Тем временем странная белая птица сделала круг и приблизилась к нам. Мортирные бомбы посыпались на наши головы, разбрасывая моих солдат, словно кегли в кегельбане. Будь мы обычной пехотой, атака бы захлебнулась, но мы зуавы, и я крикнул:
Вперед, канальи! Чем быстрее мы смешаемся с русскими, тем быстрее они перестанут стрелять по нам из своих адских орудий!
Так и произошло. Мы сшиблись с русским взводом и с ходу смяли его. Но посмотрев на поле боя, я с ужасом увидел, что почти все офицеры и сержанты батальона убиты. А мои солдаты сражались каждый сам по себе. Русские же стояли насмерть, хотя нападавших осталось всего лишь трое или четверо. «Пятнистые» же лежа продолжали стрелять, так же быстро и так же метко.
Тем не менее я был более чем уверен в нашей победе. Но тут случилось нечто неожиданное. Из-за холма на бешеной скорости выскочила повозка, которая двигалась сама собой, без помощи лошадей и пара дыма из трубы я не заметил, как и самой трубы. Уж на что я смелый человек, но и у меня волосы зашевелились на голове от ужаса.
Не доезжая метров ста до нас, эта повозка резко взяла вправо и стала огибать наш строй. Мои храбрецы, сказать честно, были настолько ошеломлены ее появлением, что приостановили наступление. Они открыли огонь по русской повозке, но пули отскакивали от нее, словно горох.
Неожиданно повозка остановилась, задние двери ее открылись, и на землю спрыгнуло несколько человек, одетые в форму, напоминающую рыцарей времен Столетней войны. На них было что-то вроде кирас, а головы защищали каски с прозрачными забралами. «Рыцари» вытащили из повозки какие-то барабаны и нечто похожее на старинную кулеврину, стоящую на треноге. Пока мы хлопали глазами, разглядывая повозку и ее экипаж, эти «рыцари» спрятались за большой камень. Вскоре оттуда заухали выстрелы, а среди моего батальона стали рваться небольшие бомбочки. Десятки зуавов были ранены или убиты в течение минуты.
Пули и взрывы продолжали косить моих ребят. Неожиданно что-то ударило меня в колено. Я упал и завыл от боли. Знаю, что так вести себя недостойно офицера зуавов, но попробуйте сохранить спокойствие, когда пуля разворотит вам коленную чашечку
А на поле творилось такое! Мои доблестные зуавы какой позор! увидев, что я упал, и они остались без командиров, стали бросать оружие и поднимать руки. Третий батальон второго полка зуавов превратился в стадо, которое десяток русских солдат погнали в плен. Меня несли на руках два солдата на чьей-то окровавленной шинели. А вокруг гарцевали на резвых конях те самые татары, которых я видел в самом начале боя.
11 (23) сентября 1854 года. Севастополь
Поручик Гвардейского флотского экипажа
Домбровский Николай Максимович, вице-президент
медиахолдинга «Голос эскадры»
Вчера вечером я подошел к Саше Сан-Хуану и с мольбой посмотрел ему в глаза.
Поручик Гвардейского флотского экипажа
Домбровский Николай Максимович, вице-президент
медиахолдинга «Голос эскадры»
Вчера вечером я подошел к Саше Сан-Хуану и с мольбой посмотрел ему в глаза.
Хулиович, ну нечего мне пока делать в Севастополе. Давай я завтра с утра к Камышовой смотаюсь.
Так Чегой-то ты темнишь. Давай колись чего хочешь-то?
Хочу проведать те самые места, где Федя с компанией вчера порезвились. Надо посмотреть, как строятся редуты. Кроме того, я обещал Эдуарду Ивановичу фото укреплений наших и вражеских.
И ты их опубликуешь, а вражеские агенты передадут куда надо, ехидно сказал Хулиович.
Сказано для Эдуарда Ивановича. Ну и для будущей книги. Статейку я напишу, но без фото. Даже две статейки. Одну для «Голоса эскадры», одну для «Крымских вестей». А вражеским агентам сюда ехать не надо они и в Питере узнают все, что хотят. Там языками машут, как дворник метлой.
А это что за «вести» такие?
Да мы с Машей решили основать новый печатный орган. Пока на двух страницах, а если найдем местных, добавим еще. Да даже если не найдем, Женя Коган, опять же, скоро будет.
Ладно, ладно. А с Машей-то что?
А она поедет с Нахимовым на инспекцию укреплений в районе Инкермана. Заодно интервью с ним забацает. Она его заинтриговала больше, чем я так что ей он и расскажет поболее, чем мне.
Лицо Хулиовича погрустнело, и я понял, что зря старательно не замечал признаков того, что моя названая сестра заинтересовала нашего испано-шведского Иглесиаса. Ну что ж поделаешь, слово не воробей Хулиович пристально взглянул на меня и сказал уже построже:
Значит, так, слушай сюда. Вряд ли англичане или французы ломанутся. Но вдруг? Ведь их генерала и еще несколько высокопоставленных офицеров недавно убили именно там. Так что, если начнется буча, берсерка не изображай, в бейсбол не играй, а просто ляг в укрытие и постреливай, стараясь по возможности попасть по французам. Усек?
Честное скаутское! Век воли не видать!
Ладно, поверю тебе. А если ты не сдержишь слово, то в лучшем случае разжалую тебя в младшие ассенизаторы, будешь всю войну дерьмо черпать. Впрочем, наверное, мне этого делать не придется; но учти, я на твои похороны не приду. И твоей Мейбел не сообщу. Будет: «напрасно южанка ждет мужа домой» Пусть еще пока не мужа, а жениха которому при данном раскладе не суждено будет стать ейным мужем. Или хоть чьим-нибудь.
Хулиович, так меня убить могут, даже если я и не буду берсерком под пулями скакать.
Вот тогда я ей все расскажу ей скажут, она, блин, зарыдает Тебе это надо?
Надо. Я не собираюсь ховаться по углам вдали от боевых действий. Все-таки я мужик, а не «облако в штанах» или какой-нибудь там метросексуал.
Саша хихикнул.
Вот именно последним я тебя в начале нашего знакомства и представлял. Хорошо. Помни ты обещал. И честное пионерское дал. Ну или какое оно там у вас. В семь утра туда поедет «Тигр». Повезет беспилотник с командой и еще кое-что. Тебя ждать не будет, имей в виду.
«Не было у бабы забот, купила порося, подумал я сокрушенно, опять вставать ни свет ни заря, а, главное, сам напросился. Впрочем, может, хоть будет не так жарко».
А Саша продолжал:
На всякий случай, когда прибудешь, сразу найди себе позицию. И не забудь винтовку и патроны кое-что будет в «Тигре», но вряд ли у тебя будет возможность к нему каждый раз бегать за очередным «цинком». И воды возьми побольше да сухпай не забудь.
Спасибо, Саш! И я побежал собираться.
С раннего утра было действительно прохладно, пели цикады, или что-то в этом роде (я, увы, не энтомолог). По дороге к Камышовой я вспоминал, с чего все началось.
Вчера Хулиович взял меня с собой, как он сказал, для «информационной поддержки» на встречу с Тотлебеном. Эдуард Иванович оказался «истинным арийцем» педантичным и несколько замкнутым. Даже после того, как мы открыли ему, кто мы и откуда, он лишь странно на нас посмотрел и перешел к обсуждению направлений, которые надлежало укрепить. В их числе была и дорога из Камышовой бухты. Та самая, где вчера наши ребята подстрелили несколько лягушатников, одним из которых оказался генерал Пьер Боске, в нашей истории лучший вражеский генерал этой войны.
Тотлебен преобразился, когда услышал о пулеметах (у нас их было пока мало, но со вторым караваном мы ждали большую партию), минометах, а также новых методах ведения войны. А еще Саша рассказал ему о «Горчаке», своего рода «мобильном доте», разработанном в 90-е для пограничных укреплений. Два таких были в составе грузов для Венесуэлы, и один из них должен вскоре прибыть сюда со вторым караваном.
Тут, как и было договорено, в игру вступил я открыв ноут (от которого Тотлебен прибалдел, хотя и пытался до этого не показать своего удивления), сначала показал ему ролик про «Горчак», затем нарезку из документальных и художественных фильмов времен Великой Отечественной, а также фото восстановленных окопов на выставке вооружения на Поклонной горе. Но я совсем забыл, что Тотлебен происходит из курляндских немцев, и когда он услышал, что враги в фильмах говорят по-немецки, спросил меня:
Господин поручик, так, значит, в вашей истории вы воевали с немцами? А с какими именно пруссаками или баварцами?
Увы, ваше превосходительство Тогда Германия уже была объединенной. И даже Австрия стала ее частью.
Подполковник засмеялся:
Господин поручик, я еще не генерал. А родина у нас с вами одна Российская империя. (Я ему не сказал, что родился-то я, в общем, за окияном.) Но очень не хотелось бы воевать со своими дальними родственниками
Вот потому-то мы и делаем все, чтобы Россия и Германия стали дружественными державами. А объединил Германию в нашей истории человек, заслуживший прозвище «Железный канцлер» Отто фон Бисмарк.
Слышал я про него. Далеко пойдет, стало быть Ладно. Вернемся к делам насущным. Вы сказали, что сможете показать мне картинки укреплений у Камышовой бухты?
Так точно, ваше высокоблагородие!
Тотлебен поморщился.
Господин поручик, когда мы наедине, зовите меня просто Эдуард Иванович. А вас мне представили как Николая Максимовича. Вы не против, если я буду вас так величать?
Никак нет, ваше Эдуард Иванович!
А потом я обдумаю, как дополнить укрепления траншеями и подготовить котлован для вашего чудо-оружия, как оно у вас называется «Горчак»? Да и про размещение ваших минометов следует подумать.
Эдуард Иванович, вскоре прибудут еще и «Ноны» этакие самоходные бронированные повозки с пушками, стреляющими на четыре версты.
А как же они будут стрелять, если не увидят неприятеля?
Для этого есть корректировщики огня, передающие целеуказание по рации это что-то вроде беспроводного телеграфа. А также летательные аппараты, которые парят над землей и все видят. Вот здесь, я протянул ему книжечку, найденную Хулиовичем в библиотеке «Смольного», описание того, как именно во время Великой Отечественной войны располагали артиллерию и минометы.
Спасибо, Николай Максимович. Ну что ж, жду ваших картинок.
Пока мы ехали к Камышовой, утренняя прохлада уже превратилась в некое подобие Нью-Йорка летом места, где без кондиционера делать нечего. Зелень вокруг практически вся выгорела, бриз с моря дул, но какой-то очень уж робкий. И среди всего этого старики, женщины, дети, счастливчики с лопатами, большинство же с деревянными палками, остервенело долбят каменистую землю.
Когда я приехал в Москву, то снимал комнату у Тамары Ивановны, пожилой хромой женщины. Однажды она рассказала мне, как всю войну еще ребенком работала на заводе, выполняя по полторы нормы. Несколько раз падала в обморок от недоедания, но потом опять становилась на скамеечку без нее она не доставала до станка и продолжала работу. После вой-ны она не бросила завод, осталась токарем до пенсии даже проработала лишние семь лет, пока не охромела