В окне кухни горел свет значит, Марья не спит, ждет. Я никогда не понимал этой ее привычки дожидаться меня в любое время. Но жена ни разу за все время брака не легла спать до того, как я вернусь домой, сидела на кухне с чашкой чая и книжкой и ждала. И я всегда знал, что в любое время дня и ночи, если я возвращаюсь откуда-то, войдя в квартиру, обнаружу эту картину моя жена за столом на кухне ждет меня. Внутри что-то дрогнуло, и закралось сомнение а не обознался ли я сегодня? Может, и не Марья это была вовсе? Иначе как объяснить вот этот свет в кухонном окне?
Она открыла мне дверь, молча принюхалась, уловила запах «первака» и также молча ушла в спальню. Это тоже ценное качество не устраивать разборки на пороге с выпившим человеком, а перетерпеть до утра и там уж Я завалился в зале, включил телевизор, но ничего почти не увидел, сразу проваливаясь в сон.
Наутро возле дивана стоял пакет с соком и бутылка минералки. Ого! А ведь Марье на сутки сегодня, я это знал Надо же, не поленилась, в ларек с утра пораньше сходила, знала, что весь день умирать буду. Я вообще отказывался теперь что-то понимать не вязалось это все с картиной, подсмотренной в супермаркете.
Я лежал на диване и дремал, отходя от вчерашнего, когда вдруг раздалась трель мобильного. Не моего Марьиного. Забыла, видимо, прособиралась и забыла телефон на полке у зеркала. Проклятый звонок мешал, пришлось встать и ответить:
Да!
В трубке молчали.
Ну, говорите, что хотели! рявкнул я, страдая от головной боли, но невидимый абонент передумал и отключился.
Я машинально залез в меню «Принятые вызовы», как делал всегда со своим телефоном, и увидел только одну букву «Д». Больше ничего. Обычно Марья писала реквизиты целиком, да еще картинку добавляла какую-нибудь, а тут ничего, только это вызывающее «Д». Головная боль улетучилась, я вернулся на диван и принялся внимательно изучать записи в мобильном телефоне жены, чего прежде не делал никогда. Стоп! А ведь она никогда и не расстается с ним, никогда не выпускает из рук, и вот сегодня просто забыла Ничего нового, кроме вот этого самого «Д», я больше не нашел, ни одного неизвестного мне имени. Набрав номер, я услышал чуть хрипловатый мужской голос:
Да, Машуля! Ты где?
Я чуть было не ответил в рифму, но сдержался, бросил трубку.
Буквально через час вдруг появилась Марья в медицинском синем костюме и накинутом поверх него пальто, влетела в квартиру, заметалась по коридору. Я вышел из зала и протянул ей телефон:
Это ищешь?
Она вздрогнула так, словно я ударил ее, кивнула, опустив глаза:
А я испугалась, думала потеряла или на работе кто вытащилу нас часто из персоналки вещи пропадают пробормотала она, пряча трубку в карман. Ты как? Полегче?
И не спросишь, где был? насмешливо поинтересовался я. Может, по бабам шлялся, а?
Успехов в твоем нелегком деле, пожала плечами Марья, уже совершенно взяв себя в руки.
Что даже не приревновала бы? продолжал напирать я, не понимая, чего хочу добиться этим разговором.
У меня нет комплекса неполноценности.
Это ищешь?
Она вздрогнула так, словно я ударил ее, кивнула, опустив глаза:
А я испугалась, думала потеряла или на работе кто вытащилу нас часто из персоналки вещи пропадают пробормотала она, пряча трубку в карман. Ты как? Полегче?
И не спросишь, где был? насмешливо поинтересовался я. Может, по бабам шлялся, а?
Успехов в твоем нелегком деле, пожала плечами Марья, уже совершенно взяв себя в руки.
Что даже не приревновала бы? продолжал напирать я, не понимая, чего хочу добиться этим разговором.
У меня нет комплекса неполноценности.
Ну, еще бы! А ты чего явилась-то?
Марья удивленно вздернула брови если была возможность, она всегда старалась прибежать домой хоть на пятнадцать минут, чтобы проведать нас с Юлькой. Но сегодня дочь была у бабушки, они собирались в театр, и ночевать Юлька тоже оставалась там. Не думаю, что приход жены означал страстное желание увидеть меня, скорее, ей должны были позвонить в определенное время и, когда звонка не последовало, Марья хватилась мобильного.
Я что, не могу домой зайти за бутербродом?
А утром что, некогда было? съязвил я неизвестно, зачем.
Ну, извини, не хотела мешать.
Она повернулась, чтобы уйти, но я задержал, поймав за рукав пальто:
Бутерброд забыла.
Что? не сразу поняла Марья. Какой бутерброд?
За которым пришла.
А
Она как-то растерянно посмотрела на меня, но послушно стянула сапоги и пошла в кухню, зашуршала пакетами, хлопнула дверкой холодильника. Завернув приготовленный бутерброд в пакет, она вышла и посмотрела на меня:
С тобой правда все нормально?
Со мной правда, подтвердил я. А с тобой?
Не поняла
Ну, и ладно, вздохнул я, поворачивая ее лицом к двери. Иди, тебя ждут, наверное.
Почему я вспомнил все это именно сейчас, выйдя из собственного дома в никуда, оставив там, за дверью, любимую дочь и жену не знаю
Рядом остановилось такси, и я машинально сел, назвав водителю адрес Андрюхи больше ехать мне было некуда. В машине работала печка, и я, продрогший на ветру, понемногу стал согреваться, вновь погружаясь в свои мысли.
Потом много еще чего произошло. Я превратился в какое-то чудовище, в этакую Салтычиху в брюках придирался и к Марье, и к Юльке, возвращаясь домой, орал за каждую невымытую тарелку, за каждую оплошность. Дочь уже просто боялась, я ведь видел но остановиться уже не мог. Обида на Марью переполняла меня, не давала спать ночами. Я постоянно представлял себе, что она тайком от меня встречается с этим кобелем, готовым сожрать ее, позволяет ему целовать себя и не только Казалось бы, чего проще спроси напрямую, выясни все, сделай что-нибудь, ты ведь мужик! Но я боялся услышать от Марьи фразу, что она больше не любит меня, что уходит
И вдруг ошеломляющая новость она больна, больна серьезно. Я, признаться, давно заметил, что с Марьей что-то происходит, но не придал этому значения. И потом, у меня было подозрение, что она просто-напросто беременна от своего красавчика, и теперь не знает, как выпутаться. Оказалось, что все значительно сложнее
Я отказывался верить в ее слова о диагнозе, в моей голове никак не укладывались рядом эти два понятия моя Марья и рак Я пытался внушить ей, что она просто зациклилась на легком недомогании, называл ее состояние симуляцией
Она постоянно плакала, постоянно ходила с красными глазами, плечи ссутулились, выражение лица стало каким-то страдальческим и жалким. Я не мог выносить ее взгляда, не мог видеть как-то очень быстро похудевшей фигуры, ставших почти прозрачными рук. Возможно, я был неправ, жесток, но это почему-то казалось мне единственным выходом из ситуации. Я думал, что если Марья вдруг возненавидит меня за мои придирки и равнодушие, то у нее появятся силы бороться со своей болезнью. Ведь так бывает ненависть порой лечит. Но моя жена оказалась совершенно другим человеком поняв, что мне безразлично ее состояние, она замкнулась и больше не заговаривала об этом. Я знал, что она лечится у своего знакомого врача, что он помогает ей доставать дорогие лекарства. Это все мне рассказала Ирка, Марьина подруга. Она приехала как-то ко мне в офис, ворвалась, как фурия, и разоралась прямо с порога:
Смирнов, ты придурок! Ты неужели не понимаешь, что Машка серьезно больна?!
Стоп, тормози! перебил я, хватая ее довольно бесцеремонно за плечи и толкая в кресло. Ты что орешь? Здесь не базар, а приличное учреждение.
Стоп, тормози! перебил я, хватая ее довольно бесцеремонно за плечи и толкая в кресло. Ты что орешь? Здесь не базар, а приличное учреждение.
Ирка вроде успокоилась немного, вытащила сигареты и вопросительно посмотрела на меня. Терпеть не могу эти псевдосветские замашки можно подумать, в родном поселке Заовражном Ирка только и делала, что общалась с лордами, подносившими зажигалку к кончику ее сигареты! Да ладно Закурив, Ирка закинула одну полную ногу на другую и уставилась на меня.
Удивляюсь я тебе, Смирнов! Неужели ты совсем слепой и глухой? Ты видишь, что с твоей женой происходит?
Если воспитывать меня приехала, то зря, спокойно ответил я, возвращаясь за свой стол и включая компьютер, на заставке монитора которого красовалась Марья в обнимку с Юлькой. Марья такая еще здоровая, молодая Они были сняты на каком-то конкурсе у Юльки на шее золотая медаль, и мордашка дочери так и светится от счастья. И в этот момент, когда я рассматривал эту фотографию, до меня вдруг и дошло, что если с Марьей случится что-то, мы с Юлькой останемся совсем одни Совсем одни
Ирка молчала, пускала в потолок дым колечками и внимательно наблюдала за мной. Потом вздохнула, поднялась из кресла, затушила сигарету в пепельнице, стоявшей прямо передо мной, и полезла в сумочку. Достав оттуда какие-то ксерокопии, она шлепнула их на стол и сказала тихо:
Прочитай. Если что-то будет непонятно, позвони я объясню.
Хлопнула дверь, и от Ирки остался только приторный запах духов. Я тупо смотрел на лежащие передо мной бумаги и не решался развернуть их и прочесть.
Мне казалось, что в руках у меня подписанный Марье приговор, и, пока я не развернул и не прочел, ничего не случится, а стоит только взглянуть хоть одним глазком и все, он вступит в силу, и ничего сделать уже будет нельзя.
Я настраивался долго, почти весь рабочий день, пока, наконец, не взял себя в руки и не углубился в чтение. Обилие медицинских слов выбивало из колеи, я ничего не понимал, а потому злился. Пришлось звонить Ирке и назначать ей встречу не по телефону же обсуждать. Мы встретились в кафе, Ирка, естественно, опоздала почти на сорок минут по ее первобытным представлениям, именно так и поступают «светские львицы», к коим она себя причисляла по непонятной мне причине.
Ну, нетерпеливо начала она, взглянув на крошечные золотые часики, что у тебя? Я спешу.
Чего приехала тогда так поздно? не утерпел я, возмущенный подобным поведением спешишь, так не опаздывай!
Артем, я не ссориться приехала, а помочь тебе, поэтому давай поговорим без взаимных претензий. Ты прочитал?
Да, но не понял ровно половины. Ты мне на нормальном русском объясни это серьезно?
Ирка помолчала, закурила. Я начал терять терпение, вся затея уже казалась мне зряшной тратой времени.