О чем знает ветер - Эми Хармон 46 стр.

 Не обижайся на него, Энн. В конце концов, Оэн совсем ребенком видел, как тебя поглощает Лох-Гилл. Потрясение не для детской психики.

Мы оба притихли. Воспоминание о белом тумане, коим прослоены пространство и время, побудило нас теснее прижаться друг к другу. Я приникла щекой к груди Томаса, он обнял меня обеими руками.

 А вдруг я буду как Ойсин?  прошептала я.  Потеряю тебя, как Ойсин потерял Ниав? Вздумаю вернуться и обнаружу, что минуло триста лет? Может, так и есть. Может, от моей прежней жизни и следа не осталось? Никто не помнит писательницу Энн Галлахер, никому не нужны ее книги, да и сама она давным-давно сгинула?

 Сгинула?

 Ну да. Все мы когда-нибудь сгинем. Время заберет нас.

 Ты хочешь вернуться, Энн?  Томас говорил сдавленным голосом, и рука, лежавшая на моих плечах, стала свинцовой от внутреннего напряжения.

 По-твоему, это от меня зависит? Я сюда не просилась а вот, попала. Если рассуждать логически, я и исчезнуть могу в любой момент. Времени и пространству моего согласия не требуется.

Я говорила еле слышно, будто опасаясь своими рассуждениями пробудить заявленные Время, Пространство, а заодно и Судьбу.

 Главное, к озеру не приближайся,  взмолился Томас.  Оно хотело тебя забрать. Но если если ты не будешь входить в воду  Голос сорвался, и Томасу далеко не сразу удалось овладеть собой.  Ты ведь по крови ирландка, ты в здешнюю жизнь уже почти вписалась

Томас не смел просить меня остаться, но интонация была доходчивее слов.

 Знаешь, чем хорошо мое ремесло?  начала я шепотом.  Тем, что сочинять истории можно где угодно. В любой эпохе. В любой стране. Бумага и карандаш больше мне ничего и не нужно.

 Не маловато ли?  Боясь поверить, что я так легко сдалась, Томас заговорил с усмешкой, даром что сердце его подпрыгнуло, толкнуло изнутри грудную клетку я это щекой почувствовала.  Энни, Энни, дитя Манхэттена! Как же я тебя люблю. Скорее всего, любовь принесет нам страдания, но сути дела они ведь не изменят?

 А я люблю тебя, Томми, дитя Дромахэра!

Грудная клетка под моим ухом содрогнулась от сдавленного смеха.

 В самую точку! Томми, дитя Дромахэра,  это я и есть. Никем другим не стану.

 Принцесса Ниав дуру сваляла. Надо было объяснить бедняге Ойсину, что с ним сделается от прикосновения к ирландской земле

Я еще не договорила, когда Томас взялся расплетать мою косу. Его длинные пальцы с нежной осторожностью отделяли одну кудрявую прядь от другой, щекотали ими, как кисточками, мои плечи. Я едва не мурлыкала.

 Наверно, Ниав хотела, чтобы Ойсин сам сделал выбор,  возразил Томас.

Понятно: этого же он добивается от меня, только прямо не говорит. Якобы не давит, хитрюга.

 В таком случае Ниав следовало толком объяснить, чтобы Ойсин знал, сколько на кон поставлено.

Я коснулась губами Томасова горла, и он замер, дыхание затаил. Неплохая реакция. Повторим и закрепим результат.

 Дражайшая Графиня, мы с вами копья ломаем о волшебную сказку,  прошептал Томас, забыв, что моя коса еще не расплетена.

 Нет, Сетанта. Мы в волшебной сказке живем.

Томас переменил положение теперь я была снизу; вдохнул в сказку дополнительную толику волшебства и одновременно приблизил ее к реальности. А может, он приблизил реальность к сказке. Он целовал меня и по спиралям вселенского веретена я поднималась всё выше, выше, выше, а дойдя до середины, начала плавный, блаженный спуск тоже кругами, которые сужались, пока не сжались до точки. И этой точке нашелся приют сердце Томаса; дом, кров, родной берег всё вместе.

 Томас!  простонала я, не отнимая рта от его губ.

 Что?  отозвался он и губами, и всем телом, будто был струной арфы, будто я играла на нем.

 Я хочу остаться.

 Энн!

Звук получился гулкий, мой рот вроде колокола. Томас проглотил мой вздох, очередным восхитительным телесным порывом отмел мои страхи.

 Да?

 Не уходи!

Двадцатое октября 1921 года выпало на четверг. Томас приготовил подарки: граммофон со смешной ручкой, несколько пластинок с классическими произведениями, пальто взамен сгоревшего в Дублине и томик новых стихов Йейтса свеженький, только-только из типографии. Опасаясь смутить меня своей щедростью, Томас не стал выставлять эти сокровища на всеобщее обозрение. Они как-то сами собой оказались в моей комнате. Ради праздника Томас заказал Элинор испечь яблочный пирог с заварным кремом и пригласил всех О'Тулов. Бриджид, как выяснилось, напрочь позабыла, когда у невестки день рождения. Сказала: «Нынче так нынче»  и даже не нахмурилась.

Оэн пришел в восторг. Даже собственный день рождения не вызвал у него столько эмоций. Он спросил Томаса, ожидает ли меня «деньрожденное бум-бум»  иными словами, не собирается ли Томас ухватить меня за ноги, перевернуть вверх тормашками и простучать моей головой об пол тридцать один раз, да еще разок на счастье.

 Нет, малыш. Так поступают только с мальчиками и девочками, но ни в коем случае не с дяденьками и тетеньками,  рассмеялся Томас, а Бриджид побранила Оэна за непочтительность к «матушке».

 Зато ты можешь поцеловать меня тридцать один раз, да еще для верности обнять крепко-крепко!  шепнула я Оэну в утешение, и он незамедлительно забрался ко мне на колени и исполнил всё с похвальной скрупулезностью.

О'Тулы, к счастью, пришли без подарков, зато, когда обед был съеден, а кружки наполнены заново, каждый член семьи разразился особым ирландским благословением.

 Чтоб вас Господь сотню лет прожить сподобил, да еще один годочек для покаяния подкинул!  произнес Дэниел О'Тул.

 Пускай у ваших дверей ангелы Божии стражу несут, беды прочь отгоняют, добро крылами приманивают,  пожелала Мэгги, а Робби, который своим одиноким глазом едва различал границы дозволенного, от души продекламировал:

Я прыснула в платочек подарок Бриджид, с вышитой ее руками буквой «Э». Кто-то из О'Тулов поспешно подхватил эстафету выдал более пристойное пожелание. Лучшие слова я услышала от Мэйв:

Я прыснула в платочек подарок Бриджид, с вышитой ее руками буквой «Э». Кто-то из О'Тулов поспешно подхватил эстафету выдал более пристойное пожелание. Лучшие слова я услышала от Мэйв:

 Чтобы вам, мисс Энн, в Ирландии состариться!

Я поймала взгляд Томаса, крепче обняла Оэна и мысленно воззвала к воде и ветру: пусть так и будет. Оставалось надеяться, что стихии вняли моей мольбе.

 Док, твоя очередь!  воскликнул Оэн.  Что ты пожелаешь маме?

Томас неловко повел плечами, чуть покраснел.

 Энн очень нравятся стихи Уильяма Батлера Йейтса. Поэтому я бы предпочел вместо традиционного поздравления развлечь наших гостей одним стихотворением оно, по-моему, подходит к случаю. «Когда зеркал привыкнешь избегать, / И старость назовёшь своей сестрой»

Старшие О'Тулы и Робби зафыркали, а Оэн пропищал:

 Мама вовсе не старая!

 Я не старая, родной, у меня вообще возраста нет. Томас смутился, но девицы О'Тул стали просить:

 Пожалуйста, доктор Смит! Расскажите стих! Очень интересно!

Тогда Томас встал, уперся ладонями в столешницу и начал более торжественным тоном:

Снова сдавленное хихиканье и недоуменное переглядывание О'Тулов. Что до меня, мое сердце таяло. Одно дело знать стихотворение наизусть, и совсем другое слышать из уст любимого.

С нездешней снисходительностью Томас дождался, пока О'Тулы переварят уже наконец слово «старость», и начал третий заход.

После первой строфы за столом даже дышать боялись. Я заметила: у Мэгги О'Тул губы дрожат, а глаза подернуты влажной дымкой. Ничего удивительного: от стихотворений вроде этого зрелые женщины и даже древние старухи вспоминают себя юными.

Декламируя, Томас переводил взгляд с одного лица на другое, но я-то знала, о какой печати бездомья он говорит. Перед третьей, последней строфой Томасу пришлось вдохнуть поглубже:

Все зааплодировали, а Дэниел и Робби даже притопнули по нескольку раз. Томас поклонился чуть небрежно и сел на место, однако не раньше, чем наши взгляды скрестились. Я опустила веки с максимальной поспешностью и тут обнаружила, что меня сверлит глазами Бриджид прямая, напряженная, будто палку проглотившая. Ясно: догадалась о наших отношениях.

 Когда я училась в школе, мой дедушка кстати, его тоже звали Оэном завел традицию: на каждый его день рождения мне следовало сочинить занятную историю,  заговорила я. Надо же было как-то перенаправить мысли Бриджид.

 Обожаю твои истории!  выкрикнул Оэн и захлопал в ладошки.

Все засмеялись не над ним, а от радости, что он счастлив. Не схватить Оэна в охапку, не залить слезами солнечно-рыжее темечко вроде малость, а какого труда мне стоила! Вот, значит, откуда пошла дедушкина любовь к моим историям. И вот самый дорогой подарок от Времени, Пространства и Судьбы еще один день рождения с Оэном.

 Мама, расскажи про Донала и короля с ослиными ушами,  потребовал Оэн. Остальные поддержали, и я подчинилась. Традиция есть традиция.

Томас обыскался Лиама Галлахера. Так и не нашел. Лиам покинул Слайго вскоре после того, как объявил, что оружие пропало; парни, с которыми он работал в доках, судя по всему, не хотели говорить о Лиаме. В руки Бриджид был передан клочок бумаги с обещанием написать позже и с подписью Лиама. Бриджид сделала вывод, что сын устроился на более выгодную работу тоже в доках, но в другом портовом городе, в Йогале. Однако то обстоятельство, что Лиам уехал, никому не сказавшись, наводило на подозрения. Возможно, Лиам и впрямь не посвящал мать в свои дела, а там кто знает? Я притворилась, будто верю насчет Йогала. Щадя материнские чувства Бриджид, решила скрывать от нее тот выстрел. В конце концов, Бриджид за поступки сына не отвечает. Главное, Лиам больше не околачивался вблизи Гарва-Глейб. А вот Томас и не подумал расслабиться. Исчезновение Лиама только внушило ему новые тревоги.

 Я не сумею защитить тебя, пока не пойму, по какой причине ты подверглась нападению,  произнес Томас как-то вечером. Оэн уже отправился в кроватку, а мы с Томасом вышли подышать перед сном. Мы брели по щиколотку в опавших листьях, упорно глядя под ноги, даром что боковым зрением каждый из нас видел сквозь оголенные ветви студенистый блеск Лох-Гилла.