянул их Шурке. И тот тоже вылупился. Оба они молчали.
Дать вам валерьянки? предложила женщина со спицами.
Что там? Что там? засуетился Бобка, вставая на цыпочки, вытягивая шею, наклоняя к себе Шуркины руки.
Он успел прочесть то, что было печатными буквами. В самом низу: «Делопроизводитель». Выше стояло: «Место смерти», «Возраст и причина смерти». Остальное оплели чернильные каракули, они скорее запутывали, чем проясняли суть.
Умерли? деловито забеспокоился Бобка. И тетя Вера? Точно? Таня точно умерла?
Шурка все глазел в бумажки. Дядя Яша ответил полоумным взглядом.
Бобка не выдержал. Улыбка поползла сама.
Каменная, овсяная тишина встретила его улыбку.
Ерунда, успокоил Бобка сразу всех. Война. С кем не бывает.
Женщина в очереди издала какой-то ослиный звук: и-а.
А другая сказала наставительно:
Не видите, что ли, у ребенка ступор.
Дядя Яша цапнул за руку его, Сару, потащил обоих за собой. При этом таращился в коридор так, будто тот мог поменять направление и форму, если за ним не следить хорошенько. Бобка хихикал и подскакивал на ходу. Настроение было отличным. Он оказался прав! Более того, дальновиден. «Поумнее некоторых», распирала Бобку гордость за себя. У него-то давно был готов план. Нет: ПЛАН.
«Сказать им? Не сказать? никак не мог решить Бобка. Сейчас обрадовать? Или пусть сюрприз?»
Выкатились на крыльцо, как будто сквозь мокрый занавес. Пошли к трамвайной остановке. Валил снег. Ветер метал его горстями. Сырые тяжелые хлопья били по голове, плечам, в лицо, и тут же таяли.
Ты что? Ты что? Что тут смешного? наклонял мокрое лицо к Бобке дядя Яша.
Я не могу Не могу прыснул и уже и не мог остановиться Бобка, будто его щекотали. Аж слезы набежали.
Не могу
Не получалось выговорить дальше: «не могу пока рассказать». Но ведь и так ясно: план конфетка!
Конфетка, выдавил Бобка.
Прекрати! взвизгнул дядя Яша. Встряхнул Бобку, так что тот поперхнулся смехом.
Ты прекрати! налетел Шурка, оттолкнул дядю Яшу. Тот попятился, чуть не оступился. Удержался. Лицо у него стало каким-то плоским. Шурка пихнул ему бумажки:
На, отчеканил презрительно. Теперь бумажка есть. Можешь снова жениться. Для этого ты все это устроил?
У дяди Яши перехватило дух. Дрожащей рукой он комкал оба свидетельства о смерти, Танино и Верино, не попадал в карман.
Снег валил прямо, косо, вис на лапах и хвосте, залеплял глаза, уши. Усы и брови, всегда такие точные, мокро обвисли и только мешали. Таня еле разбирала дорогу.
Шипело и скрежетало совсем рядом. Сыпались с мокрых проводов синие искры.
Опасно? Опасно. Можно попасть под колеса.
«Стоп». Таня отряхнулась, как бы вращая отяжелевшую шкуру по спирали от самого носа до кончика хвоста. «Так-то лучше». И вытаращила глаза. Она крутила мордой, уворачиваясь от снежных хлопьев.
Высокий. Нет: высоченный! Конечно, он! Таня вобрала весь его новый облик одним глотком.
Шурка!!! заорала она. Понеслась, распарывая мокрый снежный ветер.
Подошел и встал трамвай. Деревянные двери стукнули. Лег прямоугольник трамвайного тепла. Мокро заблестели плечи, шапки тех, кто ждал на остановке.
Их было четверо. Нет, уже трое.
Шурка ткнул что-то в руки одноногому.
Поздравляю, как будто сплюнул. Или не Шурка?
Таня осадила скок.
Пассажиры сходили со ступеней, втягивая головы в плечи. То заслоняли, то открывали ей обзор. Таня топорщила уши, таращилась сквозь снежные плети. Мысли ее кувыркались. Уверенность таяла.
Одноногий небритый мужик в ватнике, хоть и пьяница по виду, еще мог быть дядей Яшей. Хотя дядя Яша, всегда щеголеватый и подтянутый, в таком виде на улицу не вышел бы. Никогда. Но допустим. А мальчишка рядом, совершенный бандит по виду, допустим, был Бобкой. Хотя бы по возрасту. Нет, конечно. Бобка не такой. Бобка нежный. Но тоже допустим.
Но
Таня ошеломленно ткнулась задом в снежную слякоть. Но
Но с ними была девочка.
Возьми сестру за руку, процедил одноногий, пихая в карман какие-то бумажки.
Мальчик сунул руку, не глядя. Все трое залезли в трамвай. Дверцы стукнули. Снег опять сомкнулся. Высокий мальчик шел прочь, подняв плечи. Он не оглядывался.