В следующий раз мы встречаем пищальников в новгородских переписных книгах конца XV в. там, где речь идет о новгородских «пригородах» Кореле, Орешке и Копорье. Так, в Орешке, согласно переписной книге, проживали в городе (т. е. в кремле. В.П.) трое пищальников (Карпик Костин, Осташко Родивонов и Федко Кошура), а на посаде еще трое, Нефедко Фомин, Онашка Кузмин и Михал Васьков. Любопытно, что поименованы они «холопами (т. е. слугами. В.П.) великого князя», а дворы их числились нетяглыми[130]. Точно так же и корельские пищальники (общим числом 9 человек, Ондрейко Сергеев, Ивашко Свист, Федко Мартюшов, Сысойко Елизарьев сын, против которого стоит пометка «старой пищалник корельской», Титко Захаров сын, Палка да Хлюста Дмитровы, Михалко Петрушин и Беляй пищальник) записаны нетяглыми, причем, судя по контексту записи, все они поселились в Кореле совсем недавно[131]. Еще один пищальник, Севка Ивашков, имел двор на копорском посаде, причем, как и в случае с Корелой, он также поселился там совсем недавно[132].
В следующий раз мы встречаем пищальников в новгородских переписных книгах конца XV в. там, где речь идет о новгородских «пригородах» Кореле, Орешке и Копорье. Так, в Орешке, согласно переписной книге, проживали в городе (т. е. в кремле. В.П.) трое пищальников (Карпик Костин, Осташко Родивонов и Федко Кошура), а на посаде еще трое, Нефедко Фомин, Онашка Кузмин и Михал Васьков. Любопытно, что поименованы они «холопами (т. е. слугами. В.П.) великого князя», а дворы их числились нетяглыми[130]. Точно так же и корельские пищальники (общим числом 9 человек, Ондрейко Сергеев, Ивашко Свист, Федко Мартюшов, Сысойко Елизарьев сын, против которого стоит пометка «старой пищалник корельской», Титко Захаров сын, Палка да Хлюста Дмитровы, Михалко Петрушин и Беляй пищальник) записаны нетяглыми, причем, судя по контексту записи, все они поселились в Кореле совсем недавно[131]. Еще один пищальник, Севка Ивашков, имел двор на копорском посаде, причем, как и в случае с Корелой, он также поселился там совсем недавно[132].
Эти лаконичные записи тем не менее несут в себе довольно большой пласт ценной информации. Прежде всего тот факт, что пищальники поселились в новгородских «пригородах» недавно, говорит о том, что само их появление дело относительно недалекого прошлого. Далее, переписные книги четко и недвусмысленно говорят о том, что пищальники из новгородских «пригородов» служилые люди великого князя (т. е. пришлые, не местные уроженцы), и это явно не ремесленники, не мастеровитые люди. В противном случае они были бы вписаны в «тягло» и обложены податями и повинностями в пользу великого князя, а об их характере и размере позволяет судить жалованная грамота, выданная дмитровским князем Юрием Ивановичем игуменье Сретенского монастыря Анастасии на монастырские вотчины в 1514 г. Согласно грамоте, тамошних обитателей, равно крестьян и посадских, «наместници мои (удельного князя. В.П.) кашинские и волостели и их тиуни тех их люди не судят ни в чем, опричь душегубства и розбоя с поличным, ни кормов своих на них не берут, ни въеждают к ним ни по что, а праведчыки и доводчыки поборов своих на них не берут, не въеждают к ним ни по что, и к городу их людем монастырским и слободчяном с тяглыми людми з городцкими не тянути ни во что ни в какие проторы ни в розметы, и поворотного не дают, и на медведь не ходят, и прудов моих не копают, и мостов в Кашине не мостят, и леду не колют и не возят»[133].
Похоже, что пищальники новгородских пригородов 1500 г. уже не те пищальники, о которых шла речь в грамоте 1485 г. рязанского князя. И подтверждением того, что эти новые пищальники не ремесленники, не посадские люди, но люди служилые, люди государевы, его «холопы», служит другая грамота, датированная январем 1517 г. В ней Василий III, отвечая на жалобу архимандрита ярославского Спасского монастыря Серапиона, наказывал сыну боярскому Афанасию Дубровину по прозвищу Сук «доправити по старине» плату за перевоз через Волгу, которая была отдана в свое время (в 15051506 гг.) на откуп монастырской братии, но «пищальники мои (т. е. великого князя. В.П.) казенные» «Ивашко Мачеха с товарищи девяносто семь человек тех денег перевозных не дают»[134].
Из контекста грамоты и позднейших подтверждений ее четко и недвусмысленно следует, что ярославские пищальники, так же как и новгородские 1500 г., служилые люди, которые пользуются освобождением от тягла так же, как и дети боярские (в Московском же государстве раннего Нового времени, согласно общепринятому мнению, население делилось на «чины» «освященный, и служивый, и торговый, и земледелательной», каждый со своими правами, привилегиями и обязанностями, и наши пищальники уже ощущают свою корпоративную «особость» и стремятся ее отстоять). И поскольку наши пищальники и в том и в другом случае люди служилые, то их прямое и непосредственное отношение к военной службе представляется несомненным, равно как и то, что они уже в начале XVI в. образуют отдельную социальную группу. Впрочем, можно согласиться с мнением И. Пахомова, который полагал, что их новый социальный статус «не исключает сопричастность их («казенных» пищальников. В.П.) производству огнестрельного оружия и боеприпасов»[135] уже хотя бы по той простой причине, что использование огнестрельного оружия предполагало тогда наличие определенных производственных навыков. Впрочем, на это обстоятельство есть прямое указание в государевой грамоте, датированной февралем 1546 г. «Казенные» пищальники в ней упоминались в качестве «экспертов» и специалистов по варке «зелья», т. е. пороха, и, как «эксперты», они должны были руководить процессом «варки» «зелья» посадскими людьми[136].
И на что еще стоит обратить внимание в этой грамоте, так это на то, что в ней указывается общая численность казенных пищальников в Ярославле без двух человек сотня. А ведь Ярославль город не на «литовской» или «ливонской» «украинах», не на казанском рубеже, да и от «берега» (оборонительный рубеж по Оке против крымских татар, который начал обустраиваться с конца пеервого десятилетия XVI в., с постепенным охлаждением русско-крымских отношений после смерти Ивана III) он тоже находился на приличном расстоянии. Однако ж правительство Василия III сочло необходимым иметь здесь в составе гарнизона сотню пехотинцев, вооруженных новомодным оружием. Логично было бы предположить, что «казенные» пищальники как отдельная категория служилых людей, обученных обращению с ручным огнестрельным оружием, в начале XVI в. появляется во многих русских городах, в особенности в пограничных, и в немалом количестве. И если мы обратимся к источникам, то легко найдем подтверждение этого тезиса. Так, Псковская 3-я летопись в одном из своих списков сообщала, что в 1510 г., когда Василий III наложил свою тяжелую руку на Псков, великий князь «прислаша с Москвы пищальников казенных 1000 и воротников»[137]. Пускай псковский книжник и преувеличил число прибывших из Москвы государевых служилых людей «огненных стрелцов», но тем не менее даже несколько сот ратников, вооруженных ручницами, сила по тем временам весьма внушительная, и ведь при этом московский гарнизон отнюдь не остался без пищальников!
Стоит также заметить, что при Василии III появляются и конные пищальники, которые, надо полагать (в силу особенностей тогдашних ручниц/аркебуз), являлись ездящей пехотой. О конных пищальниках, учрежденных Василием, сообщал, к примеру, Павел Иовий («Basilius etiam Scloppettariorum equtitum manum instituit»[138]), написавший свое сочинение о далекой и таинственной Московии, творчески переработав рассказ русского дипломата Дмитрия Герасимова, побывавшего в 15251526 гг. в Риме с посланием от Василия III к папе Клименту VII. Причина, по которой появились конные пищальники-«склопеттарии», вполне очевидна. С. Герберштейн, имперский дипломат, дважды бывший в России во времена Василия III, писал, характеризуя военные обычаи московитов, что «в сражениях они (московиты. В.П.) никогда не употребляли пехоты и пушек, ибо все, что они делают, нападают ли на врага, преследуют ли его или бегут от него, они совершают внезапно и быстро [и поэтому ни пехота, ни пушки не могут поспеть за ними]»[139]. Между тем опыт войн с ливонцами и Великим княжеством Литовским в начале XVI в. показал, что отличная московская конница, вооруженная традиционным набором оружия луком, саблей, кавалерийским топорком и копьем, в столкновениях с неприятельскими ратями, состоящими из трех родов войск (как это было в упоминавшейся уже битве на Серице или под Оршей в сентябре 1514 г.), нуждается в поддержке собственного «наряда»-артиллерии и пехоты, вооруженной огнестрельным оружием. И решение проблемы посадить пищальников наконь для того, чтобы они поспевали за конницей и в нужное время оказывались в нужном месте, напрашивался сам собой.
Отметим также, что тот же Герберштейн сообщал и о том, что практика найма иностранных наемников при Василии III была сохранена, и в бытность его, Герберштейна, в Москве у великого князя на службе было полторы тысячи пехотинцев из разных стран, поселенных в отдельной слободе[140]. Часть из них, видимо, осталась на русской службе после 1-й Смоленской войны 15121522 гг., когда, готовясь ко 2-му походу на Смоленск, Василий III через посредство некоего саксонца Шляйница, «человека», перешедшего на сторону московского государя литовского князя Михаила Глинского, сумел нанять в Германии, Чехии и Италии отряды немецких пехотинцев-ландскнехтов и всадников, итальянских и немецких инженеров и закупить осадные машины[141]. Другую часть составили, очевидно, бывшие пленные жолнеры, взятые русскими в ходе войны. Один из таких наемников, некий Войцех, в июне 1534 г. бежал в Литву (и на допросе сообщил весьма любопытные подробности боярских свар и котор, начавшихся вскоре после смерти Василия III, своей властью и авторитетом сдерживавшего боярские распри, по его, Войцеха, словам, «бояре велики у великой незгоде з собою мешкают и мало ся вжо колко крот ножи не порезали»[142]).
Таким образом, можно с уверенностью говорить, что в 1-ю половину правления Василия III появляются «казенные» пищальники, которых можно рассматривать как категорию служилых людей (кстати, напрашивается и предположение, что Георг Перкамота, говоря о том, что русские дети боярские освоили равно как ручное огнестрельное оружие, так и арбалеты, быть может, не совсем уж был и не прав, ибо, выходит, что «казенные» пищальники как государевы служилые люди кое в чем были уравнены с детьми боярскими и для человека, не слишком глубоко погруженного в русские реалии, спутать их было не слишком и сложно). Наряду с казенными пищальниками, которые, судя по всему, были компактно поселены в разных городах Русского государства и несли там гарнизонную службу (о чем косвенно свидетельствует, например, пассаж из сотной на муромский посад, датированной 1574 г., в которой упоминается «слободка пищалная»[143]). Василий III располагал еще и отрядом телохранителей, также вооруженным ручницами и состоявшим (преимущественно?) из иностранных наемников выходцев из Великого княжества Литовского, Германии и ряда других европейских стран и государств. Однако И. Пахомов не случайно писал о двойственной природе русских пищальников начала XVI в., ибо «казенные» пищальники были отнюдь не одиноки и наряду с ними были пищальники и «неказенные».