По-твоему, мне нужна защита?
На барже Лиам был не один, Энн.
Верно. С ним было еще двое.
Как они выглядели? Можешь описать?
Да я не очень-то помню. В одинаковых кепках, в одинаковых плащах. Приблизительно одного роста и возраста. Один побледнее лицом, с голубыми глазами, небритый. Второй, наоборот, румяный, щекастый, в плечах пошире. Цвет волос не заметила. И вообще, я на Лиаме сосредоточилась это ведь он в меня целил.
Один бледный, другой щекастый. Уже кое-что. Правда, так вот навскидку не вспомнить, но, может, после всплывет.
Мое появление шокировало Лиама. Он будто призрак увидел. Не пойму, он от неожиданности выстрелил или от страха. Как ты думаешь, Томас?
Тогда, на озере, я был шокирован не меньше Лиама. Но чтобы стрелять? Такое и в голову не пришло. Послушай, Энн, ты в большой опасности. Можешь сколько угодно таиться эти двое, плюс Лиам, знают, что ты тоже их видела, а не только они тебя. Лиам вообще называл тебя британской шпионкой. Когда он внушал мне, что ты не наша Энн, я думал, он с головой не в ладах. Лиам оказался прав, но это обстоятельство только усиливает мое беспокойство. Я должен, должен разыскать Лиама! Мик Коллинз родом из графства Корк. Может, он наведет справки. Если Лиам и впрямь в Йогале, я вздохну свободнее.
Как думаешь, Лиам сам оружие забрал?
Я озвучила подозрение, которое было у меня с самого начала. Недаром же я всю сознательную жизнь сюжеты разрабатывала.
Оно ему принадлежит. Точнее, он за это оружие ответственность несет. Зачем ему лгать о его исчезновении?
Чтобы меня очернить. Он вину за собой знает. В человека стрелял это не шутки! Наверно, Лиам хочет представить меня безумной. Или рассуждает примерно так: «Если всем внушить, что эта женщина шпионка и предательница, ей доверия не будет. Пускай тогда сколько угодно обвиняет меня в покушении на убийство ее не послушают». Для этого Лиам и забрал оружие из тайника. Он бы всё равно это сделал, только в компании кого-нибудь из своих. Он пробрался в Гарва-Глейб один, тайник обчистил, а после сказал Дэниелу О'Тулу, что оружие пропало. Дэниел правды не знает. И ты не знаешь. Лиам пытался возбудить в обитателях Гарва-Глейб подозрения в мой адрес. И ему это удалось. Вот и ты хочешь найти его, расспросить. Твоя вера в меня пошатнулась.
Что ж, объяснение логичное. Томас помолчал, размышляя. Мы добрались до лужайки, которую от аллеи отделяли останки древней стены. Томас присел на камень, уронил лицо в ладони. Когда он снова заговорил, в голосе сквозила неуверенность, словно Томас боялся услышать ответ.
Что с ней случилось? С той, другой Энн Галлахер, вдовой Деклана? Ты ведь знаешь, верно? И правда столь ужасна, что ты не решаешься открыть ее даже мне?
Я села рядом, нашла в темноте его ладонь, сжала покрепче.
Томас, я не знаю. Иначе обязательно сказала бы. Мне не было известно даже о том, что Деклан не единственный сын Бриджид, что у него два брата и сестра. Я как все ирландцы, каждый из которых имеет родню в Америке. А ведь много лет я считала, что мы с дедушкой последние из Галлахеров. Пока мне в руки не попался твой дневник, я о прадеде и прабабке вообще ничего не знала. Оэн не говорил о родителях. Доля участия Деклана и Энн в Пасхальном восстании открылась мне только благодаря твоим записям. От Оэна я знала, что его мать погибла в шестнадцатом, вслед за его отцом. Смерть Энн Галлахер никогда не ставилась под сомнение. Я видела могилы в 2001 году. Деклан и Энн лежат в могиле рядом, и рядом написаны их имена, и год смерти совпадает. Всё как сейчас на фамильном кладбище, только надгробия мхом затянуло.
Томас долго молчал, взвешивал услышанное.
Беда в том, что, раз покинув Ирландию, ирландцы не возвращаются. Оставшимся неоткуда узнать, как сложилась судьба уехавших. Получается, что смерть, что эмиграция всё едино. Кажется, одному ветру ведомо, что сталось с Энн Финнеган Галлахер.
Aithnionn an gaoithe. Ветру всё известно, прошептала я. Дедушка меня, маленькую, этими словами утешал. Наверно, перенял их от тебя.
А сам я впервые услышал эту поговорку от Мика Коллинза. Правда, Мик утверждает, что ветер тот еще сплетник; не хочешь, чтобы о твоей тайне на всю округу звон пошел ветру ее не доверяй, лучше скале шепни. Вот почему в Ирландии столько скал и валунов. Они впитывают тайны до последнего звука и никогда никому не выбалтывают. И слава богу ведь мы, ирландцы, любим языками почесать.
Томас долго молчал, взвешивал услышанное.
Беда в том, что, раз покинув Ирландию, ирландцы не возвращаются. Оставшимся неоткуда узнать, как сложилась судьба уехавших. Получается, что смерть, что эмиграция всё едино. Кажется, одному ветру ведомо, что сталось с Энн Финнеган Галлахер.
Aithnionn an gaoithe. Ветру всё известно, прошептала я. Дедушка меня, маленькую, этими словами утешал. Наверно, перенял их от тебя.
А сам я впервые услышал эту поговорку от Мика Коллинза. Правда, Мик утверждает, что ветер тот еще сплетник; не хочешь, чтобы о твоей тайне на всю округу звон пошел ветру ее не доверяй, лучше скале шепни. Вот почему в Ирландии столько скал и валунов. Они впитывают тайны до последнего звука и никогда никому не выбалтывают. И слава богу ведь мы, ирландцы, любим языками почесать.
Я рассмеялась. Вспомнилась история, которую недавно потребовал от меня Оэн, про Донала и короля с ослиными ушами. Донал, которого распирало от желания хоть кому-нибудь поведать секрет про королевские уши, нашептал о них дереву. Потом дерево срубили и сделали из него арфу. Стоило коснуться струн, как арфа запела: «У короля ослиные уши!»
Из этой истории можно не одну мораль вывести. В частности, тайны рано или поздно становятся всеобщим достоянием. Томас точно был не из болтунов. Очень сомневаюсь, что к болтунам относился и Майкл Коллинз, да только истина каким-то образом нашарила лазейку и вышла наружу. А у некоторых истин страшное свойство они людей убивают.
27 ноября 1921 г.
Нынче получил письмо от Мика. Он в Лондоне вместе с Артуром Гриффитом и еще несколькими делегатами, которых выбрали для участия в переговорах. В самой ирландской делегации согласия нет. Фактически делегаты разделились на две группы, и каждая считает себя вправе осуждать другую. Причем разногласия посеял сам де Валера. Они очень на руку Ллойду Джорджу. Он ими пользуется. Мик в курсе и это его личная драма.
Ллойд Джордж собрал внушительную команду, представляющую интересы Британии. Прежде всего, в нее входит тяжеловес Черчилль а всем нам известно, каково его мнение об ирландцах. Он выступал против гомруля[45]и свободной торговли; по его инициативе появились вспомогалы, необходимые, чтобы «держать ирландцев в рамках». Для Черчилля человека с военным прошлым, старого солдата естественно ратовать за «честные» способы ведения войны и логично презирать «партизанщину», в которой поднаторел Мик. Черчилль считает «ирландский вопрос» лишь самую малость сложнее, чем усмирение крестьянского бунта, всех этих неотесанных деревенщин с кольём и дубьём, буйных и ражих, вздумавших восстать против своих «благодетелей». Но Черчиллю известно и другое, а именно: в «ирландском вопросе» Британия рискует репутацией. Дурная репутация может быть использована мировыми державами как оружие против британцев, и Черчилль проявляет чудеса изворотливости, чтобы максимально затупить это оружие. Впрочем, по словам Мика, и для Черчилля есть кое-что святое это патриотизм. Если Черчилль соблаговолит решить, что ирландская делегация имеет достаточно патриотизма, появятся шансы навести мостик, пусть единственный и весьма узкий.
Мик пишет, что переговоры начнутся 11 октября, и просит меня привезти Энн либо в Лондон, либо в Дублин. Цитирую: «На выходные буду по возможности вырываться в Дублин, чтобы сообщать нашим, как идет дело. А то еще начнут болтать: Коллинз, мол, сведения утаивал от де Валера и остальных. Приложу все усилия, чтобы пророчество Энн не сбылось. Хотя, Томми, оно уже сбывается. В известной степени Энн подготовила меня к этим переговорам, будь они неладны. Человеку, который знает, что обречен, трудно сохранять как веру в лучшее будущее, так и душевное равновесие. Я почти не надеюсь на благополучный исход и, пожалуй, по этой причине вижу вещи в их истинном свете. Я расстался с иллюзиями, Томми. Пожалуйста, устрой мне встречу с Энн. Вдруг она знает, что мне дальше делать? Господь свидетель, я влип. Я уже не представляю, что лучше для моей страны, что хуже. Столько отличных ребят погибло. За идею, за наше дело. В этих ребят я верил, ими восхищался. Я верил в мечту о независимой Ирландии. Жить с идеей легко. С мечтой еще легче. На то она и мечта, что с нее взятки гладки.
Члены британской делегации чувствуют себя как дома. Да они и есть дома. За ними Даунинг-стрит и парламент. И там, и там прямо-таки разит авторитарностью, властью, господством над более слабыми. Представления о собственном превосходстве въелись в британскую плоть и кровь, а мы мы и не помним уже за давностью столетий, какова она на вкус, свобода. Знаешь, Томми, когда официальная часть переговоров заканчивается, кто-нибудь из британских делегатов зовет остальных к себе домой, или они все дружно едут в клуб и там плетут интриги против нас. Хотят размежевать членов нашей делегации тут же, на своей территории, и заодно вбить клин в нашу «верхушку». Всё, чего удается достигнуть на заседании, назавтра оказывается уничтоженным. Мы топчемся на одном месте.
Члены британской делегации чувствуют себя как дома. Да они и есть дома. За ними Даунинг-стрит и парламент. И там, и там прямо-таки разит авторитарностью, властью, господством над более слабыми. Представления о собственном превосходстве въелись в британскую плоть и кровь, а мы мы и не помним уже за давностью столетий, какова она на вкус, свобода. Знаешь, Томми, когда официальная часть переговоров заканчивается, кто-нибудь из британских делегатов зовет остальных к себе домой, или они все дружно едут в клуб и там плетут интриги против нас. Хотят размежевать членов нашей делегации тут же, на своей территории, и заодно вбить клин в нашу «верхушку». Всё, чего удается достигнуть на заседании, назавтра оказывается уничтоженным. Мы топчемся на одном месте.
С нами в кошки-мышки играют. Для нас речь идет о жизни и смерти, а британцы просто отрабатывают очередной кульбит на арене всемирного цирка, который зовется большой политикой. Нас пичкают словом «дипломатия», даром что мы-то знаем: под ним подразумевается статус доминиона. Чем бы переговоры ни кончились, от меня лично Ирландии пользы уж не будет. Вернувшись, я не смогу руководить партизанским движением. Я теперь персона известная. Меня рассекретили. Никаких больше пряток, никаких внезапных атак и дезориентирующих отступлений. Мои методы, столь хорошо себя зарекомендовавшие, отныне не работают. Мой портрет публикуется чуть ли не ежедневно в каждой английской и ирландской газете. Если переговоры сорвутся, я даже из Лондона едва ли сумею убраться. Вопрос, Томми, вот как стоит: либо наша разношерстная делегация выцарапает себе какой-никакой договоришко, либо Британия и Ирландия будут ввергнуты в полноценную войну. А у нас нет ни людей, ни средств, ни оружия, ни желания воевать. По крайней мере, войны страшится подавляющее большинство ирландцев. Независимость вот что нам нужно. Ей в жертву мы слишком много принесли. Война же в нынешних условиях означает резню. И я не хочу стать тем, кто обречет ирландцев на верную смерть».