Что характерно, песенку эту я прекрасно знал Томшик ее как-то пел, еще до появления Сулина, так что у нас в лагере Сулин ее слышать никак не мог. Пел только раз на Ружицкого она наводила тоску, сам он ничего не запрещал, но Томшик мигом сообразил, что к чему, и больше ее не пел. Потому что она только поначалу веселая парень с девушкой поют на два голоса, вспоминают весело прошлое лето, романтические свои прогулки, поцелуи и все такое прочее. А в последних куплетах вдруг выясняется, что они оба из «конспирации», из подполья, что ее убили немцы прошлой осенью, и это он смотрит на ее фотографию, и представляется ему, что они эту песенку на два голоса беззаботно поют. В общем, ничего веселого, неудивительно, что Ружицкий затосковал, у него жена как раз в подполье и погибла, вместе они там были. Но тому, кто польского не знает, вот как Сулину, песенка до самого конца должна казаться веселой
Кончилась песенка, мужской и женский голоса смолкли. Нахлынули звуки: весело журчал ручей, а может, и небольшой водопадик, звонко шлепал по лужам дождик, не проливной, а именно что не особенно и сильный летний дождик, девушки смеялись, щенок весело тявкал
Достал я бесшумно фонарик, посветил в сторону цветов и все моментально смолкло. Цветы как цветы, какими были, такими и остались, не шелохнутся, стоят смирнехонько, как и полагается давно срезанным цветам при полном отсутствии малейшего ветерка
Послышался, честное слово, радостный голос Сулина:
Слышали, товарищ майор?
А то, сказал я. Затаись и полежи тихо, я свет гашу
Выключил фонарик, тихонько прилег, как вновь весело запели на два голоса:
Ай лав ю, прости мне это, ай лав ю!
Не дури
Дай твою я сигарету докурю?
Докури
Я сверну ее из писем, из твоих
Дать огня?
Словно листья, вспыхнут письма для двоих
Для меня
Вот эта песенка была незнакомая. Я тогда представления не имел, что такое «ай лав ю», но пели красиво, я даже заслушался:
Оборачиваюсь. Нету. Пустота.
И пускай
Тай, как тает сигарета возле рта
Сам ты тай!
Что ж, растаю в дымке лета и спою
Нет, я спою: ай лав ю, прости мне это, ай лав ю
Энд ай лав ю[5].
И вот чем дальше я слушал, тем больше мне ее голос стал казаться похожим на Катькин. Очень похожим. Когда это стало непереносимым, я включил фонарик, и песня оборвалась. Не выключая его, подошел к столику, чиркнул спичкой, зажег керосиновую лампу, выкрутил фитилек, чтобы пламя было поярче. Выключил фонарик. Цветы, непоседливые наши, молчали.
Оглянулся. Сулин, отбросив одеяло, сидел на койке, и лицо у него было примечательное: тут и радость оттого, что он, выходит, с ума и не сошел, тут и безмерное удивление. Удивления, по-моему, даже больше, что вполне объяснимо
Тихонечко, чуть ли не шепотом, он спросил:
Что же это тут у вас делается, товарищ майор?
Да просто весело живем, сам видишь, хмыкнул я. То цветы у нас запоют, как дуэт в оперетте, то еще какая-нибудь хрень
Никто ведь не поверит, пока сам не услышит
Удивительно верно подмечено, сказал я.
Нужно же что-то делать
Что, чадушко? спросил я почти ласково. Ну что? Ученых сюда вызывать, чтобы послушали, как у нас тут по ночам букеты распевают? Во-первых, так они тебе и поедут, во-вторых, кто ж их сюда пустит, а в-третьих, в-главных радиограмма наша дальше Первого не пойдет. А Первый давно его знаю не в Академию наук названивать будет, а попросту мигом отзовет отсюда нас обоих, заменит в темпе, поскольку мы не пупы Земли, и найдется кому нас заменить А нас обоих засунет к психиатрам, и выберемся мы оттуда нескоро, и хрен его маму знает, какие будут последствия, могут и списать подчистую, в запас Ну? Если в чем-то со мной не согласен, излагай смело.
Да нет, отозвался он уныло. Вы все правильно говорите, товарищ майор. Это я так, бухнул, не подумав
То-то, сказал я.
Он кивнул в сторону букетов, смирнехонько молчавших на столике у стенки:
Но нужно же с ними что-то делать? Не до утра же их слушать? Так и вправду рехнуться можно
Нервишки у тебя, Сулин, ни к черту, поморщился я. Чуть что сразу рехнуться Живенько одевайся!
Он быстро оделся, обулся, застегнул портупею и пояс с кобурой. Я тоже на всякий случай надел свою амуницию. Я взял банку с букетом-веником, велел ему взять вторую, с озерными кувшинками, и следовать за мной. В таком порядке мы следовали и далее. Откликнувшись негромко на тихий окрик часового: «Стой, кто идет?», я пошел по обочине от лагеря. Сулин исправно шагал следом, не произнеся ни одного слова.
Не видел я смысла тащиться слишком далеко. Отойдя метров на десять, вошел в лес, подсвечивая себе свободной рукой фонариком, прошел метров пять, переложил фонарик в левую руку, а банку взял в правую, размахнулся как следует и запулил цветики-лютики в чащобу. Далеко банка не улетела, влепилась в замшелый ствол сосны неподалеку. Стекло посыпалось, вода брызнула, цветы разлетелись
Сулин без команды запустил в лес свою. То ли он специально, то ли вышло такое совпадение вторая банка вмазалась в ту же сосну, только чуточку пониже. С теми же последствиями.
Вот так, сказал я ободряюще. Пусть себе тут распевают арии ежикам и белочкам, если им охота Пошли досыпать.
И спали мы до подъема нормально, без всяких песен и прочих посторонних звуков, которым и быть-то не полагается
Второе прочесывание тоже не дало ни малейших результатов хотя они и успели прихватить еще кусочек леса сверх предписанного. Разве что на сей раз собаки с начала и до конца вели себя без всяких капризов, как хорошим служебно-разыскным собакам и положено. Майор выглядел еще более сокрушенным, а вот я по-прежнему никакого разочарования не ощущал: как-то незаметно свыкся с мыслью, что ничего мы не найдем и никого. Мысль эта мне не нравилась оттого, что соотносилась с одной фразочкой Томшика из рассказа о Боруте (уведенные им девушки всегда пропадали бесследно) но она, подлая, сидела в мозгу, и я с ней свыкся. В конце концов, при чем тут Томшик с его Борутой? Мы прочесали лишь небольшой участок окружающего лесного массива, и к черту мистику
На ночлег майор со своими людьми оставаться не стал, сказал, что у него приказ: по завершении операции возвращаться немедленно, пусть по темну. Благо на дорогах здесь не шалят. Распрощались мы, в общем, равнодушно: оба понимали, что таких вот мимолетных встреч-знакомств на военных дорогах не перечесть, какие тут эмоции?
А назавтра мне да и всем вышел нешуточный сюрприз.
У нашей крайней машины остановился «Виллис», где рядом с водителем сидел Первый, полковник Крутых. На заднем сиденье два автоматчика охраны. Места тут были в некотором смысле чистые, но никто не отменял приказ по фронту о том, что определенная категория лиц, старших командиров и начальников (в которую полковник как раз входил), обязана в любую загородную поездку выезжать исключительно с охраной.
Я подошел, вытянулся, отдал честь, по всем правилам отрапортовал: то, се, и еще это, во вверенном мне подразделении произошло ЧП пропала без вести старший лейтенант Камышева Из ощущений присутствовало лишь легкое, смутное опасение, знакомое каждому послужившему офицеру: вроде бы ни в чем не виноват, но мало ли что означает внезапный приезд непосредственного начальства. К тому же, как ни крути, ЧП у меня произошло
Полковник вылез из машины, потянулся, сделал несколько энергичных движений, разминая затекшие суставы, спросил преспокойно:
Ребят моих накормишь? Выехали с рассветом, позавтракать не успели. А у тебя, я отсюда вижу, кухня еще дымит
Невозможно было определить по тону, в каком он настроении, но с ним всегда так Я повернулся к сидевшим в машине:
Бойцы, ступайте во-он туда и скажите, что я распорядился. Товарищ полковник, может, и вы
Потом, отмахнулся он. Есть у тебя местечко, где мы могли бы побеседовать с глазу на глаз? Вот и отлично. Веди.
Я прямиком повел его к своей палатке, прекрасно знал, что она пуста: Ружицкий, прихватив верного Санчо Пансу, уехал в деревню по каким-то своим делам, предупредив, что вернется поздно, может, даже к завтрашнему утру. Походило на то, что и у него что-то резко сдвинулось с мертвой точки.
Полковник, с сомнением покосившись на хлипкий раскладной стульчик, скорее уж табуреточку, не по его комплекции сделанную, присел на мою раскладушку. Выглядел он, как всегда, внушительно: метр восемьдесят, сложение соответствующее, холодные серые глаза, лобастый, голова брита наголо, если широко улыбнется во весь рот, видно, что добрая половина зубов справа, и в верхней, и в нижней челюстях сплошные стальные фиксы. Еще до войны, на дальневосточной границе, замешкался однажды на пару секунд, и ему прилетело по зубам прикладом карабина. Хорошо еще, успел уклониться приклад с самого начала в висок шел
Молчание подзатянулось, но я, понятно, дисциплинированно молчал а он меня разглядывал с непонятным выражением лица.
У нас его серьезно уважали правильный был начальник. Любимчиков не заводил, наушников не терпел (штатные осведомители это другое), заслуги подчиненных, в отличие от некоторых, себе не приписывал, в полном соответствии с фамилией случаются же совпадения! бывал не просто крут, лют, но никогда не лютовал понапрасну. Все у него разложено по полочкам: заслужил поощрит так или иначе, за мелкую провинность или упущение по службе пропесочит так, что иные от него после разноса выходили с мокрой от пота на спине гимнастеркой, а уж за серьезные мог устроить так, чтобы небо с овчинку показалось. В отличие от некоторых других, под чьим началом мне приходилось служить, с ним служилось, в общем, легко. Он никогда таких вещей вслух не высказывал, но я по некоторым признакам давно понял, что числюсь у него на хорошем счету, а это тоже весьма немаловажно на военной службе.
Ну что? спросил он наконец с ухмылочкой. Дожился? Доспекулировался керосином и сольцой?
Я молчал. Началом разноса это никак не могло оказаться ни за что не стал бы он устраивать разнос из-за нашей мелкой торговлишки, которую сам же и санкционировал. Опять-таки в отличие от иных начальников, которые в сложной ситуации порой открещиваются от данных устно распоряжений
Радистки у него пропадают Средь бела дня и в безопасных местах продолжал он чуть сварливо.
Воспользовавшись паузой, я сказал:
Товарищ полковник, вот, кстати, о радиоигре
Он ухмыльнулся во все свои фиксы: