А пять лет назад бабушка неожиданно получила письмо из России от некой Полины де Жёнка. В нем на весьма неплохом французском языке было написано, что ее муж, Жюстен де Жёнка, остался в России в 1812 году и поступил в услужение к купцам Лазаревым учителем французского языка. Он не захотел возвращаться во Францию и женился на дочери этих Лазаревых той самой Полине. Только перед смертью он рассказал ей, что уже был женат во Франции, и попросил ее написать в Бордо на адрес моей бедной бабушки и сообщить ей, что муж, по которому она столько лет убивалась, все это время был жив и здоров и вполне счастлив со своей новой супругой.
Для бабушки, которая по происхождению была более знатной, чем дед, ударом было даже не то, что ее муж предпочел ей другую, а в первую очередь то, что той, другой, оказалась не русская дворянка, а купчиха, простолюдинка. Сама бабушка тоже вышла вторым браком замуж за богатого негоцианта, но тот был хотя бы «эннобли» произведен в дворяне императором Наполеоном Бонапартом. И главное, он не был русским, хотя, как поговаривали, его отец или дед, возможно, были выкрестами-иудеями.
Сразу после этого события бабушка заболела и умерла, завещав мне не только все свое состояние, но и месть за ее поруганную честь. И когда наш любимый император, племянник великого Наполеона I, объявил, что нужно как следует наказать Россию, это для меня стало одним из самых радостных событий в жизни. Я уже предвкушал легкую победу над русскими варварами. Ведь наши газеты писали, что русские жестокие, жадные, но слабые дикари. Книги же, написанные поляками, бежавшими от гнета кровавого вождя русских царя Николя в нашу империю свободы, тоже расписывали ужасы жизни в России. Например, Франсуа Духиньский убедительно доказывал, что русские это не русские вовсе, а нецивилизованные азиатские племена, укравшие само имя «Русь» у одной из ветвей поляков.
Но быстрой победы у нас, увы, не получилось. Наш флот вместе с флотом наших союзников англичан так и не смог ни прорваться к Кронштадту, русскому осиному гнезду в Финском заливе, ни даже взять Свеаборг крепость у русского города Гельсингфорс (города с такими непроизносимыми названиями показывают, что они заселены варварами).
А теперь мы стоим здесь, у Богом забытого островка Мякилуото (еще одно русское название, от которого запросто можно вывихнуть язык) и абсолютно ничего не делаем. Русский флот из Свеаборга и из Кронштадта, как я понял, так и не собирается выходить, чтобы по-рыцарски сразиться с нами. Я слышал, что британский адмирал Непир, словно в средневековье, посылал вызов на бой русским, но те струсили и даже не ответили адмиралу.
Захват же двух или трех финских баркасов и шхун, загруженных салакой и дровами все это меньше всего было похоже на войну
Сегодня после завтрака я вышел на палубу надо же проследить за тем, что делают эти бездельники-матросы. Но не успел я открыть рот, чтобы отругать их за неряшливый вид, как откуда-то с неба услышал звук, напомнивший мне стрекотание сверчка у нас дома в Бордо. Посмотрев вверх, я увидел в небесной синеве что-то весьма похожее на огромную зеленую стрекозу с большими прозрачными глазами. Эта удивительная «стрекоза» и издавала странные звуки.
Она приближалась к нам, и жужжание становилось все сильнее и сильнее. У удивительного летательного аппарата а я уже понял, что это не гигантское насекомое, а летающая машина, построенная руками людей, было толстое тело и тоненький хвост. На животе у «стрекозы» я в бинокль заметил красную звезду. Осмотревшись, я увидел, что мои матросы забросили уборку палубы и так же, как и я, с удивлением глазели на неведомую машину. Потом с полдюжины из них с криками ужаса побежали вниз по трапу, несмотря на то что я заорал:
А ну, бездельники, вернитесь! Работайте, а не то я прикажу боцману спустить с вас шкуру!
Двое или трое вернулись, но другие, похоже, решили, что гнев лейтенанта ничто по сравнению с этим ужасным существом. Сказать по правде, страшно было и мне самому, но я не мог показать свой страх простым матросам. Я посмотрел на огромную «стрекозу» и сказал им громко и насмешливо:
Не знаю, что тут у русских за насекомые, но не думаю, что оно может принести хоть какой-нибудь вред настоящим французам. Да здравствует император!
Часть матросов нестройно подхватила:
Да здравствует император!
Что-то я вас плохо слышу, мне не понравился кислый вид матросов. А ну-ка, еще разок! Да здравствует император!
В ответ эти канальи крикнули чуть погромче:
Да здравствует император!
А ну, поживее, вы что, обделались от страха? заорал стоявший рядом со мной боцман Ленотр. Еще раз крикните: да здравствует император!
Да здравствует император! матросы закричали так, что я чуть не оглох.
А теперь, я обратился к Ленотру, найди и верни тех, кто убежал. Да поживее!
Ленотр откозырял и кинулся выполнять мой приказ.
«Стрекоза» же тем временем развернулась и, похоже, собралась улетать. И тут я вдруг услышал стрельбу из ружей. Обернувшись, я увидел дым над палубой нашего флагмана, 90-пушечного красавца «Турвилля». Похоже, у кого-то просто сдали нервы ведь наши нарезные ружья просто не могли так далеко стрелять, и их пули не долетали до этой «стрекозы».
Да здравствует император!
А ну, поживее, вы что, обделались от страха? заорал стоявший рядом со мной боцман Ленотр. Еще раз крикните: да здравствует император!
Да здравствует император! матросы закричали так, что я чуть не оглох.
А теперь, я обратился к Ленотру, найди и верни тех, кто убежал. Да поживее!
Ленотр откозырял и кинулся выполнять мой приказ.
«Стрекоза» же тем временем развернулась и, похоже, собралась улетать. И тут я вдруг услышал стрельбу из ружей. Обернувшись, я увидел дым над палубой нашего флагмана, 90-пушечного красавца «Турвилля». Похоже, у кого-то просто сдали нервы ведь наши нарезные ружья просто не могли так далеко стрелять, и их пули не долетали до этой «стрекозы».
И тут произошло нечто страшное, то, что я буду помнить всю оставшуюся жизнь.
Улетавшая «стрекоза» вдруг развернулась в воздухе, а потом полетела в нашу сторону. Через несколько мгновений из-под ее брюшка сорвалось что-то вроде огромных огненных стрел, оставлявших за собой дымные следы. Эти стрелы вонзились в красавец «Турвилль», который мгновенно превратился в извергающий огонь и дым вулкан.
Я услышал жуткие вопли и только через несколько секунд понял, что от страха орут не только матросы вокруг меня, но и ваш покорный слуга. И я поскорее закрыл рот.
К счастью, «стрекоза», погубив наш флагманский корабль, уже улетала. Крики ужаса и отчаяния стали потихоньку затихать. Но тут взлетел на воздух пороховой погреб «Турвилля», и несколько его горящих обломков упали на нашу палубу. Матросы, к моему великому изумлению, тут же бросились тушить возникшие очаги пожара, даже не дожидаясь моего приказа. А я задумался.
Мне уже стало понятно, что эта страшная «стрекоза» новое и смертельно опасное русское оружие. И что бороться и побеждать такие аппараты, летающие по воздуху и сеющие вокруг себя смерть, у нас просто нет шансов. Меня посетила крамольная мысль а не зря ли мы сюда приперлись? В том, что мой дед остался в России и там женился, виноват только он, а никак не вся Россия. А пришел он сюда точно так же, как и я, думая, что идет воевать с варварами И точно так же Великая армия того, настоящего императора Наполеона, была разбита даже без подобного русского оружия. А теперь оно у них есть
За этими невеселыми мыслями застал меня боцман Ленотр, пинками гнавший перед собой четырех матросов.
Лейтенант, по вашему приказу я привел беглецов. Что прикажете с ними делать?
16 (4) августа 1854 года.
Борт учебного корабля «Смольный»
Джеймс Арчибальд Худ Катберт, пациент
Ники! Рад тебя видеть! закричал я, увидев высокую фигуру моего нового друга на пороге кубрика.
Добрый день, Джимми! Привет тебе от сестры. Я ее вчера видел.
Ну вот, видел ее вчера, а привет передаешь только сегодня! Не стыдно? Шучу, шучу. Расскажи, как там она?
Трещина кости руки, пара небольших ран там, где китовый ус корсета впился в ну, ты понял. А так все у нее хорошо, и она находится в весьма боевом расположении духа. Меня вначале невзлюбила, и тут Ники улыбнулся, показав, что это было лишь вначале.
А почему? поинтересовался я.
А потому, что она определила по акценту, что я янки. А янки она не слишком жалует.
Интересно, очень интересно Прошлым летом мой приятель по колледжу Нью-Джерси был у нас в гостях. Он настоящий янки, из Коннектикута, не чета тебе, нью-йоркцу. И ничего, Мейбел с ним вполне дружелюбно разговаривала.
Ники замялся. Было видно, что что-то он недоговаривает. Но он всего лишь сказал:
Для нее янки это те, кто пытается всячески навязать свои порядки Югу.
Я задумался.
Да, так оно и есть. Но есть северные политики, и есть нормальные северяне. И с ними у меня проблем не было. Ну, да ладно, что ты ей сказал такого, что она к тебе сразу стала относиться лучше?
А то, что я согласен. И что я за свободу Юга. Хотя и против рабства.
Да, подумал я, странная логика, однако. Как одно (свобода Юга) сочетается с другим (отмена рабства)?
Вслух же я сказал:
Ники, рабство краеугольный камень нашей экономики. Без него у нас просто некому будет рабо-тать на плантациях. Хотя, конечно, того, о чем написала эта гадина Бичер-Стоу в своей «Хижине дяди Тома», у нас почти не бывает. Но из-за ее писанины от меня отвернулись многие мои сокурсники с Севера.
Знаю, улыбнулся мой собеседник, если здоровый молодой раб стоит от двух с половиной тысяч долларов, какой дурак будет их просто так калечить?
Я присвистнул.
Вот именно. Но тогда почему ты против рабства?
А вот представь себя на месте раба. Да, тебя кормят обычно неплохо, да, твою старость обеспечат, но ты все равно несвободен. Нравится тебе такое?
Многие мои знакомые тебе скажут: негры это не совсем люди, они, скорее, скот. Да и вообще рабство для их же блага. А я не знаю, что и думать. Ведь я вырос на плантации, где у меня всегда были и кормилица, и слуги, и товарищи по игре все негры. Не скажу, чтобы они были похожи на скот. Они такие же люди, как и мы с тобой.
Вот поэтому я и против рабства, улыбнулся Ники. Другой вопрос, что делать с ними, когда они станут свободными? И этот вопрос нужно будет заранее проработать. А то и он вдруг замолчал со странным выражением лица.