Манерой двигаться ловко, изящно и в то же время осторожно-расчетливо, держать спину прямо, а голову высоко, улыбаться непринужденно она похожа на цирковую артистку, дрессировщицу тигров. В руках нет бича, но мне кажется, что я слышу его щелканье.
Еще одна случайная встреча! с веселым смехом воскликнула красная женщина. Не ждали встретить меня в таком месте? Не хмурьтесь! Сегодня я не намерена таиться. Раз уж выболтала тайну, буду откровенна.
Стянула с рук черные перчатки, бросила на столик, села в кресло, положила ногу на ногу.
Так вот Мой презренный муж давным-давно имеет на стороне подругу. И я тоже нашла себе друга. Вот так и живем, вместе и порознь.
Достала из красной сумки пачку сигарет, уверенно, по-мужски, высекла из газовой зажигалки огонь, сильно, всей грудью, втянула в себя табачный дым и презрительно усмехнулась.
Вы, разумеется, осуждаете меня?
Я, Тамара Константиновна, молчу.
Ладно!.. Я знаю, зачем вы сюда прибыли. Хотите уличить Булатова в тайной связи с чужой женой. Просчитались! Я любому партследователю и любой комиссии скажу: люблю Булатова. И он меня любит. Что ж тут преступного, аморального, скажите? Знаю, какие слова сейчас просятся вам на язык. Безнравственно, дескать, строить свое счастье на несчастье других! Слыхала!.. Жена Булатова сама навлекла на себя несчастье. Что посеяла, то и пожинает. Булатову с ней в последние годы мучительно тяжело. Не понимает, какой это сложный и тонкий человек. Привыкла к нему за тридцать с чем-то лет жизни. Для нее он был и остался десятником коксохимического производства. Домохозяйка до мозга костей, она требует от него, чтобы он, государственный деятель, занимался ее ненаглядными внучками, ее бытом, ее нарядами.
Надо все-таки ее остановить. Я сказал:
Зря вы мне все это доказываете. Я не интересуюсь личной жизнью Булатова, тем более вашей.
Не кривите душой, товарищ Голота! Все вы интересуетесь.
Собственно, по какому праву вы так разговариваете со мной?
По праву любящей и любимой. И еще вот почему: мне известно со слов вашей жены, Татьяны Корнеевны, как ей в последние годы не хватало витамина нежности.
Оставьте, пожалуйста, нашу жизнь в покое!
С удовольствием сделаю это, если вы оставите в покое Булатова и меня. В противном случае я раззвоню на весь город, как вы собственную жену довели до позорного грехопадения.
Я не стал дальше слушать ее. Поднялся и ушел.
А вскоре ни с того, ни сего мне в гостиницу позвонила Ольга. Удивительное совпадение не знаю, случайное или закономерное. Вслед за молодой, элегантной любовницей счастливого, несокрушимого в своем величии Булатова мною заинтересовалась и его старая, несчастная и жалкая жена. Зачем я ей понадобился? Посмотрим, послушаем. На всякий случай я насторожился.
Минут десять Оля говорила со мной о всякой всячине, а потом приступила, как я понял, к делу:
Роясь в бабушкином сундуке, перебирая стародавнее барахло, я обнаружила вещь, принадлежащую тебе, Саня.
Что за вещь?
Очень интересная. В некотором роде историческая.
Историческая, говоришь?.. Что бы это могло быть?.. Уж не буденовка ли, которую я таскал мальчишкой в годы гражданской войны?
Нет.
Книжка ударника первой пятилетки?
Нет.
Красная листовочка с типографским текстом?.. Договор о социалистическом соревновании машиниста горячих путей Голоты с горновым комсомольской домны Леонидом Крамаренко?
Нет.
Что же? Не могу дальше гадать. Фантазия иссякла.
Ладно, не буду интриговать. Я обнаружила твой старый дневник. Конечно же не утерпела, прочла. Потрясающий человеческий документ!.. Толстая тетрадь в черной клеенчатой обложке. Бумага в клетку. Все страницы заполнены убористым почерком. Исповедь писалась летом и осенью тысяча девятьсот тридцать третьего года, когда ты тяжко болел.
Мне захотелось уточнить полученную от Ольги информацию. Я сказал:
В тот год, Оленька, я не просто болел, а с ума сходил.
Увы, Саня, так оно и есть. Читала и мороз пробирал. Помолчала и добавила удрученным голосом: Саня, сказать по правде, твоя тетрадь жжет мне руки. Что с ней делать?
Тетрадь, говоришь?.. Толстая?.. В черной обложке?.. Вспомнил! Действительно, была такая. Потерял я ее. Как же она попала к тебе?
А я нашла ее, положила в сундук и напрочь забыла.
Удивительно! Документ потрясающей силы и ты забыла о нем на целых сорок лет. Почему же не вернула владельцу?
Не хотела напоминать о тяжелых переживаниях твоей молодости.
Вот как!.. Ну, а почему теперь решила напомнить?
Не знаю. Наверное, потому, что тетрадь случайно попала на глаза. И еще, вероятно, потому, что ты появился в городе.
Сразу две случайности. Не многовато ли?
Вся наша жизнь состоит из такого рода случайностей, философски изрекла она и деловито спросила: Как прикажешь поступить с твоими записками?
Я долго молчал. Так долго, что Ольга встревожилась, закричала:
Алло! Алло!
Оля, я прекрасно тебя слышу.
Извини, мне показалось
Опять длительное, неловкое молчание на обоих концах телефонного провода.
Я спрашиваю: как прикажешь поступить с дневником? Прислать? Или сам заберешь?
Я спрашиваю: как прикажешь поступить с дневником? Прислать? Или сам заберешь?
Нет, не заберу. Поступай с ним как вздумаешь. Выбрось в мусоропровод. Сдай в утиль. Утопи. Сожги.
Ты это серьезно?
Совершенно!
Странно.
Что же тут странного, Оля? Всякий нормальный человек с отвращением вспоминает свое ужасное прошлое.
Да, конечно, но мне кажется ты мог бы поступить с тетрадью иначе.
А именно?
Сделать ее своей настольной книгой.
Вот как?
Извини, Саня, я больше не могу говорить внучка проснулась, слезно призывает к себе. До свидания. Позвоню как-нибудь потом.
Главного так и не сказала. Надеется на мою сообразительность.
Я понял тебя, Оля!
На другой день Ольга Булатова, приехала в «Березки», в мою гостиницу, не предупредив меня телефонным звонком.
Она все еще в печальном убранстве по случаю недавней смерти сестры: черное платье, черные туфли, черный кружевной шарф, черные перчатки, черная сумка. Зря вывесила траурный флаг. И без него всем ясно, что женщина в глубочайшем горе, что ей уже до конца дней не суждено высветлить душу какой-нибудь радостью. Постылая, обманутая жена сама себя выдает.
Все высказанное относится и к несчастным мужьям.
Ольга невнятно пробормотала приветствие и, не присаживаясь на стул, который я поспешно придвинул, глядя на меня наглухо затемненными, невидящими глазами, достала из сумки мою старую тетрадь, положила ее на стол, сурово сказала:
Вот!.. Рука не поднялась ни сжечь, ни выбросить в мусоропровод, ни сдать в макулатуру. Читай! Думай! Оглядывайся!.. Где-то, когда-то, кажется, еще в студенческие годы, меня поразили такие строчки одной книги: «Прежде чем судить кого-нибудь, оглянись на собственную жизнь».
Выговорилась и сразу же пошла к двери, видимо считая, что нам говорить больше не о чем.
Вконец отчаявшиеся люди скупы на слова, деловиты, ценят свое и чужое время. Надо уважать их невольную, ничуть не расчетливую сдержанность. Мгновение я смотрел ей в спину и молчал. Потом какая-то сила сорвала меня с места. Я догнал Ольгу, схватил ее за плечи и воскликнул:
Ты прелесть, Оля!
Не только она, но и я не ждал от себя такого воистину сумасбродного, экстравагантного по меньшей мере поступка.
Оля с искренним недоумением, растерянно смотрела на меня, ждала объяснений: почему она, явный мой недоброжелатель, объявлена прелестью?
Да, прелесть! подтвердил я. Ты, как львица, защищаешь Булатова. Верность, достойная восхищения.
В данном случае я верна прежде всего себе.
Да, Оленька, да! Борьба за любимого человека со всеми и каждым это и есть верность самой себе. Очень хорошо тебя понимаю. Я ведь тоже хочу воевать за своего старого друга Андрюху Булатова.
Ты?! Ольга высокомерно-презрительно усмехнулась. Ты хочешь воевать за Андрея?
Да!
Мои слова не выбили ее из колеи, нисколько не поколебали ее уверенность в том, что ей и впредь надо защищать Андрея, такого, какой он есть.
Ты все-таки сначала прочти дневник, сказала она. Прочти, подумай и спроси свою совесть: имеешь ли ты право судить, кто из людей настоящий, а кто так себе Ни богу свечка, ни черту кочерга?
Хорошо, Оля! Я сделаю так, как ты советуешь. На этом мы и распрощались.
Я ничуть не лукавил, когда нахваливал ее верность Булатову. Быть верной тому, кто тебе давно изменяет, разве это не подвиг истинно любящей?
Старая, сорокалетней давности, с черными корками общая тетрадь!.. Зачем ты не затерялась в дебрях времени, не сгорела, не пошла на раскурку любителям махорки или самосада? Зачем попала в мои руки почти в целости и сохранности? С каждой пожелтевшей твоей страницы на меня смотрит толстогубый, кудрявый, во цвете лет, но уже седой, битый-перебитый, окровавленный, с искалеченной душой Санька Голота. Знали Булатовы, что делали. Тонко все рассчитали. Нанесли удар в самое уязвимое, самое чувствительное место.
Беспощадно грызет мое нутро зубастый зверь. Не могу ни есть, ни пить, ни ходить, ни стоять, ни сидеть, корчусь на кровати; зажимаю рукой рот, чтобы не застонать, не закричать, не завыть.
Трижды заходила Марья Николаевна. Предлагала завтрак, обед, ужин. Не понимаю, откуда я находил в себе силы говорить, отказываться от еды, благодарить и даже улыбаться. Вечером она не на шутку встревожилась:
Что с вами? Сами на себя не похожи. Уж не хвороба какая привязалась? Я врача вызову. И товарищу Колесову позвоню.
Не надо, Машенька. Просто устал. Пройдет. Спасибо
Она ушла, сочувственно-подозрительно вглядываясь в меня.
Пока разговариваю с Марьей Николаевной, боль вроде бы меньше терзает. Как только остаюсь один, зверь снова раздирает на кусочки мои внутренности. И только перед рассветом он притих, перестал работать челюстями. Устал?
Осторожно встаю с постели, принимаю душ, бреюсь, сажусь за стол Головина. Но вместо того, чтобы писать друзьям и близким, надолго задумываюсь.
Никогда я серьезно не болел, не чувствовал себя старым и в шестьдесят с гаком. Был уверен, что сил и здоровья хватит надолго, что последний час жизни встречу на ногах, в работе. И вот с самой неожиданной стороны нагрянула беда!
Что говоришь? Будь справедливым, Голота! Никакой трагедии не произошло. Износился. Закономерный, естественный конец. Ты прожил немалый срок. Не каждому выпадает такое. Не имеешь права ни на мировую скорбь, ни даже на будничную печаль. Согласен! Чем острее боль, тем сильнее ты должен быть духом. Хорошо, когда здоровый дух в здоровом теле. Но не менее важно иметь здоровый дух в теле, пораженном недугом.