А если бы запланированные технические усовершенствования были внедрены, домна работала бы лучше?
Само собой. Мы дали бы еще тысячи и тысячи тонн чугуна. И нам, горновым, работалось бы куда легче.
Сейчас трудно?
Сверхтрудно. Все технические резервы исчерпаны. Только на энтузиазме и на сознательности, можно сказать, выезжаем.
А вы не пытались поставить вопрос перед директором о снижении плана вашей печи?
Не имею права ссылаться на объективные трудности
Вам известно, почему не введены в срок дополнительные кислородные мощности?
Говорят, с оборудованием нелады. Не то заказали поздно, не то заказ не выполнен в срок. Точно не знаю.
Оборудование не поступило по вашей вине?
Крамаренко молчал, смущенно улыбался. Он, по-моему, был бы рад, если бы я переключился на другую тему. Но я не пошел ему навстречу.
Федор, не понимаю я твоей позиции. Тебе она кажется правильной, а мне странной. Нельзя даже молчаливо потакать тем, кто обязан был создать благоприятные условия для высокой производительности горнового Крамаренко, Героя Социалистического Труда, и его бригады.
Вот в этом и все дело в звездочке. Не имеешь ты, Крамаренко, морального права жаловаться. Не к лицу. Раз ты Герой, то и вкалывай героически, преодолевай трудности. Если же начнешь выбивать у начальства какие-то особые условия для себя
Не особые, а нормальные!
Не перебивайте!.. Если же я начну добиваться для себя каких-то там выгодных условий, то надо мной станут смеяться все комбинатские куры. И правильно сделают. Как говорится, раз взялся за гуж, не жалуйся, что не дюж.
Выходит, Звезда Героя мешает тебе по-настоящему бороться за научно-технический прогресс?
Я этого не сказал. И не думал
Но такой вывод напрашивается сам собой.
Мало ли что вам придет в голову Извините. Обеденное время кончилось. Я пойду.
До свидания, Федор. Надеюсь, еще вернемся к нашему разговору.
Я вам все сказал. Держался и буду держаться своей линии работать, как говорится, в поте лица своего, без жалоб и капризов
Постой, Федя. Еще два слова. За счет чего в следующей пятилетке вырастет выплавка на десятой?
Крамаренко засмеялся:
Вот куда хватили! Через год новые мощности кислородной станции обязательно войдут в строй. Потерпим до того времени. Выдюжим!
Прощаюсь с Федором и еду в Дом Советов. Поднимаюсь на пятый этаж, в горком партии. Неистребимая привычка старого партработника: не проходить мимо человека, подавшего тебе сигнал о помощи.
Подробно рассказываю первому секретарю все, что узнал от горнового Крамаренко. Колесов со строгим вниманием, с каким-то мрачно-торжественным выражением лица выслушал меня. Подумал немного и сказал:
Подробно рассказываю первому секретарю все, что узнал от горнового Крамаренко. Колесов со строгим вниманием, с каким-то мрачно-торжественным выражением лица выслушал меня. Подумал немного и сказал:
Все, что вам стало известно сегодня, я хотел доложить в день вашего приезда Но это не вся правда о Булатове. Хотите узнать больше?
Разумеется, для этого я сюда прибыл.
Поехали в город, сказал Колесов, я вам кое-что покажу.
Водитель «Волги» затормозил перед громадным краснокирпичным зданием без крыши. Стены местами потемнели от застарелой сырости. Колесов тяжело вздыхает.
Печальный памятник нашей бесхозяйственности. Дворец культуры металлургов. Третий по счету, самый крупный. По мысли архитекторов, должен был украсить город. Погибает не родившись.
Нет денег? Материалов? Рабочих рук?
Все есть. Заказчик, когда уже стены были возведены, приостановил строительство. Заявил, что сейчас важнее строить жилые дома, в которых острейшая нужда, а трудящиеся пока что могут пользоваться двумя старыми Дворцами металлургов на проспектах Пушкинском и Ленина. Рассуждения на первый взгляд вроде бы резонные, но, если разобраться, близорукие
А кто заказчик?
Металлургический комбинат.
Странно. Дворец культуры металлургов нужен прежде всего металлургам.
Вот вам это ясно, а товарищ Булатов в некоторых и ясных вопросах склонен занимать особую позицию.
Все это Колесов высказал с огорчением, но без всякой запальчивости.
Трудная, деликатная это тема взаимоотношения первого секретаря горкома и директора комбината. Подходить к ней надо осторожно. Спрашиваю:
И горком партии, и горсовет, и горпрофсовет, как я понимаю, за продолжение строительства?
Разумеется. И все металлурги голосуют за.
Всем народом не удалось переубедить директора?
Пытаемся. Не теряем надежды. А между тем недостроенное здание разрушается Ну, поедем дальше. Володя, держи курс на шлаковую гору.
Мы долго мчались на север, оставляя позади себя хвост пыли. Приехали в рабочий поселок Каменка. Тот самый, где обитает Федора.
Около знака бедствия, поставленного когда-то Алексеем, Колесов попросил шофера остановиться. Ясно, зачем. Лишняя трата времени. Я сказал секретарю горкома, что в курсе тяжбы жителей загазованного поселка с Булатовым, и мы поехали дальше.
Не успел секретарь горкома сделать и нескольких шагов по земле бывшей станицы, доживающей свой век, как его атаковали жители поселка. Обступили со всех сторон. Шумели. Гневались. Жаловались:
Товарищ Колесов, когда же кончатся наши мучения?
Вот-вот сгорим! Смотрите, как близко подобрался огонь к нашим домам.
Задыхаемся от угарного газа.
Несколько раз в сутки бомбят нас скордовиной.
Почему Булатов не переселяет нас?
Колесов старался успокоить людей. Сказал, что городской Совет принял уже постановление, обязывающее директора комбината переселить людей в новые дома из чрезмерно загазованной, опасной в пожарном отношении зоны. Нет никакого сомнения, что Булатов выполнит это постановление в самые кратчайшие сроки.
Люди повеселели. Слово секретаря горкома, депутата Верховного Совета надежное слово.
Колесов, когда мы ехали обратно в город, молчал, погруженный в какие-то невеселые думы.
Приехали туда, откуда выехали, к зданию горкома партии и горсовета. Выходим из машины. Колесов говорит:
Я не считаю наше путешествие по городу законченным. Поднимемся наверх, я вам покажу два интересных документа, проливающих свет на эту возмутительную историю с загазованным поселком.
В своем кабинете он открывает сейф, достает пачку бумаг, раскладывает на столе.
Горсовет дважды принимал решения по письмам жителей поселка Каменка. Первое от тридцать первого октября шестьдесят девятого года и второе от двадцать восьмого мая семьдесят первого года. Вот и вот В этих документах ясно и категорически сказано: первое обязать директора металлургического комбината товарища Булатова в семидесятом году снести все индивидуальные жилые строения в зоне санитарной защиты радиусом триста метров, жилые строения, находящиеся в санитарно-защитной зоне в пределах тысячи метров, снести в семьдесят первом году; второе руководству меткомбината до двадцатого ноября шестьдесят девятого года разработать мероприятия, исключающие возможность взрывов на участке по выбивке скордовин
Ну, а где же результат этих прекрасных постановлений? спрашиваю я.
Вы хотите сказать, почему исполком горсовета до сих пор не заставил директора комбината считать обязательным для себя решения органов советской власти?.. Булатов сопротивляется.
Почему? Он против сноса поселка?
Нет. Он тоже за. Но его не устраивает формулировка решения. Он хотел бы, чтобы поселок был снесен по ветхости.
Не понимаю. Для чего ему это понадобилось?
Для юридической зацепки. Если мы признаем строения поселка ветхими, в этом случае, согласно статье закона, не комбинат обязан предоставить людям жилье, а городской Совет. Ссылался он и на то, что жители загазованной зоны работают главным образом не у него на комбинате, а в другом ведомстве в строительном тресте. Пусть, дескать, и тот раскошелится. Вот до чего дошло! И еще упирал на то, что немало металлургов ждет очереди улучшить свои жилищные условия. Говорит, что мы чересчур добренькие за счет трудящихся комбината. Упрекал, что мы не понимаем его забот о сталеварах, горновых, вальцовщиках, на ком держится комбинат. Красиво и грозно доказывал. Или, проще говоря, проявлял местничество в подходе к общегосударственному делу, попирал нашу Конституцию, нарушал права человека. Так прямо я и сказал Булатову. Обиделся. Раскричался. Грозился уйти в отставку. Конфликт разгорелся с новой силой после того, как Андрей Андреевич издал приказ, как следует распределять квартиры. Мы немедленно опротестовали его
Проект приказа в свое время не был согласован с профсоюзом, с парторганизацией?
Мы узнали о нем после того, как он начал действовать и натворил немало неприятностей. Был у меня особый разговор с Булатовым на эту тему. Я спросил его, почему он не счел нужным посоветоваться с нами. Он усмехнулся и откровенно сказал: «Зачем же советоваться, когда я твердо знал, что вы будете против?» После разговора несколько переиначил, смягчил мотивировочную часть, а суть осталась прежней: деление членов семей на своих, комбинатских, достойных жилплощади, и на чужих, не достойных ее. И здесь проявилось местничество. Мы вынуждены были напомнить Булатову, что было сказано по этому вопросу на Двадцать четвертом съезде в Отчетном докладе. Колесов взял темно-красную книгу, лежавшую под рукой, на краю стола, раскрыл ее и прочитал: «Уважение к праву, к закону должно стать личным убеждением каждого человека. Это тем более относится к деятельности должностных лиц. Любые попытки отступления от закона или обхода его, чем бы они ни мотивировались, терпимы быть не могут. Не могут быть терпимы и нарушения прав личности, ущемление достоинства граждан. Для нас, коммунистов, сторонников самых гуманных идеалов, это дело принципа!» Он закрыл книгу, положил ее на место, глянул на меня, убежденно сказал: Талантливый, деловитый руководитель должен быть и глубоко партийным, по-человечески относиться к людям. Это первейший священный принцип. Если же руководитель свысока поглядывает на людей, упивается властью, доволен собой, глух к критике, его нравственное падение неминуемо!..
Все, что сказал мне Колесов, не подвергаю сомнению, но пока выводов не делаю. Должен выслушать другую сторону Булатова. Ни слова на веру, ни слова против совести! По этому партийному закону я жил до сих пор. И так будет всегда.
Булатов выздоровел, приступил к работе. Я позвонил ему и договорился о встрече.