Что вы делаете?! По какому праву?!
Ваш босс, этот Лайонс, провоцирует беспорядки и разжигает ненависть к Ирландской королевской полиции и британской короне. Передайте ему: еще раз вывесит газету мы все шесть витрин разобьем!
Ответ был исчерпывающий, тон повышенный, чтобы расслышали пешеходы; выговор изобличал уроженца лондонского Ист-Сайда. Пнув напоследок обугленную газету, четверо зашагали дальше очевидно, по направлению к мосту Хайд.
Томас будто окаменел. Пальцы вцепились в руль, двигатель работал на холостых оборотах. Челюсти Томаса были напряжены, желвак то и дело выныривал возле ушной мочки. У витрины собирался народ. Мистер Бэрри отдавал распоряжения уборщикам.
Томас! шепотом позвала я.
Оэн таращился на нас обоих. Ротик у него открылся, леденец выпал и теперь валялся на полу Оэн этого даже не заметил. Синие глаза были полны слез.
Док! Почему черно-пегие побили витрину? Почему?
Вопрос сработал как команда «Отомри!». Томас похлопал Оэна по коленке, газанул. Автомобиль помчал нас прочь от разгромленной витрины.
Томас, что происходит?
Оэну ведь он так и не ответил. Молчал, пока мы ехали по мосту Хайд, только скорость сбавил, чтобы те четверо не глядели нам вслед, чтобы сами находились перед нами. Лицо Томаса застыло, глаза, насколько я видела в профиль, были непривычного гранитного оттенка. Но город Слайго остался позади, и я заметила: напряжение отпускает Томаса. Поэтому и решилась спросить насчет непонятного инцидента. Вздохнув, Томас смерил меня взглядом и снова уставился на дорогу. Ответ прозвучал через несколько минут.
Генри Лайонс ежедневно отправляет шофера в Дублин за свежей газетой. Вывешивает ее в витрине, ко вниманию всех интересующихся. Сейчас в Дублине очень неспокойно, Энн. Именно там идет основная борьба за будущее Ирландии. Но и в провинции людям нужны известия. Как ты можешь догадаться, черно-пегим и вспомогалам это не по нутру.
Генри Лайонс ежедневно отправляет шофера в Дублин за свежей газетой. Вывешивает ее в витрине, ко вниманию всех интересующихся. Сейчас в Дублине очень неспокойно, Энн. Именно там идет основная борьба за будущее Ирландии. Но и в провинции людям нужны известия. Как ты можешь догадаться, черно-пегим и вспомогалам это не по нутру.
Каким еще вспомогалам?
Я говорю о добровольческой военизированной организации «Вспомогательные силы». Регулярной полиции они не подчиняются. Состоят из боевых офицеров, которые после войны оказались без работы. Вот британцы и подыскали им занятие борьбу с ИРА.
Ну да, я про это читала, когда собирала материал для книги.
Так они не черно-пегие? переспросил Оэн.
Нет, малыш, отвечал Томас. Они еще хуже. Вспомогалу можно узнать по берету с помпоном. И по кобуре они ее очень низко носят. Ты ведь заметил, Оэн, какие у них помпоны? За это их называют также помпончатыми.
Оэн кивнул столь энергично, что зубки клацнули.
Увидишь человека в таком берете беги со всех ног, малыш. И от черно-пегого тоже беги. Понятно?
Дальше мы ехали молча. Оэн вспомнил про леденец, подобрал его с полу и принялся счищать соринки. Совсем дитя еще, думала я, подсознательно нуждается в утешении, какое дают конфеты-сосульки, эта имитация материнской груди.
Не пачкай ручки, Оэн, сказала я. Вот приедем я вымою твой леденец, будет как новенький. Расскажи-ка лучше Доку про часы, которые подарил тебе мистер Келли! Может, для истории сватовства Деклана время было и неподходящее, но я хотела разрядить обстановку.
Действительно, Оэн оживился, полез в кармашек, извлек часы, вытянул ручонку на максимальную длину и покачал часами перед Томасом.
Мистер Келли говорит, это были папины часы, Док. А теперь они мои. Слышишь тикают!
Томас, удерживая руль одной правой рукой, левую подставил под часы, как бы взвешивая их. Удивление и печаль отразились на его лице.
Представляешь, часы у мистера Келли в шкафу хранились. Он про них и позабыл вовсе, он бы и не вспомнил, если б мы с мамой не пришли! продолжал Оэн.
Томас глянул мне в глаза, и я поняла: ему отлично известна история с обменом часов на обручальное кольцо.
Теперь у меня будут папины часы, а у мамы папино кольцо! заключил Оэн, для наглядности погладив мою руку.
Это хорошо, малыш. Береги часы. Спрячь в надежном месте заодно с пуговицей, наставительно сказал Томас.
Оэн повернулся ко мне. Грязная мордашка выражала раскаяние и страх вдруг я наябедничаю Томасу о несостоявшейся сделке с пуговицей Шона МакДиармады? Оэн даже нос наморщил, того и гляди расплачется. Я улыбнулась ему: дескать, не бойся, секрет останется между нами и помогла спрятать часы в кармашек.
Ты умеешь время определять, Оэн?
Он помотал головой.
Не беда. Дома я тебя научу.
А тебя кто научил, мама?
Мой дедушка.
Наверно, тоска отразилась на моем лице, иначе зачем бы Оэну было гладить меня по щеке липкой ладошкой?
Ты скучаешь по дедушке, мама?
Уже нет. Мой голос дрогнул от этого давнего эха слов Оэна.
Как так?
Ответ потряс шестилетнего Оэна не меньше, чем (в свое время) шестилетнюю Энни.
Просто дедушка всегда со мной, прошептала я.
Вспомнилось дедушкино «Тише, тише, девочка», вспомнились его крепкие, надежные руки, обнимающие маленькую сиротку, и мировая ось будто сместилась, и свет забрезжил передо мной. Ибо я поняла: дедушка еще тогда, в моем детстве, знал, кто я такая и как всё будет (или было).
В Гарва-Глейб я сразу повела Оэна умываться. Потом занялась собой. Половину шпилек я посеяла еще в магазине, и волосы рассыпались по спине. Пришлось прилизывать их спереди мокрыми пальцами, а основную массу перехватывать у основания затылка лентой, что обнаружилась в сундуке. Я бы с радостью легла в постель, зарылась бы в подушку. Бок ныл, руки дрожали, да еще и подташнивало. Какой уж тут аппетит! Увы, мне предстояло впервые присутствовать на семейной трапезе.
Бриджид будто палку проглотила до того у нее была прямая, напряженная спина. За весь обед она ни слова не произнесла, а кусочки пищи брала на вилку ну просто микроскопические, так что и жевать, наверно, не приходилось. Почти неподвижная нижняя челюсть усиливала сходство Бриджид с каменным изваянием. Еще когда мы только вошли в дом, навьюченные покупками, Бриджид округлила, а затем сузила глаза. Проследила, куда направляется всё это добро, и поджала губы, видя, что не ошиблась, что свертки и коробки действительно приобретены для меня. Ни на взволнованный рассказ Оэна о разгроме витрины, ни на его упоминание о леденце, купленном миссис Джеральдиной Камминс, и о чудесных игрушках, которые он видел в магазине, Бриджид не отреагировала. За прямоугольный стол она уселась с широкой стороны рядом с Оэном. Прибор для Томаса был поставлен на торце, мне же выделили местечко напротив Оэна, на максимальном расстоянии от Томаса. Нелепая рассадка, зато Бриджид могла не встречаться со мной взглядом и тешиться моей отрезанностью от семьи.
Элинор О'Тул, старшая сестра Мэйв, стояла в дверях вдруг что понадобится. Я улыбнулась девушке, похвалила дескать, всё очень вкусно. Обед и впрямь был превосходный, даром что мне есть не хотелось.
Ступай домой, Элинор, процедила Бриджид. Твои услуги больше не нужны. Со стола уберет Энн.
Девушка вышла с поклоном и извинениями. Томас вскинул брови.
Миссис Галлахер, что это вам вздумалось менять заведенный порядок?
Я поспешила вмешаться.
Всё нормально. Должны ведь и у меня быть обязанности по дому.
На тебе, Энн, лица нет от усталости, возразил Томас. А Элинор теперь весь вечер будет думать, чем она не угодила. Кроме того, ей позволено забирать домой остатки еды, а сегодня она такой возможности была лишена.
Пергаментные щеки Бриджид вспыхнули.
По-моему, срывающимся на лай голосом начала она, Энн в немалом долгу перед вами, доктор Смит. Чем раньше она начнет отрабатывать, тем лучше.
Со своими долгами, равно как и со своими должниками, я сам в состоянии разобраться, выдал Томас ледяным тоном.
Бриджид всю передернуло.
Сначала двое на содержании были, теперь третья нищенка прибавилась, так, доктор Смит?
Мама никакая не нищенка! Оэн просиял всеми веснушками разом. Она сережки продала, и теперь она богатая!
Бриджид, скрежетнув стулом по полу, резко поднялась.
Пойдем, Оэн. Пора мыться и спать. Пожелай доктору Смиту спокойной ночи.
Оэн заупрямился, хотя давно и с аппетитом поел.
Нет, пусть мама расскажет мне про свирепого пса, которого сразил Кухулин!
Не канючь, Оэн, мягко произнес Томас. Мама устала. В другой раз послушаешь про пса. Ступай с бабушкой.
Спокойной ночи, Док, почти всхлипнул Оэн. Спокойной ночи, мамочка.
Спокойной ночи, Оэн, отвечал Томас.
Спокойной ночи, мой дорогой, отозвалась я и послала Оэну воздушный поцелуй.
Он живо утешился, чмокнул собственную ладошку и помахал мне, кажется, проделав это впервые в жизни.
Оэн! скривилась Бриджид.
Мальчик сразу поник, даже ссутулился, однако послушно поплелся вслед за своей суровой бабушкой.
Когда шаги обоих стихли на лестнице, Томас ска зал:
Энн, иди и ты к себе, пока прямо над тарелкой не уснула. Я сам тут приберу.
Я живо поднялась.
Нет, Бриджид права. Ты меня приютил. Без вопросов.
Без вопросов? вскинулся Томас. Я тебе не один вопрос задал и не два!
В смысле, без претензий, поправилась я. Точнее, вот как: когда меня страх не терзает, я преисполнена благодарности.
Он отнял у меня стопку тарелок.
Тебе тяжелое противопоказано. Я сам отнесу тарелки, а ты можешь мыть.
Мы работали молча и неловко, хотя, подозреваю, дело не спорилось по разным причинам. Я совершенно не ориентировалась в чужой кухне, и от Томаса тут было мало проку. Едва ли он за всю жизнь вымыл тарелку или приготовил себе даже самое простое блюдо.
Сама кухня изрядно меня впечатлила. В ней имелись ле́дник, внушительных размеров раковина, два встроенных духовых шкафа и восемь электрических конфорок, да еще погреб, занимавший всё пространство под столовой, почти невообразимая роскошь в предложенных обстоятельствах места и времени. Рабочие поверхности отличала идеальная чистота. Просто дух захватывало от этих удобных и дорогостоящих новинок, хотя я успела прочесть первые страницы дневника Томаса и знала, откуда у него и сама усадьба Гарва-Глейб, и деньги. Знала я также об ответственности, которую, по убеждению Томаса, налагает на человека такое богатство.
Всё недоеденное я собрала в отдельную посудину. Пойдет поросятам. В усадьбе ведь держат и поросят, и кур, и овец, и лошадей за ними ухаживают братья Мэйв О'Тул. Ничего похожего на моющее средство не нашлось, поэтому я оттерла тарелки и блюдца, как сумела, и составила горкой в раковине. Томас убрал со стола, кое-что отправил в ле́дник, а хлеб и масло отнес в погреб. Я вытерла столешницу, подивилась толщине и добротности древесины, а также умелости рук, которые стряпали и прибирали здесь до моего появления. Уж конечно, с утра пораньше Бриджид явится в кухню, все углы обнюхает вот почему я, не имея конкретных инструкций, старалась не упустить ни одной мелочи.