Ну вот так. Она их, разумеется, всех любит, но все-таки какой же это кайф тишина-а-а звенящая, думала Глаша, спускаясь на первый этаж.
Но все ее ностальгические сожаления по привычному образу жизни разбились о реальность из-за присутствия в кухне Трофима Романовича. Ранней птахи, судя по его бодрому виду.
Здравствуйте, Глафира, улыбнулся он ей и, заметив, как легкая тень разочарования скользнула по лицу девушки, повинился, странным образом уловив ее настроение: Кажется, я нарушил вашу уединенность, извините. Вы, наверное, радовались тишине и спокойствию.
Есть такой момент, кивнула Глаша и поинтересовалась: А вы, Трофим Романович, что поднялись в такую рань?
Часовые пояса. Привык рано ложиться и рано вставать, а тут пока еще не перестроился и проснулся в половине пятого.
Ну ничего, сказала Глафира, направляясь к кофе-машине, уверена, вы быстро адаптируетесь.
Я сварил вам кофе. Он протянул Глафире ее любимую чашку на блюдце и объяснил: Услышал, что вы принимаете душ. Случайно, как раз шел мимо вашей комнаты. Подумал, что вас порадует завтрак и горячий кофе.
Завтрак? переспросила Глаша.
Ну что-то вроде, кивнул Разведов, указав на стол, на котором стояли тарелки с нарезанными фруктами, сыром нескольких сортов, корзиночка с разогретой выпечкой и хлебцами и прикрытая тарелкой глиняная мисочка.
А это что? приподняв тарелочку, заглянула под нее Глафира. Каша?
Угу, дробленая зеленая гречка. Наверное, уже заварилась.
Ну ничего себе, Трофим Романович, удивилась Глаша. Где вы гречку-то зеленую, да еще и дробленую, нашли?
Привез немного на всякий случай, объяснил он, пожав плечами. Я люблю, мне нравится. Сам вкус нравится, ну и то, что можно не возиться, а быстро заварить. И спросил: Будете?
Буду, решительно произнесла Глаша. Причем всё. И вы со мной, Трофим Романович, тоже будете завтракать. И предупредила: Иначе никак.
У них как-то так сразу легко и без всякой сковывающей неловкости завязался разговор, и не пустой утренний треп, а почему-то достаточно содержательный. С удовольствием уплетая кашу с фруктами и сыром, и на самом деле оказавшуюся на удивление вкусной, Глафира объясняла, что мотивировало ее подняться в столь ранний для нее час, о том, что хотела бы разобраться в этом убийстве, понять преступника и, главное, найти его. Потому что есть у нее такое подозрение полиция ни в чем не разберется. Это чисто театральное убийство, и что-либо понять в нем человеку стороннему, не знающему всю театральную кухню, будет очень непросто.
Почему вы решили, что убийство связано с театральными делами?
Потому что, м-м-м Глаша на мгновение задумалась, отвечая скорее самой себе на еще не сформированные до конца вопросы. Потому что все, что я увидела тогда в гримерке, говорит о страсти и какой-то театральной нарочитости. Я эти вибрации хорошо считываю.
Театральные страсти? улыбнувшись, уточнил Разведов.
Нет, постаралась объяснить Глафира, театральные это, скорее, следствие страсти. Это некая постановочность, нарочитость сцены убийства. И обрадовалась, что сумела наконец сформулировать для самой себя то, что чувствовала с первого момента, как вошла в гримерку и увидела распростертую Элеонору, но не могла обличить в форму, в слова. Вот! Точно! И с воодушевлением посмотрела на мужчину. Понимаете, Трофим, все великое искусство основано на грехе и страсти. И для того чтобы воплотить пьесу на сцене или роль, не знаю, как другим, а мне требуется почувствовать, погрузиться в эмоции героев, в энергию произведения и выстроить на этом чувстве некое свое видение и восприятие. И помахала руками, останавливая себя. Что-то я не то объясняю.
Все очень даже то, уверил ее Трофим. Мне офигенно интересно.
Да? удивилась Глаша и сразу же переключилась: Это меня занесло немного. Я хотела сказать, что театральный служитель чувствует, видит такие вещи, потому что это реалии его профессии. А вот полицейские вряд ли обратят внимание на некую выстроенную мизансцену картины преступления. Она спохватилась, посмотрела на наручные часы. Все, мне пора, а то опоздаю.
Удачи, поднялся вместе с ней Трофим и произнес вроде бы мимоходом, но с явным беспокойством: Вы, Глаша, поосторожней все-таки. Если этот человек убил расчетливо и хладнокровно, да еще и мизансцену выстроил, как вы говорите, то он способен на многое.
Согласна, кивнула она, я отдаю себе в этом отчет. И, закинув сумку на плечо, улыбнулась. Знаете, Трофим, мне кажется, что совместный завтрак вполне себе весомый повод, чтобы перейти на «ты».
Легко, поддержал он.
И начиная с этого вкусного, неожиданного завтрака, с этого странного, но весьма продуктивного для нее разговора, как-то удачно задался весь день Глафиры.
То ли оттого, что она редко выезжала в такую рань, то ли и на самом деле ей сегодня везло необычайно, но по пути к городу Глафира не стояла ни в одной пробке, пролетев все расстояние по полупустой трассе. Да и в самом городе, к слову сказать, попала в удачный временной интервал между светофорами, почти везде проехав на зеленый свет.
Еще с дороги Глаша позвонила Юре Лепину, разворчавшемуся сонным хриплым голосом по поводу излишней бодрости по утрам бывших одноклассниц, и предложила встретиться в кафе. Пришлось простить ему десять минут задержки и отпаивать горячим кофе, пока он не придет в нужную кондицию, перестанет ворчать, борясь с зевотой, и начнет оперативно соображать.
Когда Глафира задала все интересующие ее вопросы, Юра очень удивился.
Ну, мать, ты даешь, сказал он. Это ж тайна следствия, на минуточку. И разглашать ее служебное преступление.
Так, Юр, убийцу искать будем или пусть себе и дальше в Отелло играет?
Ну дык развел Юра руками.
Мне нужна информация, чтобы правильно видеть, понимать и оценивать картину, начала Глаша и отмахнулась с досадой. Что я тебе объясняю? Ты вроде бы сам просил, чтобы я думала, напрягала извилины, помогла разобраться.
А в идеале сама бы всех разоблачила с неопровержимой доказательной базой и скрутила при помощи господ артистов до приезда полиции, поделился мечтами Лепин.
Вот и давай просыпайся и делись информацией! потребовала Глафира.
А пока особо нечем делиться, пожав плечами, признался Юра. Основные результаты экспертизы получим ближе к полудню, пока могу лишь рассказать, что дал опрос работников театра.
Делись, разрешила Глафира.
«Что-то до фига набирается людей, которые могли совершить убийство Элеоноры», размышляла она, выезжая с парковки у кафе.
Как Глаша узнала со слов Юрия, претензии к Туркаевой имелись у довольно большого числа сотрудников театра, так как она успела своим истероидным поведением задеть и оскорбить немало людей. А кто-то так и вовсе пострадал от вспыльчивой натуры примы. Были и уволенные по ее вине сотрудники, а артистки с большим удовольствием, с чувством и в подробностях выкладывали следователям свои застарелые обиды на Элеонору Аркадьевну и не высказанные ранее претензии.
И что характерно: у большего числа обиженных, оскорбленных, униженных и затаивших неприязнь не имелось четкого алиби, зато была прекрасная возможность совершить акт застарелой мести.
Полонский со своей травмой, привлекший большое число зрителей, которые в тот день столпились под дверью гримерки, предоставил великолепную возможность действовать преступнику.
Никто бы по своей инициативе, так сказать добровольно, не сунулся бы в тот момент к разъяренной приме, а увлеченные обсуждением травмы коллеги-артисты легко могли пропустить тот факт, что кто-то входит или выходит из гримерки Элеоноры. Преступник же, войдя, мог закрыть за собой дверь на ключ, отлично зная, что если кому и взбредёт в голову постучаться в гримерку, то любая возня, любые громкие звуки и то, что ему не откроют, воспримется совершенно нормально прима изволит гневаться, возмущаться и даже бить вазы, никого не желая видеть.
Так что как минимум человек двадцать имели реальную возможность спокойно войти к Туркаевой и выйти во время столпотворения у гримерки Полонского, успев не только задушить артистку, но выстроить некую мизансцену преступления.
С Грановским, занятым похоронами, Глафире поговорить не удалось, зато удалось попить фирменного чаю Зины Осиповны в ее приемной и очень удачно поболтать с верной помощницей худрука, выяснив у той немало интересного.
Поблагодарив актеров за хорошую работу, Глафира отпустила их сегодня пораньше. Они и вправду отработали добросовестно и качественно, надо поощрять людей, а то напряжены все до премьеры осталось тринадцать дней, а тут убийство, театр в трауре да и похороны впереди.
Пользуясь неожиданно образовавшимся свободным временем, Глаша поехала в больницу навестить своих.
Пользуясь неожиданно образовавшимся свободным временем, Глаша поехала в больницу навестить своих.
В больнице ее ждал сюрприз на кушетке в коридоре, недалеко от палаты, в которой лежали Ольга с Андреем, сидел Роман Матвеевич.
А вы как тут, Роман Матвеевич? подсела к нему Глаша.
Да вот Трофим привез детей навестить родителей, пояснил Разведов-старший.
Подождите, врачи же детям пока не разрешили приходить, напомнила Глафира.
Трофим умеет настоять, когда это требуется, усмехнулся Роман Матвеевич. Агаша расплакалась: хочу к маме, ну отцовское сердце и не выдержало. Раз хочешь, говорит, тогда поехали. А врачей он убедил в момент. И, наклонившись поближе к Глаше, поделился, посмеиваясь: Уговорил, заболтал и задавил обаянием.
А если это не срабатывает? тем же заговорщицким тоном поинтересовалась Глафира.
Тогда в ход вступает тяжелая артиллерия, сказал Роман Матвеевич. Он может и настоять, да еще как, и командирский напор включить, а как без этого.
Да-а-а. Без командирского-то никуда.
Да и правду сказать, непонятно, что доктора эти перестраховываются, почему детям так долго не разрешали посещений. Давно уж ребята в порядке, идут на поправку, что ж малышам-то с родителями не видеться.
Операции сложные были, напомнила Глафира.
Так то когда было уж две недели назад последняя операция, поворчал он. Ну ты иди к ним, Глашенька, махнув на дверь палаты, напомнил Роман Матвеевич, а то скоро время посещения закончится.