В ту пору, когда я был первым секретарем горкома, он работал начальником первого прокатного цеха и, на мой взгляд, еще не достиг своего служебного потолка. Он выделялся в семитысячном корпусе инженеров и техников комбината талантом, организаторскими способностями, стремительно пошел в гору: заместитель, потом начальник производства комбината, главный инженер. Я был убежден, что Булатову оказано доверие, соответствующее его способностям. Свое мнение я высказал и первому секретарю обкома, и руководящим работникам Министерства черной металлургии. Со мной согласились, хотя были и возражения против того, чтобы назначить Булатова директором комбината.
Вечером, в сравнительно спокойный для управления комбината час, я направился к Булатову. Он, едва я переступил порог громадного директорского кабинета, вышел из-за стола и, улыбаясь, устремился мне навстречу с широко раскинутыми руками. Я не уклонился от объятий.
Здравствуйте, Андрей Андреевич! Давненько мы не виделись.
Здравствуйте, Андрей Андреевич! Давненько мы не виделись.
Здорово, земляк, здорово! Рад вас видеть целым и невредимым.
Сильно мял и тряс мою руку, с дружеской лаской заглядывал в глаза, не переставал улыбаться.
Виноват, что так неладно получилось. Вы уже столько дней на родной земле, а я, лопух эдакий, до сих пор не удосужился повидать вас. Болел все это время
Лет пятнадцать назад Булатов был отменно здоров, завидно моложав, подтянут по-солдатски, тонок в талии, изящен. Сейчас заметно постарел, отяжелел, отрастил солидный живот. Когда-то по-юношески чистое, с кирпичным румянцем лицо пожелтело, высохло, вдоль и поперек иссечено морщинами. Русые волосы поредели и посерели. От былого Булатова осталась только привычка одеваться тщательно, с молодой щеголеватостью. На нем были светло-серый, хорошо подогнанный по фигуре костюм, начищенные ботинки и ослепительно белая, свежайшая рубашка с темно-красным, в серую крапинку галстуком. И сильно пахло от него каким-то цветочным одеколоном увядшей гвоздикой.
Ненадолго хватило мне уверенности в том, что Булатов искренен со мной, как в былые времена. Несмотря на самые крепкие объятия, долгое рукотрясение и ласково-дружеские слова, я понял и почувствовал, что передо мной не прежний, близкий мне Андрюха Булатов. Передо мною был директор крупнейшего комбината Андрей Андреевич Булатов, многократно награжденный тем и сем, избранный туда и сюда, прославленный в кино, журналах, газетах, воспетый поэтами, увековеченный фотографиями.
Еще до моего появления он, наверно, решил, что наши прежние более чем короткие отношения не могут, не должны быть полностью восстановлены. Нет, не из-за его письма в обком. И вовсе не потому, что мне поручено разобраться, кто прав, он или Колесов. Скорее всего он убедил себя, что достиг такого высокого положения, когда можно и даже полезно отказываться от старых привязанностей.
Люди есть люди. Я не идеализирую ни самых мне близких, ни самых «высоких» академиков, министров, лауреатов. Чутье на меняющихся в худшую сторону людей у меня сильно развито. Без него нельзя работать не только на посту секретаря обкома, но и в должности инструктора отдела. Но, возможно, я ошибаюсь. Не исключено, что нахожусь под влиянием того, что узнал, увидел, услышал за последние дни. Рано делать какие-либо определенные выводы.
Он усадил меня в кресло, сел рядом и ласково попросил:
Ну, давайте, земляк, рассказывайте, с какой миссией пожаловали к нам.
Не знаю, с чего и начинать Начну, пожалуй, с трамвая. Два дня назад перед утренней сменой не работала главная линия, соединяющая комбинат с правым берегом. Опоздали на работу тысячи человек. И это не первый случай за последний месяц. Кто в этом виноват?
Булатов некоторое время молча рассматривал меня.
Вот с чего вы решили начать. Ну что ж, ваше дело Нет на комбинате трамвайной проблемы! Виновники позавчерашней аварии выявлены и понесли должное наказание. Подобное безобразие в будущем не повторится. Обнародован соответствующий документ.
Слова куда как серьезные, а на лице добродушная улыбка, и глаза смеются. Нисколько Булатов не встревожен. Он неожиданно вторгается в мои размышления вопросом:
Да, а как вам живется в «Березках»? В смысле обслуживания в гостинице все в порядке?
Абсолютно.
А как устраиваетесь с обедом, ужином?
Питаюсь там, где застанет голод, чаще всего в цеховых столовых.
Что же вы так? Не в первой, а в девятой пятилетке живете. И не двадцать вам. В нашем с вами возрасте надо три раза в день принимать диетическую пищу. В конце концов, мы за вас в ответе
Снимает телефонную трубку, вызывает начальника общепита и просит его обеспечить гостя, проживающего в гостинице, то есть меня, всем необходимым.
Пытаюсь выйти из неловкого положения, продолжить деловой разговор:
Вот уже четвертый год жители города, проезжая мимо краснокирпичной громады в центре правобережья, каждый раз надеются увидеть на заброшенном объекте рабочих, кран, услышать звуки стройки. Скажите
Он не дал мне договорить:
Она, эта безобразная громада, дорогой товарищ, не только вам мозолит глаза. И мне тоже. И рад бы превратить ее в красивый дворец, но пока
Нет денег?
Деньги направлены на более важные объекты на строительство жилых домов. На комбинате семитысячная очередь рабочих и служащих, ожидающих ордеров на квартиры. Строим как никогда здорово, а все равно не можем ликвидировать жилищный голод.
Если я вас правильно понял, Андрей Андреевич, вы считаете недостроенный Дворец культуры менее важным объектом, чем жилые дома?
Да, считаю. На данном этапе. В городе, как вы знаете, есть два Дворца металлургов, на левом и правом берегу. Кроме того, у строителей, метизников и калибровщиков есть свои Дворцы, куда не заказан вход и нашим металлургам. Пять Дворцов культуры. Пять! Булатов для вящей убедительности помахал перед своим лицом кистью руки с растопыренными пальцами. Рабочие комбината нуждаются сейчас в жилых домах, а не еще в одном Дворце, который будет пустовать шесть дней в неделю. Народ не понял бы меня, если бы я отгрохал эту махину за счет сокращения жилищного строительства. Отсюда, из насущной народной нужды, вытекает моя стратегия. Вот так, дорогой товарищ!
Не согласен, но не возражаю. Не спорить с директором пришел, а выяснить его позицию.
Еще какие у вас вопросы? спрашивает Булатов.
Надо переменить тему. Потом вернемся и к законсервированному строительству.
Вчера я попал в поселок Каменка
Нажаловались вам бывшие казаки? вспыхнул Булатов. Особых привилегий добиваются для себя, а не справедливости. Хотят по кривой обойти наши законы. Пытаются без очереди отхватить квартирки в новых домах. За счет горновых, сталеваров, вальцовщиков. Видите ли, они живут в загазованном поселке! А металлурги в розарии работают? Разве они не имеют каждодневно дело с газом, огнем, со шлаком, скордовинами? Булатов хлопнул ладонью по сияющему, полированному столу. Не уступлю бессовестным жалобщикам! Не дам в обиду металлургов!
И далее почти слово в слово повторил то, что мне уже было известно. Ничего нового не сказал и о пресловутой квартирной инструкции-приказе.
Комбинат не красное солнышко, всех и каждого в городе обогреть не может. Никак я не могу втолковать товарищу Колесову эту простую, как дважды два, истину. Поддержите, дорогой товарищ! Невмоготу мне стало работать с этим мелким опекуном Колесовым. Вы, конечно, знакомы с моим письмом в обком?
Да, читал. Приехал вот разбираться, кто кого опекает и угнетает.
Что ж, разбирайтесь
Вот и рассуди, кто из них, секретарь горкома или директор комбината, с наибольшей полнотой выражает интересы рабочего народа, кто наиболее плодотворно, последовательно проводит генеральную линию партии, выполняет решения ее Двадцать четвертого съезда.
Я вспомнил, как старший горновой Федор Крамаренко выжимал насквозь пропитанную потом рубашку, и рассказал директору о разговоре с ним и об условиях труда на десятой домне. Булатов слушал и загадочно улыбался. Когда я умолк, он вскочил, быстро прошелся по кабинету, остановился передо мной и сказал с недоумением:
Я так и не понял, честно говоря, что именно вас встревожило? Скромность горнового? Его рабочая честь и гордость? Его нежелание спасовать перед трудностями, не ударить лицом в грязь?
Неправда. Он все понял как надо. Это я вижу по его беспокойно загоревшимся глазам. Понял и решительно не согласен с моей точкой зрения. Ну что ж, очень жаль, что выставил против меня демагогический штык. Не буду следовать его примеру. Спокойно говорю:
Скажите, пожалуйста, почему не введены на комбинате, как предусмотрено пятилетним планом, новые мощности кислородного цеха?
Это произошло не по нашей вине. Подвели поставщики оборудования.
И это известно Министерству черной металлургии?
И Госплан об этом знает.
Что же дальше?
Не понял.
Вы ставили вопрос о корректировке плана доменного цеха?
Что написано госплановским пером, дорогой товарищ, то не вырубишь моим директорским топором. Пятилетний план имеет силу закона. И мы все делаем для того, чтобы выполнить его. И, слава богу, справляемся с задачей неплохо.
Да, неплохо, но могли бы еще лучше, если бы имели достаточно кислорода.
Хорошему нет предела.
Значит, как я понимаю, вы даже не пытались отрегулировать план доменного в соответствии с его возможностями?
Булатов вздохнул, вытер лицо ладонями.
Да разве я враг самому себе? Писал докладные, разговаривал с начальством. В министерстве меня хорошо поняли, сочувствовали, но плана не скорректировали. Нам было заявлено, что мы обязаны и на этот раз не сплоховать. Стране нужен чугун. Каждая тонна дорога, как хлеб насущный. Не было еще такого трудного положения в истории рабочей гвардии комбината, сказали нам, из какого она не сумела бы найти выход. Трудно было не согласиться с такой постановкой вопроса.
Да, действительно трудно, подхватил я. Вас могли заподозрить в неверии в силу нашей рабочей гвардии.
Булатов весело расхохотался:
Вот именно!
Ну что ж, проблема более или менее прояснилась
Прощаясь, Булатов задержал мою руку в своей, ласково заглянул в глаза:
Рад был вас видеть и слышать. Заходите, как только возникнут любые вопросы
Ни слова на веру! Ни слова против совести!
Когда я уже собирался уезжать, к моим «Жигулям» подошел человек в кожаной куртке, с гладко причесанной головой, поджарый, с выправкой молодого горца, со строгим, прямо-таки монашеским выражением лица и глубоко запавшими грустными глазами. Кажется, где-то когда-то я его видел. И даже общался с ним.