Тата молча постояла в проеме двери, глядя на Кержака, который тоже молча смотрел на нее, потом вошла, закрывая за собой дверь, и подошла к Кержаку почти вплотную.
Кержак, сказала Тата, присаживаясь на край ванны, давай я выйду за тебя замуж?
У Таты был приятный грудной голос, от которого Игоря Ивановича и так в жар бросало. Но то, что сказала ему Тата сейчас, его чуть не убило. Он просто не был к такому готов. Он даже не знал, что могут с ним сделать эти простые слова, произнесенные ее голосом. Он обмер. Сердце остановилось или что-то в этом роде, но только он почувствовал, как сжимается все в груди, и разом не стало в легких воздуха, и перед глазами туман. Но даже сквозь туман он видел ее глаза, голубые, как мечта.
Он все-таки справился, прорвался сквозь слабость и оторопь и даже смог заговорить, но чего это ему стоило, знал только он один.
Тата, первое слово далось с трудом. Ты знаешь, сколько мне лет?
«Господи! Ведь я действительно старый хрен, я»
И ведь я не из ваших, он улыбнулся грустно, потому что кроме грусти, кроме тоски, ему ничего не оставалось. Это у вас подолгу живут. А у нас восемьдесят лет, ну, девяносто, и все. И ведь это уже глубокая старость.
Он все-таки справился, прорвался сквозь слабость и оторопь и даже смог заговорить, но чего это ему стоило, знал только он один.
Тата, первое слово далось с трудом. Ты знаешь, сколько мне лет?
«Господи! Ведь я действительно старый хрен, я»
И ведь я не из ваших, он улыбнулся грустно, потому что кроме грусти, кроме тоски, ему ничего не оставалось. Это у вас подолгу живут. А у нас восемьдесят лет, ну, девяносто, и все. И ведь это уже глубокая старость.
Он говорил, а она смотрела на него, без улыбки смотрела, серьезно, внимательно.
Катя подарила мне отсрочку, сказал он. Я ей очень благодарен. За тебя, Тата, благодарен, но отсрочка это всего лишь отсрочка. Понимаешь?
Нет, Тата осталась совершенно серьезной. Нет, не понимаю. Королева подарила тебе шанс, а не отсрочку. Ты знаешь, кто я? Я меч королевы. Восемнадцатый меч! Ты просто не знаешь, Кержак, что это такое восемнадцатый меч. Это первые тридцать. Мы умрем последними, когда у королевы уже не останется никого. Ты понял? Мы ее последний щит и последний меч. И первые в дни мира. Кержак. Ты понял?
Она протянула к нему руку и закрыла пальцами рот, не давая вставить даже одного слова.
Королева не оставит тебя. Она умеет быть верной и платит верностью за верность. Нор великая королева, Кержак, если ты еще не понял. Но я и сама смогу о тебе позаботиться, Игорь. Я ведь не только меч, я баронесса Кээр, Кержак. Выйду за тебя замуж, ты тоже будешь бароном. У нас хватит денег на полное омоложение. У нас на все хватит денег. Я не покупаю тебя, Кержак, я тебя люблю. Королева сказала, что у нас могут быть дети. Если я не погибну, если не погибнешь ты, мы вернемся на Ойг. В излучине Зеленой реки стоит мой дом, а вокруг тайга, Кержак, триста тысяч квадратных километров тайги.
Она улыбнулась мечтательно, по-видимому, вспомнив свою землю. И снова улыбнулась, но уже по-другому. Улыбнулась Кержаку.
У меня большой дом, сказала она. У нас будет большой дом, Кержак. Я рожу тебе детей, которые наполнят дом смехом, а потом они будут служить королеве и императору, как и положено баронам Кээр, гегхским мечам и ноблям империи.
Кержак, сказала она через минуту. Ты плачешь?
«Я плачу, признался себе Кержак. Я плачу»
Спасибо, Игорь, тихо сказала Тата. Спасибо, но я этого не заслужила.
О чем ты? удивился Кержак, старавшийся взять себя в руки. О чем?
Ему вдруг увиделась вся эта сцена, как она выглядит со стороны, и ему стало жарко от стыда. Сидит голый мужик в ванной и плачет, а рядом сидит близко, только руку протяни красивая и тоже совершенно голая девушка и благодарит его за слезы. Ужас!
«За эти слезы, Эмма, я люблю тебя еще больше».
Стыд помог ему справиться со слабостью. Только в голове шумело, а так вполне.
О чем ты, Тата?
Ты не знаешь, улыбнулась она, а голубые глаза были полны мечтательной неги? Возможно. У гегх есть старинная песня о слезах, которые дарит возлюбленной воин. И она принимает их, как бесценный дар, потому что их подарил ей тот, кто никогда не плачет. Ни от боли, ни от обиды, ни от чего.
Я возьму тебя в жены, Тата Кээр, если ты готова взять меня в мужья. У Кержака тривиально кружилась голова. Но он был счастлив. Господи, как он был счастлив!
Глава 6. Королева
А потом она встала и тихо ушла в ванную. Не потому что устала, разве можно от этого устать? Умереть можно. А устать нет. Она ушла, потому что нельзя. Невозможно. Нехорошо. Неправильно. Так много счастья не положено даже обычным женщинам. Что уж говорить о королевах. Потому что счастье, да еще в таких масштабах, кружит голову и делает людей легкомысленными. А ее удел война.
«Глупости! остановила она себя. Что ты городишь?! Успеешь еще навоеваться! О да! При мысли о войне перед глазами встал кровавый туман. О да! Я буду их Остановись! приказала она себе. Сорок восемь часов! Имею я, в конце-то концов, право на счастье или уже нет?»
Но что бы там ни было, она оставила спящего Макса и ушла в ванную. Ванная комната была просторной и неплохо оборудованной. Не роскошно, но вполне терпимо. Хотя, возможно, им следовало сразу же отправиться на «Чуу». Вот только встреча после разлуки после такой разлуки не оставляла времени на правильные решения. Они и до этого-то дома едва дотерпели. Чалик, надо отдать ему должное, шестым шоферским чувством ухвативший идею, гнал, как сумасшедший, и довез их сюда за рекордные тридцать пять минут. Лика усмехнулась, вспомнив этот заезд наперегонки со временем и дорожной службой, и, тихо прикрыв дверь, прошла к столику с напитками, который ее люди по аханской традиции поставили и здесь. Она опустилась в кресло и прислушалась к себе. Теоретически ей пить не следовало и курить тоже, но Маска привычно уже ответила на невысказанный вопрос. Можно. Все можно.
«Нам, монстрам, можно все», сказала она себе без прежней грусти и сожаления и посмотрела на свое отражение в зеркале. Увиденное ей понравилось. Как всегда. И подмигнув самой себе, сидящей в чем мать родила в кресле около крошечного, вполне аханского по виду столика, потянулась к бутылке.
«Нам, монстрам, законы не писаны. Даже законы физиологии. На то мы и монстры, чтобы все мочь».
Коньячных бокалов на столике не оказалось («Выпорю бездельников!»), и Лика налила коньяк в стакан для виски. Зато пахитоски в коробке были настоящими. Она закурила, и в этот момент в комнату вошел Макс.
«Я милого узнаю по походке»
Смешно. Макс был единственным известным ей человеком, которого она «не слышала». Пока он не открыл дверь и не вошел, для нее он продолжал спать. Лежал на спине, расслабив свои потрясающие мускулы, и почти неслышно дышал носом. Но теперь она не была уверена даже в этом. Спал ли Макс, когда она от него уходила? Спал. Или не спал.
Макс вошел, остановился напротив Лики и улыбнулся.
«Я говорила тебе, Макс, что когда-нибудь умру от твоей улыбки? Нет, конечно. Не говорила».
Привет, сказал Макс. Он умел говорить очень мягко, что при его-то басе было настоящим искусством. А еще он умел говорить так, что у нее начинала сходить с ума Маска. Или это она сама начинала сходить с ума? Лика никак не могла вспомнить, бывало ли с ней такое до того. Но все, что она могла сказать, это то, что любила его всегда. Они были нераздельны и неразлучны, ее любовь и Макс, хотя сами они, Макс и Лика, прожили в разлуке больше времени, чем вместе.
Добро пожаловать в город-герой Ленинград, сказала она и улыбнулась в ответ.
Мне понравился твой город, королева.
«И что конкретно ты имеешь в виду?»
Макс подошел к столику, взял бутылку, которая показалась совсем маленькой в его могучей руке, и одним ловким движением, не пролив ни капли, наполнил свой стакан до половины.
«Красиво».
Мне очень тебя не хватало, сказала она вслух.
Это было правдой. Но это была, кроме всего прочего, такая особая правда, которую мог понять и оценить только он. В любом другом случае ее слова прозвучали бы или как простая констатация очевидного, или как двусмысленность. Макс ее понял.
Я же сказал тебе тогда, на мгновение Макс стал совершенно серьезен, все будет хорошо. Ты видишь, я не обманул.
Он снова улыбнулся. Как тогда. Как всегда.
Вижу. Знаю. Будем говорить?
«Боже! Только разговора по душам мне сейчас и не хватало!» подумала она, понимая, впрочем, что и поговорить им надо тоже.
Если ты не против. Он сел во второе кресло и закинул ногу на ногу. Пустить воду?
Как хочешь.
Я хочу. Он взял со столика пульт дистанционного управления и, быстро просмотрев меню, нажал на кнопки. Ты даже не представляешь, Лика, где нас с Федей носило!
«Представляю».
Неожиданно ей тоже захотелось в горячую воду, а еще она поняла, что проголодалась.
«Еще час, ну два, и надо будет позвать слуг».
Из кранов хлынула вода, а Макс, отложив пульт, сделал глоток коньяка. Количество жидкости в стакане сократилось ровно наполовину.
Ты знаешь, там, где мы были, тоже есть «Мартель».
Не заговаривайте мне зубы, мой смарагд, улыбнулась Лика. Пахитосу хочешь?
Не хочу. Ты беременна?
«Ну вот. Вопрос задан. А ты что думала? Он же бес, а не мужик, хоть и без Маски».
Тебя это тревожит?
Меня это радует. Макс смотрел ей прямо в глаза и улыбался.
А если это не твой ребенок? Лика взгляда не отвела, но улыбаться перестала.
То я все равно рад. Макс тоже стер улыбку с лица. За тебя в первую очередь, и за империю во вторую.
Ты знал о?..
«Ну что тут скажешь? Он знает!»
Только догадывался. Макс протянул руку и нежно тронул кончиками пальцев ее щеку. Во всяком случае, я думаю, что ты не позволила бы себе родить от кого-нибудь еще.
Например, от тебя! От его прикосновения ее снова обдало жаром, как будто бы и не было безумного вечера накануне. И Маска откликнулась моментально, раздувая вспыхнувшее пламя желания.
Себя я в виду не имел, сказал Макс, вставая и наклоняясь к ней. Я вне конкуренции.
Он легко, как пушинку, и нежно, как цветок, достал ее из кресла и прижал к себе.
Или ты будешь спорить? шепнул он ей в ухо.
Не буду. Слова сорвались с ее губ вместе со стоном, а в следующее мгновение Макс уже закрыл ее рот поцелуем. Больше она ничего сказать не могла. Но говорить она и не хотела. Она хотела кричать и кричала, когда его губы позволяли ей это. В какой-то момент, как иногда с ней случалось, она взлетела так высоко, что, кажется, душа отделилась от тела. И она увидела, как бы со стороны или сверху, два причудливо переплетшихся тела и услышала свои стоны. И даже подумала, как хорошо, что работает глушилка, «а то мои вопли перепугали бы все ФСБ». Но мысль эта была легкая, не обязательная. Она ничего в ней не затронула и ничего не изменила. Появилась и исчезла, а Лика уже снова взлетала под облака
Себя я в виду не имел, сказал Макс, вставая и наклоняясь к ней. Я вне конкуренции.
Он легко, как пушинку, и нежно, как цветок, достал ее из кресла и прижал к себе.
Или ты будешь спорить? шепнул он ей в ухо.
Не буду. Слова сорвались с ее губ вместе со стоном, а в следующее мгновение Макс уже закрыл ее рот поцелуем. Больше она ничего сказать не могла. Но говорить она и не хотела. Она хотела кричать и кричала, когда его губы позволяли ей это. В какой-то момент, как иногда с ней случалось, она взлетела так высоко, что, кажется, душа отделилась от тела. И она увидела, как бы со стороны или сверху, два причудливо переплетшихся тела и услышала свои стоны. И даже подумала, как хорошо, что работает глушилка, «а то мои вопли перепугали бы все ФСБ». Но мысль эта была легкая, не обязательная. Она ничего в ней не затронула и ничего не изменила. Появилась и исчезла, а Лика уже снова взлетала под облака